Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

–  Калите. Всё верно, - досказал Борис.

–  Татунька выгнал старого хлюзду, воротил купленный удел, - продолжал памятливый княжич.
– Отец твой стал звенигородским боярином.

–  Не будем ворошить прошлое, Юрий Дмитрич, - дружески предложил потомок галицких князей.
– Я давеча распорядился принести сюда повечерять. Дозволишь ли разделить с тобой трапезу?

Юрий глядел исподлобья. Отчего ему не везёт? Васильев дядька - герой героем. Одно слово - поединщик. А тут - отпрыск одного из окупных князьков, что остаются в своих бывших владениях, пользуясь кое-какими выгодами, да ещё норовят снова присвоить проданное. Короче, достался оберегатель, на коего полагаться - смех! От кого-то слышано, кем-то сказано ни к тому ни к сему: у Бориса есть младший брат Фёдор, растёт в доме отца, в Звенигороде. Должно быть, Юрию однолеток.

–  Не хочу с тобою трапезовать, - объявил уж не младший, а второй по старшинству великокняжеский сын.
– Удались. Да скажи, чтоб еду сюда не носили. Я буду спать.

Борис Галицкий миг-другой постоял в растерянности, потом покорно кивнул:

–  Как изволишь, господин князь. Коль понадоблюсь, моя комната рядом с мыленкой.

Открыл дверь спиной и прикрыл с поклоном.

Юрий сам разобрал постель. Плохо без Домникеи! Сам разделся, никем на сон грядущий не приголубленный. Загасил на поставце свечку. Душная тьма, как густая сажа, облепила его. Стало страшно. Пожалел даже, что спровадил новоиспечённого дядьку. Хотел встать, пошарить огниво. Да это ещё страшнее! Обмер, заслышав, как с тихим скрипом отворяется дверь. Вспыхнул свет в тонкой нежной руке, озарил окатный лик Домникеи. Юрий резво вскочил, охватил руками лебединую шею, утонул ликом в тёплой, мягкой груди.

–  Не оставляй меня, мамка!

Ласковые горячие губы поочерёдно прижались к каждой его щеке.

–  Да разве я в силах оставить тебя, мой любимый? Отняли от груди, как дитя родное! Никого ведь у меня нет, кроме моего света единственного. Мне ли отдаляться? Ни за что! Пока сам не скажешь: уйди!

–  Даже когда вырасту, не скажу, - пообещал Юрий искренне.

Домникея, крадучись, отошла лишь тогда, когда в сладком сне он, не чуя, выпустил её руку.

3

По отъезде великого князя из Москвы, всё пошло наопакиш, как выразился Борис Галицкий, то есть шиворот-навыворот. Оставленный начальствовать Фёдор Андреевич Кошка собрал в Передней бояр, но, как видно, потерял у них первый голос. Соборованием стал заправлять Фёдор Андреевич Свибл. Это происходило на глазах Юрия, которого новоиспечённый дядька привёл с собой. Мало того, что думцы к приходу Бориса Галицкого отнеслись как к должному, появление его пестунчика тоже не вызвало нареканий. Брат Свибла Михайло Андреевич Челядня позволил себе погладить второго по старшинству великокняжеского сына по голове и сказать: «Приучайся, княже, с боярами думу думати».

От споров в палате пошёл, что называется, дым коромыслом. Фёдор Андреевич Кошка призвал готовиться к долгой осаде: выжечь посад, удалить из крепости лишних, дабы голод не так скоро допёк сидельцев. Надежда была на толстые стены и военное новшество: огнестрельные орудия - пушки и тюфяки.

Свибл сказал встречно, что основные пороки даже каменные стены пробьют, пусть не скоро, но продырявят. Что ж до пушек и тюфяков, так эти бочонки, склёпанные из кованых железных полос и скреплённые железными же обручами, зачастую, не выстрелив, разрываются: не выдерживают давления газов от загорающегося в них зелья.

Бояре стали склоняться в сторону Свибла. «Оставим упрямство, - призывал Челядня.
– Да не погибнем от злобы!» И, кажется, большинство соглашалось, ибо времени на споры не много было отпущено: вчера ночной вестоноша объявил, перед новым ордынским царём пал Серпухов.

