Пламя на воде

– Трупный запах, несомненно. Смешивается с другими, пока еще слабый, но... Я лекарь. Я не мог ошибиться.

– Это еще ничего не значит. Там был не один человек.

– Слабый довод, капитан. Я хочу посоветоваться с вами. Я не сторонник таких методов, всегда считал это нечестным, но сейчас... Я всерьез думаю, не дать ли ей снотворное в чае. Хуже не будет, если она узнает все потом, позже.

– Как знать.
– Задумчиво проговорил Бертрам.

– Она слишком слаба.

– И сколько вы сможете продержать ее на снотворном, Феофан? Полагаете, она сильно окрепнет за это время?

– Сейчас она очень устала. Кроме того, она не увидит то, что произойдет. Услышать на словах и увидеть воочию - совсем разные вещи, капитан.

– Тут вы правы.
– Неохотно согласился Бертрам.
– Тут вы правы. Хорошо, готовьте ваше лекарство.

Лекарство было приготовлено, однако дать его Алине не удалось. Не потому, что принцесса что-то заподозрила - просто она сидела, снова закусив губу, и на появление перед своим лицом очередной чашки ароматного дымящегося чая отреагировала лишь слабым отрицательным движением головы. Уговоров она не слышала вовсе, а когда настойчивая сиделка все же поднесла напиток к ее рту, сделала досадливое движение, словно отмахиваясь от мухи - и кружка покатилась по полу, выплескивая содержимое.

– Судьба.
– Тихо заметил Бертрам, когда лекарь напустился на растерянную сиделку.
– Значит, так нужно.

И судьба, будто услышав, тут же посмеялась над словами капитана: Алина то ли забылась, то ли задремала в кресле - без всякого снотворного, просто от слабости.

– Может, сделать пока перерыв?
– Тихонько предложил Феофан.

Капитан отрицательно покачал головой.

– Неужели все же надеетесь?
– Удивился лекарь.

– Я обещал ей. Кроме того, если она уснула под этот грохот, может проснуться от тишины.

Феофан только пожал плечами. Работы продолжались.

Уставшие, как собаки, Королевские гвардейцы остервенело долбили неподатливый камень. Наконец, к Бертраму подошел Спардис, вытирая потное лицо полой белой некогда рубашки.

– Я думаю, что смогу пролезть в отверстие, капитан.
– Проговорил он негромко, покосившись на спящую принцессу.
– Нужны факелы.

Спардис немного погрешил против истины: это не называлось пролезть - скорей, втиснуться, обдирая бока об острые каменные края, подняв руки над головой, потому что иначе не проходили плечи; а ведь он был, пожалуй, самым худощавым из присутствующих гвардейцев. Несколько раз казалось, что он застрял намертво - но все-таки влез, принял поданные факелы, скрылся в колодце винтовой лестницы. Несколько голов дружно склонились над отверстием.

– Не молчи, Спардис.
– Скомандовал Бертрам.
– Говори все, что видишь.

– Вижу тело на лестнице.
– Глуховато донеслось из подвала.
– Мужчина, темноволосый, похоже, его сильно пытали, капитан. Очень сильно.

– Он мертв?

– Без сомнения.

– Ты его не знаешь?

– Я не вижу лица, он лежит лицом вниз. Сейчас попробую перевернуть.

– Ну?

В подвале воцарилось молчание.

– Что там, Спардис?
– Нетерпеливо окликнул Бертрам гвардейца.

Услышал сдавленное ругательство.

– Да что там, Спардис?
– Раздраженно переспросил Бертрам - и вместо ответа увидел побледневшее лицо гвардейского лейтенанта.

– Он живой, капитан. Не представляю, как это возможно, но он живой. Я попытался его перевернуть, но... Пришлите лучше лекаря.

– Его можно поднять сюда?

– Не знаю.

– Феофан!

Лекарь быстро и молча втиснулся в отверстие.

Вскоре снова поднялся обследовавший подвал Спардис.

