Плачь обо мне, небо
Шрифт:
В комнате повисла тишина, густая и плотная, окутывающая коконом и обездвиживающая. Катерина замолкла, стараясь удержаться в сознании, хотя с каждой секундой это делать становилось все сложнее. Мария Александровна устремила взгляд в противоположную стену, на позолоченную резную раму большого зеркала, обдумывая сказанное фрейлиной. В прозвучавших фразах не чувствовалось лжи, и если бы княжна пожелала найти себе оправдание, она бы явно придумала нечто более простое. Да и говорила бы иначе — в этом Императрица была уверена. Но история оказалась настолько запутанной, что она не знала, как ей следует отреагировать.
За одну только мысль о покушении на жизнь Великой княжны ее стоило казнить. Но это было чужим приказом и принятым не в силу схожести мнений. Она желала подставиться
Мария Александровна умела ценить верность. И умела видеть искренность.
Вернув внимание склонившейся перед ней фрейлине, она еще с минуту изучала ее дрожащую фигуру взглядом, полным горечи, прежде чем подняться с кушетки.
— Встаньте, Катрин.
Уже одно то, что государыня обратилась к ней по имени, заставило Катерину задохнуться. Слабый хриплый выдох сорвался с губ, когда она поняла, что в этом приказе не было ни капли гнева. Из негнущихся пальцев гладкие шелковые юбки выскальзывали, практически парализованные страхом и моральным истощением ноги не желали слушаться, и для того, чтобы подняться с колен, потребовалось более пяти попыток. Наверное, со стороны она выглядела жалко и ни в какое сравнение не шла с той преисполненной внутренней гордости и стати барышней, что несколькими часами ранее холодно отражала колкости Ланской. Но сейчас ее совершенно не волновало, какое впечатление она производит: внутри о железные прутья билась окровавленной грудью птица-надежда и молила о прощении душа.
— Каким бы ни было Ваше решение, Ваше Императорское Величество, я покорно ему повинуюсь. Только прошу Вас, пусть князь Остроженский будет найден и наказан.
В который раз Мария Александровна не могла не поразиться своей фрейлине: вместо того, чтобы просить о помиловании, она искала справедливости. Худощавая рука с множеством колец осторожно легла на склоненную голову: Катерина так и не подняла глаз, то ли не имея сил, то ли ощущая слишком тяжелый груз вины.
— Возвращайтесь в свои покои, Катрин. На сегодня Вы освобождены от своих обязанностей.
Отойдя от своей фрейлины, Императрица медленно прошла к одному из высоких окон, за которым просматривался северо-западный ризалит, где когда-то проживала покойная Александра Федоровна. Дворец давил своими размерами, даже среди десятков комнат было невозможно скрыться и найти уединение; целый штат придворных дам заставлял лишь острее ощущать свое одиночество. Скорее бы уехать в Царское, вздохнуть свободно и, пусть это даже будет иллюзией, но вернуться в ту жизнь, которой они жили до коронации. Без этих бесконечных интриг и сплетен, без страха за жизнь детей.
Хотя глубоко внутри Мария Александровна знала — куда бы она ни отправилась, это будет с ней вечно. До последнего удара сердца.
***
Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1864, апрель, 22.
Николай до сих пор не понимал, что именно в действительности послужило причиной его болезни, потому как встал с постели он так же внезапно, как и слег, спустя трое суток. Ни жар, ни головная боль, ни спина сейчас его не беспокоили, словно бы произошедшее оказалось дурным сном, не имевшим связи с реальностью. Единственное, что никак его не оставляло — какая-то странная слабость, иной раз хотелось присесть и выдохнуть, будто он слишком много на себя взвалил; порой картинка перед глазами словно подергивалась дымкой, а ноги отказывались повиноваться с привычной покорностью, но подобные минуты были редки, и цесаревич предпочел не рассказывать о них никому, особенно Шестову, списывая все на остатки простуды. Тем более что дела не желали ждать.
