Пленник королевы фей

— Я пытался найти выход, — не счет нужным лгать он, стараясь подавить в себе разочарование.

— Тебе не нравятся твои покои? Повелителю стоит только приказать, — она хлопнула в ладоши, — и все его желания будут исполнены.

Свет на миг потускнел, словно наступил вечер. Исчез рисунок на стенах. Они стали темными. Вместо мозаики оказался каменный пол, посыпанный соломой. Потолок взвился ввысь, сверху, как огромные сосульки, опустились белоснежные колонны…

— Нет! — воскликнул Роланд прежде, чем комната окончательно превратилась в зал старинного замка. — Простите, ваше величество, но я не то имел в виду.

— Тебе не нравится, мой повелитель? — Мэбилон жестом остановила продолжавшиеся перемены. — Ты прав, выходит что-то мрачновато. Быть может, надо сделать по-другому? Ты только прикажи…

— Мне все равно, как выглядит эта комната, — покачал головой Роланд. — Тюрьма останется тюрьмой…

— Тюрьма? — в голосе королевы послышалось удивление.

— Я ваш пленник, ваше величество.

— Пленник? — брови Мэбилон взлетели вверх. — О нет, не пленник, а мой повелитель! Ты — мой король! Я выбрала тебя! Раз в сто лет из всех смертных мужей я выбираю достойнейшего из достойных, дабы разделил он со мной богатство, власть, силу и славу. На тебя указал жребий! Ты — Избранный! Гордись своей судьбой!

Роланд только покачал головой:

— Вы говорите красиво, ваше величество, и вашим словам так легко поверить… Но я заперт в этих стенах. Я не могу отсюда выйти…

— И не надо! Тебе не должно покидать свой замок! Ты — наш король, наш избранный владыка…

— А что, если меня не привлекает этот жребий?

— Ты, смертный, не желаешь быть королем? Вся эта роскошь, — она взмахнула рукой, — эти богатые покои, нарядные одежды, толпы придворных, песни, танцы, пиры и веселье…Смотри, какая жизнь ждет тебя!

Она протянула к стене ладошку. Точеные ноготки ее вспыхнули огнем, и стена ожила. Зашевелились нарисованные звери и лозы, расползаясь в разные стороны и являя девственно-чистую поверхность. Потом она посветлела, стала прозрачной — и у Роланда захватило дух. Ему показалось, что он парит в вышине в невидимом воздушной пузыре. Мужчина даже посмотрел себе под ноги — есть ли там пол? Зрелище мозаичных плит немного успокоило.

Впереди и внизу разворачивались картины, от которых захватывало дух. Они словно летели над огромным парком, где ярко-зеленые лужайки перемежались с клумбами и куртинами цветущих кустарников, а между ними вились посыпанные песком дорожки. Журчали фонтаны, солнце играло на глади прудов, изящные статуи возвышались тут и там. На лужайках прогуливались, танцевали, резвились девушки и юноши…

Шар взлетел выше и дальше — и вот уже стройные ряды цветущих кустов сирени, роз и жасмина уступили место вековым дубам. Под деревьями мчалась охота — всадники и всадницы на прекрасных конях скакали по лесу. Трубили рога, заливались лаем псы. Превосходный олень, запрокинув голову, летел через лес, спасаясь от погони, но пущенная из лука стрела поразила его в самое сердце, и он рухнул, как подкошенный. Другие звери замелькали между стволами — лисы, волки, кабаны, медведи. Их всех метко поражали охотники, и груда туш добытого зверья росла на глазах.

Миг — и все изменилось. Теперь внизу в просторном зале пировали и веселились. Проворные слуги вносили одну перемену блюд за другой, вино лилось рекой, улыбки дам сверкали, как маленькие солнца, старались музыканты и шуты. Но вот опять затрубили рога — и на турнирной арене два рыцаря наклонили копья, чтобы сразиться за благосклонность знатной дамы. Совершенно неожиданно в одном из них Роланд узнал себя — и отшатнулся:

— Нет.

— Тебе это не нравится?

Мэбилон взмахнула рукой. Видение померкло. Стена стала обычной, лозы, цветы и звери вернулись на прежние места.

— Боюсь, что нет, ваше величество. В наше время, чтобы чувствовать себя счастливым, достаточно быть обеспеченным человеком, любить и быть любимым. А то, другое и третье у меня было дома. Более того, там я мог куда-то стремиться, пытаться чего-то достичь… Да, я был всего лишь вторым сыном, а это значило по нашим законам, что поместье и дом полностью должны отойти моему старшему брату, мне же в лучшем случае досталась бы часть наследства матери за вычетом приданого сестре, и я должен был сделать карьеру либо священника, либо военного. Я сделал свой выбор, я пошел по этому пути и был готов идти дальше, не считаясь с трудностями… Здесь, насколько понимаю, все мои мечты могут осуществиться без малейших усилий с моей стороны?

— Да, мой повелитель! — королева придвинулась ближе. Аромат, исходивший от ее волос и кожи, пьянил и кружил голову, но в ее взгляде было нечто, от чего хотелось отвести глаза. — Тебе стоит только приказать!

— Боюсь, что нет, ваше величество…

— Возможно, ты и прав, — помолчав, произнесла Мэбилон. — Возможно, все это — тлен. Вам, смертным, трудно этому поверить, но я могу тебя понять. Вся эта роскошь приедается порой. Так хочется чего-то необычного… Не просто удовольствий, но большего! Вы, смертные, не знаете, как это тяжело бывает — веселиться без конца. Как одиноко в комнатах просторных. Как скучно на пирах и на турнирах, когда нет рядом того, кто мог бы разделить с тобой всю эту роскошь…

Роланд окинул взглядом помещение. Предметов обихода было мало, но все равно, каждая из них кричала о богатстве и довольстве. Тут могли быть голые стены, и все равно это была бы богатая комната дворца королевы фей. Фей, среди которых он был единственным человеком.

— Да, вы правы, ваше величество, — пробормотал он. — Все это — тлен, когда ты остался один.

Королева встрепенулась.

— Но есть средство этому помочь, — воскликнула она. — Любовь…

— Любовь? Простите, ваше величество, вы так легко об этом заговорили…

— А что тут такого? Я — одинока среди этих стен. Ты — тоже одинок, но по-иному. Мы можем стать спасеньем друг для друга. Наша любовь согреет эти стены, вдохнет в них жизнь, подарит сердцу радость… Тогда все эти наслажденья нам принесут лишь счастье и веселье! Мы будем петь, играть и танцевать…Тебе лишь стоит «да!» произнести и полюбить, как я люблю тебя!

— Нет.

Он сказал это тихо, глядя прямо в лиловые раскосые глаза — и королева фей отпрянула, как будто напоролась на острие.

— Нет? Что это значит, смертный?

— Сожалею, ваше величество, но боюсь, что не смогу вас полюбить.

— Но почему? Разве я не хороша? Разве не богата? Разве не могущественна? Разве не могу дать тебе все, что ни попросишь?

— Нет. Этого недостаточно, ваше величество.

Мэбилон сжала кулаки. Она попыталась проникнуть силой мысли в разум этого мужчины, но что-то словно отталкивало ее. Остро отточенная мысль как будто скользила по гладкой поверхности, как шелковая нить по боку хрустального шара.