Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

–  Заставь, мать моя, дворского, Трофима Волка. Кому как не ему...
– начала подавать совет Анна Ивановна.

Евдокия перебила её:

–  Трофима я загодя послала в Переяславль готовить наш приезд.

Тут из-за перегруженных летних саней показался запыхавшийся Борис Галицкий.

–  Госпожа, доверь мне спроворить важную услугу. Всё исполню и догоню вас где-нибудь за обителью Святой Троицы.

Государыня вопросительно глянула на княгиню Анну, та пожала плечами. Из кареть! подала голос Елена Ольгердовна:

–  Для колебаний нет времени!

Евдокия Дмитриевна была вынуждена кивнуть отпрыску галицких княжат, почти незнакомцу:

–  Бог в помощь! Коль успешно исполнишь дело, великий князь окажет тебе боярство.

Дядька поклонился:

–  Благодарствую на щедром посуле!

Его и перегруженных летних саней след простыл. Отпущенный поезд прополз ужом в незапертые ворота.

В застенье Юрий сразу же задохнулся. Вместо воздуха - дым. Он просачивался в карету, как в деревянный трюм тонущего судна. Отчаянные московляне жгли свой посад.

–  Задыхаюсь!
– застонал восьмилетний княжич.
– Братец, зачем жгут?

–  Дыши мелкими глотками, - учил Василий.
– Маши ладонью у рта. А жгут затем, чтоб спасти крепость от примёта.

–  Какого примёта?
– невдомёк было Юрию.

–  Это особый способ приступа при осаде, - пояснял старший брат.
– Чтобы войску подойти к стенам через ров, окружающий Кремль, надо построить мосты. Вот и достают для них брёвна, разбирая посадское жилье. А коли всё выжжено дотла, брёвнышко-то будет для осаждающих на вес золота.

Юрию слышалось, как пожар шипит, трещит, щёлкает. Однако то щёлкали не лопающиеся стены изб, а бичи возниц, которые вовсю понуждали конские четвёрки, дабы поскорее выскользнуть из дымной морилки.

У моста за Неглинкой поезд сызнова замер. Евдокия Дмитриевна приоткрыла дверцу своей кареты:

–  Что ещё стряслось?

К ней подскакал Осей:

–  Владыка поворотил на Тверскую. Нам же надо в Устретенские ворота.

–  Митрополит едет не туда?
– теребил Юрий Василия.

Тот не отвечал.

Тётка Анна вышла из матунькиной кареты. Повелела Осею:

–  Пошли узнать. Что за несогласица? Мы едем в Кострому.

Осей сам сгонял к митрополичьему поезду. Вернулся с монахом. Владычный служка хмуро сообщил:

–  Его высокопреосвященство следует на Тверь.

–  Как так... на Тверь?
– Голос у великой княгини прерывался.
– Богомолец бросает нас?

–  Первосвятитель предлагает спасаться у тверского князя Михаила Александровича, - заявил чернец.

Княжич Юрий видел: матунька покинула карету. Лик её пылал.

–  Нас спасёт великий государь московский, а не тверской. Скажи владыке Киприану, чтоб ехал Ярославской дорогой.

Чёрный всадник удалился.

–  Ох, не повезло с митрополитом!
– мрачно сетовала государева сестра Анна Ивановна.
– Я говорила Дмитрию: не нужно перезывать из Киева чужого первосвятителя, поставленного над литовской Русью. Государь, брат мой, не послушался.

–  Однако же прежний наш богомолец Алексий умер. А старец Сергий отказался принимать сан, - напомнила великая княгиня.

Спор прервал Осей:

–  Вот-те-на! Киприанов поезд ходко пошёл на Тверь. А мы, значит, - оставайся лавка с товаром?

–  Догнать! Вернуть!
– воздела в бессилии руки к небу Елена Серпуховская.

Все в княгинином поезде повыскочили, как ужаленные, приставили ладони ко лбам, вглядывались в вереницу крытых повозок, исчезающих, как тёщин язык, между тынами Тверской улицы. Последняя группа вооружённых монахов скрылась за последней телегой, груженной митрополичьим добром.

Юрий следом за старшим братом подошёл к растерянной матери, взял её дрожащую руку. Кремлёвские стены застилал дымом разгорающийся посад. Шипучие головни падали в Неглинку. Людские потоки устремлялись в ещё не охваченные огнём улицы. Кто пеший, кто конный, враз обедневшие хозяева бежали со своей ценной рухлядью, воры - с чужой. Дымный, горький от гари воздух усиливал чувство беды. Восьмилетний княжич заплакал.

–  Вот ещё!
– попеняла тётка Анна.
– Герой! Тебе бы на конь вскочить, как витязю, да мать со сродницами беречь в пути, а ты, одно слово, - хны!

Юрий сжал губы, повёл глазами: кругом девчоночьи или женочьи лица. Мужеский пол,— возницы верхом на коренниках и несколько дворцовых охранников во главе с Осеем.

–  Был бы Киприан-грек не чернецом, а мирянином в любом чине, вызвал бы его испытать плеча, уязвил бы в сердце изменное!
– помечтал братнин дядька, задиристый поединщик.

–  Заворачивай к Сретенке, вели ехать к Переяславлю, - велела великая княгиня.
– Георгий с Василием, пересядьте ко мне. А ты, Анна, со снохой Марьей займите карету княжичей.

–  Даже охрану нанять не на что, - проворчала Анна Ивановна. И обратилась к невестке: - Плакали, мать моя, великокняжеские золото с серебром, всё Митино подаренье, что было в твоих руках. Доверилась внуку откупного галицкого князька, а он был, - ещё покойная матушка говорила, - Дмитряшка Иванов сын, продавший Галич князю Московскому, а после юливший в Орде, чтоб его вернуть, - плутыга из плутыг...

–  Будет об этом!
– с сердцем молвила великая княгиня.
– Поехали!

4

Ехали до вечера, всю ночь и весь день, ибо коней менять было негде. Деревни представляли собой одну-две избы, да и те оказывались пустыми, впопыхах брошенными. Видно жители, узнав о новом нашествии, поспешили уйти в леса.

Покойно было Юрию под материнской накидкой, пахнущей розами, под родимой тёплой рукой. Поев на очередном стоянии, он, вновь укачиваемый, то и дело дремал. А под вечер по примеру матушки с братцем заснул крепко-накрепко.