Распрощавшись с Максимовским, назначенным к нему для чтения военной администрации, и упросив Сергея Григорьевича перенести их беседу на час, Николай спешно покинул кабинет, намереваясь покончить хоть с одной задачей, невольно отложенной из-за внезапной болезни. Помимо того, что он попросту
не желал и дальше пребывать в неведении, он опасался, что Император все же возьмет дело в свои руки и в силу недостаточной осведомленности вынесет неверное решение.Охрана Петропавловской крепости только удивленно переглянулась, когда цесаревич в сопровождении пары жандармов и смотрителя уверенным быстрым шагом миновал главный пост и направился в сторону Секретного дома, практически пустующего — все же, угроза короне появлялась не так часто и не в таком объеме, чтобы заполнить все камеры. Не составило труда и предположить, что стало причиной визита Наследника Престола в Алексеевский равелин, если учесть, что одного из заключенных сюда направили именно его приказом. Явно не приговоренный к каторжным работам Чернышевский.
Арестант номер три.
Дверь с неприятным скрежетом плохо смазанных петель отворилась, и в лицо Николаю пахнуло сыростью, не столь ощутимой в узких коридорах каменного мешка. Пятно света от зарешеченного маленького квадрата окна под самым потолком падало куда-то в центр пола, почти не давая возможности разглядеть лица того, кто занял третью камеру. Зато не узнать самого цесаревича, возникшего в дверном проеме, с маячащими за его спиной жандармами и караульным, было невозможно.
— Ваше Высочество, — узник поднялся с тюфяка из оленьей шерсти, коим была устлана жесткая кровать, и привычно склонил голову. То, что он оказался в заточении и, по сути, мог быть приговорен к казни, не умаляло доли уважения к Наследнику Престола. Он пошел на убийство, но ни единой минуты в своей короткой жизни не осмеливался даже помыслить о действиях против Царя и Отечества. Если бы тогда, в переулке, он узнал, кому угрожал ножом… Впрочем, а что бы он в действительности тогда сделал? У него не было иного выхода, даже если бы перед ним оказался сам Император. Но он раскаивался.
Это единственное, в чем он раскаивался.
Шагнув в маленькое полутемное помещение на десять шагов в длину и шесть в ширину, призванное стать последним кровом заключенным, Николай скользнул взглядом по потерявшему всякий лоск человеку в порядком изодранной белой сорочке. Тускло поблескивал нательный крест на почерневшей цепочке, когда-то мягкие и идеально уложенные волосы слиплись от пота и лежали в полном беспорядке, подбородок потемнел от щетины, под глазами залегли тени, усиливающиеся от нехватки света, и только глаза продолжали смотреть все с той же уверенностью, да спина, по которой явно не раз прошелся кнут, еще сохраняла свою стать.
— Полагаю, Вы уже успели испытать все удобства этого места. Какое же Вам более всего приглянулось? Быть может, хлеб и вода с ножными оковами? Или же каленое железо? А может, стоило пойти по пути покойного Императора и организовать Вам допрос, как для декабристов?
Алексей Федорович, занимающий пост коменданта, доложил, что было проведено уже два дознания, но арестант оставался скуп на сведения, требуя беседы с Наследником Престола. Теперь тот стоял перед осужденным с непроницаемым лицом и жестокостью во взгляде, которая казалась такой чуждой его открытой и светлой натуре.
Заключенный молчал, опустив взгляд, но не теряя выправки. Он не был сломлен и не ощущал за собой вины окромя нанесения увечий члену императорской семьи.
— Вы считаете, что Вас сюда заключили несправедливо? Желаете требовать суда и помилования?
— Никак нет, Ваше Высочество.
Цесаревич сделал еще несколько коротких шагов вглубь, обозревая толстые обшарпанные стены, пустую суповую миску и глиняную бутылку с отколотым краем возле нее. Одно лишь пребывание здесь было достаточной мерой наказания — помнится, даже революционер Бакунин десять лет назад написал, что «…в таких условиях отупеет Наполеон, а сам Иисус озлобится». Из Секретного дома не было иного выхода, как на казнь. Даже вздумай заключенный сбежать и сумей чудом избавиться от решетки на окне, он будет пойман во внешнем дворе, а реши покинуть камеру через дверь, охраняемую лишь одним караульным, будет пойман или в саду, или на выходе. Да и сговориться ни с кем не выйдет: после инцидента с Бестужевым арестантов распределяли так, чтобы между ними были пустые камеры.