Юрий нетерпеливо ущипнул руку своего дядьки:

–  Выведи, не могу тут. Ушам тошно.

Борис Галицкий прижал ладонью его плечо:

–  Тотчас, тотчас. Потерпи чуть-чуть. Вот скажут решение...

Решение было вынесено не спорящими, а неожиданно явившимся дьяком Внуком.

–  Вы тут сидите, затворясь, - пробасил с порога старик, - а сполоха по-над Москвой не слышите? Словно встарь, или как ещё ныне в Новгороде Великом, вечевой колокол у нас звонит. Все спешат на сход. Сами решают свою судьбу. Про бояр позабыли!

На том дума и кончилась. Дядька Борис хотел отправить княжича на материну половину, но тот заупрямился, хотя мог бы встретить Домникею. Она теперь - при младшем братце Андрее. Однако Юрий неожиданно для себя решил:

–  Пойду к Василию. Ты, дядька, коли что сведаешь, загляни к нему.

Василия в спальне не оказалось. Брат нашёл его на огороде по сказу дворского Трофима Волка. Там княжич под руководством поединщика Осея осваивал кулачный бой. Вот наставник замахнулся, - сейчас расплющит ученика! Не даром говорят: «У него в кулаке пуд!» Однако извернулся Василий с завидной ловкостью так, что знатный кулачник, не удержав равновесия, пал на землю. Свои наставления продолжил, не смущаясь оплошиной:

–  Лежачего не бьют. Мазку, То есть на ком кровь, тоже не бьют.

–  А лежачий в драку не ходит!
– бойко дополнил ловкий воспитанник.

Юрий подал голос:

–  Будущему государю биться на кулачках негоже.

Василий оборотился, Осей вскочил.

–  Нынче такое время, - промолвил дядька, - у кого кулаки бойчее, тот и государь.

–  Плохое время, - согласился Василий.
– Бояре поменяли честь и стыд на страх перед сильнейшим. К чему такие, как скверный Свибл? Что они решат?
– совсем осерчал престолонаследник.

–  Нынче вече властвует над Москвой, - раздался голос позади Юрия: это Борис Галицкий воротился и продолжил: - Народ распался надвое. Смелые хотят умереть в осаде, робкие - спастись бегством. Первые залезли на стены и башни, мечут камнями в тех, кто уходит из города. В воротах стоят копейщики, мечники, отбирают у беглецов имущество. В домах начались грабежи. Там и сям возникает слух о насилиях и убийствах. Одно слово - беспорядок!

Осей мрачно почесал за ухом:

–  Пойду, окольчужусь, вооружусь. Да ещё надобно поглядеть: надёжна ли дворцовая стража.

Опасения дядьки тут же стал подкреплять грозный бунтарский шум за дубовым тыном. Неразборчивые выкрики, лязг оружия разбавлялись бабьими взвизгами и плачем. Вот первый камень стукнул... Заплот - не крепостная стена!

Юрий живо прильнул к Василию:

–  Братец, братец, не подняться ли нам к матуньке?

Как бы в ответ ему растворилось оконце в верхнем прясле терема [10] . Выглянула Домникея, позвала:

10

Прясло - в данном случае ярус, этаж (двупрясельный терем).

–  Осей! Веди княжичей к матушке великой княгине!

При переходе в женскую половину их встретила постельница Степанида:

–  Государыня с митрополитом в Крестовой. Подите к ней.

Осей остался в передней, полной дворцовой челяди. Борис Галицкий с княжичами вошёл.

Евдокия Дмитриевна стояла у иконы Божьей Матери «Троеручица». Тоже держала младенца на руках: новорождённого Андрея. Перед ней высился в белом клобуке Киприан. Чуть поодаль перебирал лествицу [11] духовник великокняжеской семьи, Симоновский игумен Феодор. С великой княгиней были золовка Анна Ивановна, жена Боброка-Волынского, и Елена Ольгердовна, княгиня Серпуховская.

11

Лествица, лестовка– употреблявшиеся на Руси кожаные чётки.