– Здесь их было трое, капитан.
– Сказал он.
– Два других мертвы. Один из них - советник Деим, он мертв давно, ему отсекли голову. Второго не знаю, он светловолос, и у него огромная дыра выжжена в груди. Других повреждений не видно. Помещение оборудовано почище, чем дознавательная комната, и, похоже, использовалось весьма активно. Это пыточная камера, капитан. Тот, что жив, наверное, смог освободиться. Будь я проклят, если понимаю, как ему это удалось.

– Кто жив?
– Раздался тоненький голос над ухом Бертрама, и капитан вздрогнул от неожиданности.
– Кто из них жив? Да скажите же мне, пес вас всех задери, пусти меня, дура! Кто из них жив?!

– Темноволосый.
– Первым среагировал Спардис.

– Судьба милосердная!

Вырвавшись из рук перепуганной сиделки, Алина скользнула в отверстие прямо под носом у Бертрама - прежде, чем он успел что-либо предпринять, прежде, чем успел сказать: ``Стой, тебе нельзя туда'`, - проскользнула ужом, свалилась прямо на Спардиса, подхватилась, не смутившись, припустила вниз по лестнице, мелькнув светлой головкой с разметавшимися волосами.

Бертрам вздохнул и длинно-длинно выругался. О том, чтобы протиснуться в имеющуюся дыру, капитану нечего было и думать.

– Спардис!
– Снова позвал он.

– Да?

– Что делает принцесса?

– Плачет над темноволосым, капитан. Остальные ее, похоже, не интересуют.

– Ну и хвала судьбе.

– И еще, капитан... Я только сейчас рассмотрел.

– Ну?

– У него татуировка на плече. Феникс.

– Почему я не удивлен?
– Пробормотал Бертрам, поднимаясь на ноги.

И напустился на остальных:

– А вы чего стоите? Надо расширить отверстие.

Узнать изуродованного человека было трудно - Бертрам скорей догадался, чем узнал, но сомнений у него почему-то не было: тот самый Рыцарь, что был арестован на празднике принцессы, а потом вроде бы повесился в камере. Удивления не было тоже: наверное, сам того не сознавая, капитан все время ожидал чего-то в этом духе. Уж настолько странной и непонятной была вся эта история, что и завершиться должна была не менее странно, тем более - раз в ней замешана Алина. Бертрам думал иногда, что если ему доведется вдруг обнаружить, к примеру, что принцесса имеет обыкновение покидать по ночам свою спальню и парить развлечения ради под облаками, он тоже не будет удивлен. Ну ни чуточки.

Деима и Бьорна - капитан припомнил, что говорила Алина о северянине, по всей видимости, это был он - без лишних церемоний похоронили на заднем дворе. Рыцаря перенесли на кровать в небольшую комнатку рядом с библиотекой, и теперь там хлопотали Феофан, и сиделки, там же была и принцесса, чуть ли не силком усаженная снова в кресло - это удалось сделать лишь после того, как лекарь, не стесняясь в выражениях, отчитал ее за то, что она мешает ему работать. По двое-трое в комнатку заходили и выходили гвардейцы: всем было интересно взглянуть на человека, напугавшего Спардиса; в конце концов сошлись во мнении, что у лейтенанта просто разыгралось воображение - трудно поверить, что до такой степени истерзанный человек мог внезапно открыть глаза и улыбнуться офицеру. Уже то, что он просто был жив, представлялось настоящим чудом. Спардис злился, петушился и уже был готов отстаивать свое утверждение в драке, пока капитан не приструнил разошедшихся гвардейцев.

Никто кроме Бертрама Рыцаря, похоже, не узнал, а капитан не спешил делиться своим открытием. Использовал он свое знание лишь один раз, позже, когда страсти уже чуть-чуть улеглись, в разговоре с принцессой. Предварительно капитан пошептался с Феофаном, который твердо заявил, что все зависящее от него сделал, а остальное - в руках судьбы. Договорился насчет сиделок, раздал указания гвардейцам и лишь после этого, набрав в грудь побольше воздуха, подошел к Алине.

– Вам нужно вернуться в город, Ваше Высочество.
– С ходу взял он быка за рога.
– Прямо сейчас.