Плач по Александру

– Ясное дело…

Прервав чтение воевода откинулся на лавке.

– Николай, – крикнул, – пива принеси! Да похолоднее!.. Пойдем зараз знакомиться, – молвил Бурмистрову. – Толку от этих аманатов…

Гангутская медаль

Два года спустя соавтором книги «Усман Юсупов» (написанной совместно с Борисом Ресковым) Игошев приехал в Москву – поблагодарить главреда, гульнуть на заработанный гонорар, походить по выставкам, театрам. В кармане была заветная красная книжка члена Союза писателей СССР, на плечах финская куртка с погончиками, на руках часы «Слава» с металлическим браслетом. Он был молод, любим, напечатался в «Смене», получил первую в жизни литературную премию за лучший спортивный рассказ года, стал собственным корреспондентом газеты «Советский патриот» по республикам Средней Азии. Фортуна была к нему благосклонна, солнышко на небе ярко светило, жизнь вовсю улыбалась.

– Освободился от семейных оков, – говорил ему за кухонным столом малогабаритной «хрущевки» Сергей Николаевич Семанов разливая по рюмкам болгарский коньяк. Пояснил, что разъехался недавно с женой, живет один, свободен как птица, работает над историей шолоховского «Тихого Дона».

– Давай, Валентин, – поднял рюмку. – С почином тебя!

С момента, когда он с тяжелой дыней в руках перешагнул порог холостяцкой квартиры в Останкино, Семанов обращался к нему на «ты».

Они закусывали немудреной гастрономовской снедью, чокались, беседовали. Говорил, в основном, хозяин дома, он, по большей части, помалкивал.

В то время он знал о Семанове немного. Что была у него, как будто, наверху сильная рука. Что политику издательства, касающуюся серии «Жизнь замечательных людей», он решал самостоятельно. Что написал книгу об адмирале Макарове, занимался литературоведением. И в голову не приходило, что сидит за столом, пьет коньяк с идейным юдофобом, будущим идеологом русского национализма постсоветского периода, основателем и руководителем Русской партии, что прочтет впоследствии его «Русско-еврейские разборки», «Нестора Махно», «Дорогого Леонида Ильича», «Юрия Андропова», «Александра Второго».

– Дыня твоя, Валентин… – вгрызался Семанов постанывая в нежную плоть южного деликатеса, – поцелуй пэри! За одно только это… – потянул со спинки стула полотенце, тщательно вытер подбородок. – За одно это в пояс поклониться русским людям завоевавшим для нас с тобой Среднюю Азию. Давай выпьем за русский прогрессивный колониализм. Который был умней и талантливей английского. Поехали, – опрокинул рюмку.

Они посидели какое-то время за столом, выпили жидкого московского чая с кексом. Вышли покурить на балкончик с видом на Останкинский пруд напоминавший дождевую лужу. Глядели, молча, как скользят по неподвижному, посеребренному луной зеркалу пруда силуэты лодок с отдыхающими.

– Идем, посмотришь мою коллекцию, – предложил Семанов.

Отодвинул занавеску над дверью, щелкнул над головой выключателем.

Он остановился пораженный шагнув через порог.

На висевшем над диваном, занимавшем полстены азиатском ковре блистали ряды старинных воинских наград. Их было великое множество: кресты, звезды, медали, знаки, орденские ленты всевозможных форм, размеров и расцветок. Переливавшийся в свете люстры ковер в экзотическом одеянии напоминал сброшенную минуту назад кольчугу сказочного богатыря, прилегшего вздремнуть ненадолго в соседней комнате…

– Что скажешь? Нравится?

Этого о хозяине квартиры он тоже не знал. Что главный редактор серии «ЖЗЛ» – известный в стране коллекционер, владеет собранием русских военных наград, которому может позавидовать любой исторический музей.

– Здесь только малая часть, – рассказывал тот. – Вон та серебряная звезда наверху, видишь? С белым всадником в центре круга? Первый на Руси военный орден введенный Петром, «Святого апостола Андрея Первозванного»… Это – георгиевские кресты, все четыре степени… «Орден Александра Невского»… «Святой Анны»… «Мальтийский крест»… «Белого Орла»…

Игошев рассеянно слушал. Смотрел на висевшую медаль на муаровой ленточке с профилем Петра Первого. Что-то она ему ужасно напоминала, где-то он ее, точно, уже видел…

– «Гангутская медаль», – пояснил видя его интерес Семанов. – Учреждена в честь победы русского флота над шведами в Северной войне. Подойди ближе! Видишь надпись? По окружности. Читай!

Его, словно, подтолкнуло изнутри!

– Божию милостью Петр Первый, – произнес не глядя на надпись, вспомнив неожиданно текст. – Царь самодержец всероссийский…

Знал эти слова как знают детские стихи…

– Ого! – изумился Семанов. – Да ты, оказывается…

– Хочешь, скажу, что выбито на обратной стороне?

Он тоже заговорил с Семановым на «ты».

– Давай!

– Прилежание и верность превосходит сильно, – проговорил без запинки… – Назвать число и дату внизу?

– Попробуй!

– Июль, двадцать седьмого дня, – произнес торжествуя. – Одна тысяча семьсот четырнадцатого года.

Семанов восхищенно ткнул его кулаком в грудь.

– Ай да полубелорусс! Иллюзионист! Маг и чародей! Ну-ка, ну-ка, выкладывай свой секрет!..

Отворил дверцу буфета, вытянул из глубины очередную бутылку. – Сейчас мы по этому поводу еще остограмимся. Не возражаешь?

Они выпили по полстакану убойного кубинского рома, закусили остывшими голубцами из сковородки.

– Рассказывай… – откинулся в кресле Семанов. Полуприкрыл глаза, зевнул широко. – Люблю загадочные истории. Только не ври!

– История самая обыкновенная, – отозвался он с дивана. – Такая медаль была у меня в детстве. Украл у одного старика…

Гангутская медаль (продолжение)

Предпоследний год перед Победой они с матерью и братом прожили в Иране, где служил начальником ветеринарной службы горно-артиллерийской бригады отец. Три союзнические армии, США, Англии и СССР, стояли тут на случай прорыва немцами стратегически важного плацдарма, открывавшего путь к Персидскому заливу и на Кавказ. Пока армии обороняли плацдарм, семьи оказавшиеся заграницей советских офицеров вознаграждали себя за тяготы войны: отъедались на гарнизонных харчах, накупали в лавчонках кучи барахла, ездили под охраной ординарцев на экскурсии в Багдад и Тегеран.

Он учился в интернате при штабе корпуса в Горгане, жил отдельно от родителей, домой приезжал по субботам и воскресеньям. Был на всю школу единственным пятиклассником, и его в зависимости от предмета водили на занятия из класса в класс. Жили весело, учиться было легко, педагоги-военные смотрели на свои обязанности как на внеочередное дневальство по казарме, уроков на дом не задавали, и небольшая интернатовская коммуна вовсю пользовалась предоставленной свободой: кейфовала от души, курила тайком кубинские сигары, заводила интрижки со сверстницами, читала коллективно по ночам в спальне купленную из-под полы развратную книгу писателя Каземи «Страшный Тегеран», про женщин легкого поведения.