Плохие девочки не плачут. Книга 3

Впрочем, нам ли быть в печали?

Помирать — так со спецэффектами. Чтоб в аду жарко стало. И раз так, то выходит, я еще плохо старалась. Можно лучше. Нет предела совершенству.

Готовьте сцену.

Вступаем в новый акт.

***

Я прихожу в себя. Где-то между шестым и восьмым бокалом вина. Вообще, я всегда в себе. Хоть с первого взгляда не скажешь. Временами я весьма вменяема.

Растрепана. Растравлена.

Я как открытая рана.

Рваная и кровавая.

Я на показ.

Не таюсь, не прячусь, не скрываюсь.

Так и ударить легче.

Бах.

И голова с плеч.

— Осуждаете? — щурюсь. — Не оправдала ваших надежд? Ну, извините, не подарок, надо было вам подобрать другую кандидатуру.

Я сижу на полу. Моя одежда измята. Испачкана. Залита жгучим бордовым. Осквернена и запятнана.

Это просто вино.

Просто вино пока что.

— Я почти трезвая, — усмехаюсь. — Пьяный человек с этим долбаным штопором никогда не справится.

Щелкаю зажигалкой. Делаю затяжку. Пальцы трепещут так, что вибрирует даже мой хрустальный бокал.

— Давайте, скажите, какая же я идиотка, — требую нервно, посмеиваюсь. — Но сначала скажите другое. Вам когда-нибудь хотелось все отключить? Раз и навсегда отключить. Мысли. Чувства. Подчистую.

Андрей молчит.

Смотрит пристально. Потом вдруг ослабляет галстук.

Хочет придушить меня. Точно. Хочет воспользоваться как удавкой.

Затягиваюсь. Вдыхаю и выдыхаю. Смываю горечь терпким вкусом вина. Пью и курю. По-крупному.

А сутенер не торопится с расправой. Подходит ближе, усаживается рядом, берет бутылку. Выпивает прямо из горла. Запрокидывает голову назад, опустошает емкость до дна. У него нет ни стыда, ни совести.

— Эй, — выдаю недовольным тоном. — Что за наглость?

— Вы же не станете пить после меня, — широко ухмыляется. — А бокалов тут больше нет. Зато полно других бутылок.

— И как это понимать?

— Я вам что-нибудь открою.

— Правда?

— Выбирайте.

— С чего вдруг такая милость?

— Это не мое вино, — пожимает плечами Андрей. — Мне не жалко.

Винный погреб Валленбергов меняет людей.

Явно.

— Ну, давайте, — бросаю с долей недоверия.

— Вам красное или белое? — поднимается, окидывает взглядом впечатляющую коллекцию и продолжает: — Сухое или полусладкое?

— Мне такое, чтоб покрепче, — отвечаю я. — Чтоб пробирало.

Сутенер не позволит мне напиваться дальше.

Слишком уж он занудный.

Так в чем подвох?

— Держите, — подает мне откупоренную бутылку, шутливо подбрасывает пробку в воздух, присвистывает.

— Андрей, я начинаю верить в репортажи НТВ, — говорю медленно. — Если вами завладели рептилоиды, просто моргните.

— Я с трудом понимаю ваш юмор.

— А я вас.

Особенно сейчас.

— Я тоже имею право расслабиться, — заявляет он, опять присаживается возле меня. — Я всего лишь человек. Со своими слабостями.

— Какое разочарование, — взираю с подозрением то на него, то на бутылку. — Тут яд?

— Если и так, его подсыпал не я.

— Выпьем? — улыбаюсь. — Вы первый.

— Не вопрос.

Он делает глоток.

Еще и еще.

— Ладно, хватит, — отбираю у него алкоголь.

— Неужели выпьете после меня?

— А почему нет?

Прикладываюсь к бутылке.

Пускаю наркоз по венам.

— Наш первый поцелуй, — замечаю нарочито сладко. — Бьюсь об заклад, фон Вейганд придет от этого в дикий восторг.

— Не уверен, — протягивает Андрей и как будто бледнеет.

— Ой, не напрягайтесь, — толкаю его кулаком в плечо. — Я ничего ему не расскажу. Ни единого слова. Я могила.

— Не в том дело, — мрачнеет.

— А в чем? — теперь моя очередь задергаться.

Андрей отправляется за другой бутылкой. Откупоривает. Пьет. Не спешит делиться откровенными мыслями. Просто хочет забыться.

— Все настолько плохо? — спрашиваю тихо.

— Все? — он хмыкает. — Что — все?

— Вы разрешаете мне пить. Сами тоже набираетесь. Очень странная ситуация.

— Очень, — соглашается, кивает. — А может, я просто устал?

— Нервы сдают?

— Нервный срыв.

— Это моя прерогатива.

— А вы и правда трезвы, — насмешливо заключает сутенер.

— Пусть вас не обманывает моя способность проговаривать столь труднопроизносимые слова в состоянии алкогольного опьянения, — тарабаню скороговоркой. — Я отмотала порядочный срок в брачном агентстве. Я обирала иностранных туристов до последней нитки, пока это не стало мейнстримом. Когда охрана выносила очередного клиента во двор, я лишь опрокидывала новую стопку текилы и подсчитывала прибыль.

— Впечатляет, — протягивает задумчиво.

— Крыть нечем, верно?

— Трудный вопрос.

— Признавайтесь, — требую. — Баловались крепкими напитками?

— Только спирт, — хмуро бросает Андрей.

— Спирт?

— С кровью.

— Шутите?

— Какие уж тут шутки, — криво усмехается, льнет губами к горлышку бутылки, жадно пьет, а потом продолжает: — С лордом Мортоном не до шуток.

— Я не, — запинаюсь. — Он заставлял вас пить кровь?

— Добывать. Смешивать со спиртом. И употреблять внутрь.

— В смысле? — облизываю враз пересохшие губы. — В смысле — добывать?

— Резать и подставлять кубок.

— И выбора у вас не было?

— Был, — усмехается шире. — Выбор всегда есть. Естественно, я мог порезать собственную глотку.

— Господи.

— Господь предпочитает держаться подальше от острова, где властвует сам Дьявол во плоти.

— Вы говорите чудовищные вещи, — шепчу я.

— Я молчу.

Он снова пьет.

И я следую его примеру.

Но это не помогает.

— У Валленберга что-то есть на него, — вдруг заявляет Андрей. — Конечно, это не компромат. Что-то другое. Гораздо более страшное. Какой-то рычаг.

— Вы о чем?

— Он может повлиять на Мортона.

— Мортон убил его сына.

— И больше никого.

— Разве этого мало?

— Он хотел уничтожить всех, — произносит мрачно. — Но остановился. Он не пошел до конца и на то была причина.

— Какая?

— Хотел бы я знать, — посмеивается.

— Алексу ничего не угрожает, — говорю я, уточняю: — Да? Раз есть рычаг влияния.