Плохая учительница, хороший снайпер

— Да не за что, — голос Падди внезапно изменился, утратив неизбывный оттенок насмешливого ерничества. — Ну… удачи тебе, что ли. Не принимай близко к сердцу.

— Спасибо. У меня годы практики.

Глава 29. Приватные беседы семейства Каррингтон

Готовиться к визиту генерала Каррингтона — это как готовиться к сходу лавины. Что бы ты ни сделал, все равно будет мало. Поэтому Алекс, взмахом руки отпустив элементаля, просто лег на кровать и уставился в потолок.

Отец мог бы написать возмущенное письмо. Мог бы радиофонировать, Вильсон без труда организовал бы такую беседу. В крайнем случае мог бы отстучать телеграмму, ни секунды не сомневаясь, что послушный сын выполнит все указания. Но нет. Генерал Каррингтон решил приехать. А значит, его возмущение было так велико, что требовало личной встречи.

Алекс закинул за голову руки и глубоко, медленно вдохнул.

Отец в ярости. И Алекс сам его спровоцировал. Осознанно и целенаправленно Алекс подталкивал генерала Каррингтона к той стадии бешенства, когда конфликт станет неизбежным.

Ну вот он — конфликт.

И что же ты, Алекс Каррингтон, будешь делать?

На мгновение возникло искушение достать из-под кровати старый сапог для верховой езды, а из сапога — полупустую бутылку виски, пронесенного в академию контрабандой. Алекс наклонился, откинул край покрывала, заглянул в пыльные душные глубины.

И снова вытянулся на кровати.

Это не первая ссора с отцом. Но первая, когда Алекс всерьез собирается дать отпор. Следовательно, никакого запаха виски в дыхании. Иначе отец объявит все его аргументы пьяным бредом. А на второй бунт Алекс может и не решиться.

В дверь нерешительно поскреблись.

— Господин Каррингтон? — протянула нежным голоском горничная. Алекс вспомнил ее — очаровательная круглолицая брюнеточка с огромными голубыми глазами. Кажется, Бетси. Или Барби. Или что-то вроде того. — Господин Каррингтон! — снова позвали из-за двери.

— Да, милая? — отозвался Алекс, старательно сохраняя в голосе нотки игривости.

— Генерал ждет вас в бирюзовой гостиной. И он очень… очень… очень сердится. Будьте поосторожнее, господин Алекс! — охнув от собственной смелости, горничная торопливо бросилась прочь по коридору.

— Спасибо, милая! — крикнул Алекс вслед удаляющимся шагам.

Ну вот. Уже и горничные жалеть начали.

Молодец, Алекс. Так держать!

Поднявшись с кровати, он аккуратно пригладил волосы, подтянул галстук и одернул рубашку. Подумал, не стоит ли достать из шкафа пиджак, но отказался от этой идеи. Не нужно давать отцу повод думать, что Алекс специально подготавливался к этой встрече.

Нет.

Все было не так.

Алекс был занят. Усердно учился, размышлял о будущем или что там положено делать благонамеренным и амбициозным молодым людям. Но Алекса позвали, и он, как почтительный сын, отложил на время свои дела. Сделал небольшой перерыв из уважения к родителю. Не более того.

Еще раз критически оглядев себя в зеркало, Алекс тряхнул головой, позволяя только что приглаженным волосам рассыпаться. И даже стряхнул рукой на лоб длинную прядь. Так образ получался более естественным.

Так Алекс меньше походил на мальчишку-новобранца, в панике вытянувшегося во фрунт перед грозным генералом Каррингтоном.

Ну, с богом.

И к дьяволу.

В бирюзовой гостиной было прохладно. Эта комната предназначалась для приема почетных гостей, но таковые заезжали в академию Святого Георга редко, а потому ректор запретил зря тратить топливо. Сейчас горничная разожгла камин, и пламя радостно плясало на сухих поленьях, выстреливая вверх фейерверки золотых искр. Но воздух, не успевший прогреться, был влажным и зябким. Алекс подозревал, что гостиная наполнится теплом часа через два-три — тогда, когда разговор будет так или иначе закончен.

Ненужное тепло для пустой комнаты.

Наверное, в этом заключалась какая-то глубокая метафора. А может, и не заключалась. Алекс был не силен в метафорах.

— Приветствую. Рад тебя видеть, отец, — ровным голосом поздоровался Алекс. Сидящий у окна генерал Каррингтон не соизволил оглянуться, и Алекс видел над креслом его ровные, словно вычерченные по линейке плечи. И крупную круглую голову, на затылке у которой уже проступало предательское пятно будущей лысины.

Интересно, Алекс тоже с возрастом облысеет? Или пойдет в мамину линию — у баронета Гарольда Таунсли до старости сохранилась роскошная золотая грива, едва тронутая нитями седины.

Было бы, пожалуй, неплохо.

Если Алекс, конечно, вообще доживет до старости.

Если генерал не пришибет его прямо здесь и сейчас.

— Отец? Ты хотел меня видеть? — Алекс шагнул в гостиную, беззвучно прикрыв за собой дверь. Словно отсекал последний путь к бегству.

Генерал Каррингтон молчал. Тишина в комнате сгущалась, липкая и мерзостная, словно протухший белок. Алекс чувствовал, что нужно что-то сказать. Окликнуть отца еще раз. Задать вопрос. Неловко, без юмора пошутить — Алексу никогда не удавались шутки.

Сказать хоть что-то, разбить это молчание, затягивающееся на шее, словно удавка.

Уступить. Поддаться.

Отец все так же смотрел в окно, неподвижный, как статуя. Алекс облизал губы внезапно пересохшим языком, расправил плечи и сделал шаг назад, с усилием принудив себя выйти из позы «рядовой, вольно».

И промолчал.

Тишина длилась. И длилась. И длилась. Только когда молчание из тягостного стало очевидно нелепым и нарочитым, генерал Каррингтон наконец прокашлялся.

— Нет. Не хотел.

Когда-то давно, в детстве, Алекса от такого короткого, ничего не объясняющего зачина начинало трясти. Не в силах вынести неизвестности, он начинал оправдываться — во всем подряд, наугад, вываливая перед великим и грозным божеством все свои позорные прегрешения. Отец выжидательно молчал, наблюдая, как малодушие в его сыне разрастается, словно гангренозная рана в синюшной мертвеющей плоти. Молчал. Слушал. Запоминал. А когда смятение Алекса достигало максимальных высот, наносил свой удар — парировать который было уже невозможно. В чем бы отец ни обвинил Алекса, сил на сопротивление уже не было. Изгрызший себя, добровольно погрузившийся в осознание собственной греховной никчемности, он покорно принимал громы и молнии, сыпавшиеся на повинную голову.

Именно так все и происходило, когда Алекс был ребенком. Школьником. Подростком.

Вот только сейчас Алексу было двадцать. И он очень устал от всего этого дерьма.

Прислонившись спиной к холодной стене, он терпеливо молчал, предоставляя отцу самому начинать разговор. Раз уж он этого хочет. А если не хочет — пускай убирается обратно, туда, откуда приехал.

Какое-то время отец подождал — и снова перестарался, перетянул паузу, превратив трагедию в фарс. Но от поставленной цели не отступил.