Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?

– Окей, - вздохнул мужик.
– Я не Карл, я твой папа.

– Что будем делать?
– я, честно, очень обрадовалась, что это мой папа, и состоит не из червяков, если верить ему на слово. Я конечно же смотрела кучу фильмов про приведения и загробный мир. Был один фильм, где парень - приведение. Его видела только медиум. «Но я-то не медиум», - подумала я.

– Нет, я не Байрон, я другой, - вздохнул папа, он всё время говорил со вздохом, свистел, как больной туберкулёзом и ставил неправильные ударения, как глухонемые, которые всё-таки немного говорят.
– Ты не медиум, ты просто моя дочь. Моя единственная дочь.

– Нормально. Мысли, значит, читаешь?
– и я почему-то вспомнила, как прочитала мои мысли во Дворце творчества эта высокая добрая женщина с перстнем.

– Читаю.

– Ты такой грустный, папа...- я не знаю, что на меня нашло, мне захотелось как-то расшевелить этого призрака.

– Наоборот: я впервые со дня смерти радуюсь, - вздохнул почти весело.

– Ты на сегодня только со мной или навсегда?

– Не знаю. Дай, пожалуйста, посидеть, привыкнуть.

– Ну и привыкай, - обиделась я, положила подушку, взбила её, легла, отвернулась к стене, накрылась одеялом и... заснула.

Когда я проснулась, папа по-прежнему сидел за столом. Цвет лица его при дневном свете был бледноват, сероват, синюшен и чёрен - только и всего. Борода, казалось, вообще не росла. Свет из моего окна не бликовал в линзах очков. В моей комнате несолнечные окна, солнце светит вечером, может тогда забликуют?

– Близорукий?
– спросила и потянулась.

– Астигматизм, - прошептал папа. Голос его был утробный, как будто он чревовещатель.

– А-аа... Точно. Мама раньше всегда об этом окулистам говорила, когда мне зрение проверяли. Ну: чем займёмся?

– Можно погулять, - вздохнул папа.

– Ла-адно. Вчера, пап, прикинь, обнаружила деньги, много денег. Это ты?

– Сколько угодно, - ответил папа ровным голосом.

– Я сегодня куплю себе шоколада, сколько захочу?
– я прощупывала папу. Мама сердилась, когда я ела шоколад.

– Но ты извини конечно. Тут я солидарен с мамой. Шоколад тебе ни к чему.

Ё! Ух! Тьфу ты! Читает мысли.

– Хочешь сказать, что я жирная? Да: я жирная, но без шоколада не могу.

– Нет, ты пока не жирная. Но шоколад вреден. Тем более такой барахляный с добавками, какой сейчас продают. Тебе же мама говорит об этом, а ты злишься на неё. «Отстань от меня!» - говоришь. Разве так можно с мамой.

«Барахляный» - я вспомнила, что-то подобное из своего глубокого детства. «Барахло» я часто слышала и от мамы, когда притаскивала из магазина мешок с синтепоновым наполнителем - он же пухлый.

– Опять барахлом всю комнату завалишь? Давай скорее игрушку набивай.

Ага, подумала я, «барахло» - папино слово или, наоборот, мамино, а папа просто повторяет?

– Моё это слово. Я так называл вредные продукты - «барахло», - сказал папа, на этот раз не вздохнув.
– Шоколад - «барахло»

– Уйди от меня!
– взбесилась я. Шоколад был моим наркотиком, транквилизатором, дурной привычкой - как угодно называйте. Я испугалась, что папа пропадёт, я говорила, отвернувшись от него, копаясь в шкафу, я искала футболку посимпатичней в честь воскрешения папы или его тени - какая разница!
– решила принарядиться... Я аккуратно покосилась на стол. Папа по-прежнему сидел на стуле, вполоборота. Значит, не обиделся.

– Я не воскрес. Пока я тень.

– А воскреснуть у тебя не получится?

– Не-е-эт, - папа сказал это протяжно-протяжно, стало понятно, что звуки какие-то нечеловеческие, страшные, утробные.
– Воскреснуть - это... что ты, что ты. Тенью показаться - первый в миру случай.

– Первый случай где?

– Везде.

Я ещё хотела спросить, откуда он вернулся и действительно ли он папа, как утверждает, а не Карл, но решила, что для первого раза с меня достаточно. Не смотря на то, что я была не я, мне этих впечатлений хватило бы на всю оставшуюся жизнь.

– Ладно, пап, пойдём гулять. Ты бы, что ли, футболку какую надел вместо куртки. Жарко же.

– Мне не жарко, не волнуйся.

– Да уж понимаю. Там же у вас холодно.

– Где?

– В загробном мире, - всё-таки я это сказала сама, не спрашивая.

– Но я не в загробном мире.

– А где?

– Я - в мире ином.

– В ином, значит, в загробном, да?
– наконец до меня дошло, что я говорю слова, которые и не думала говорить, как будто повторяю за кем-то. И ещё раз убедилась, что я это не совсем я.

– Загробный - значит - «за гробом». А я - в ином.

– Не понимаю, - а это кто сказал: я или не я?

Всё смешалось, не поймёшь.

Папа впервые посмотрел на меня. Сквозь очки были видны глаза, зрачки бесцветно-серые с зелёными вкрапинками - у меня тоже в зрачках такие вкрапления на сером. Надо сказать, что папа предстал передо мной самым-обычным-вроде-бы-человеком. Но каким-то пыльным, что ли. Как будто одежда пролежала очень долго без дела, и никто за ней не следил.

– Мир конечный, а жизнь вечна - решили у нас, - сказал папа.

– У вас - это где?
– я решила, что, раз начал, пусть колется, говорит откуда. Но папа говорил о другом:

– Мир конечен, а жизнь вечна, запомни эти слова. Подумай над ними.

– Запомнила, подумала, - передразнила я недовольно. Прям, как мама, не отвечает на вопрос, а талдычит своё.

– Есть миры вечные и навсегда, такой, как наш. А есть конечный, такой как ваш.

Да чё он заладил: мир конечный, мир конечный, - подумалось мне. Он кончился, то есть скончался, а мы-то живём в мире. Когда-то и мы умрём, а мир останется...

– Ещё раз напоминаю: подумай над тем, что мир конечен, а жизнь вечна.

– Ты с неба?
– спросила я в лоб.
– Я уже упоминала, что считала, что папа наблюдает за нами с неба.

– Нет.

– Так что: из ада что ли?

– Было дело, похлестали там меня. Ох! Долго объяснять. У меня уникальный шанс. Я - ходок, первый из плывунов.

– Из кого первый?
– я понимала мало, слишком много всего, я решила больше не думать. Мозг мой вскипел окончательно.

– Долго объяснять. Попозже.

– Но ты зачем-то явился?

– Да. Сделать дела, которые не сделал, и переиначить, переиграть, переделать те дела, которые сделал неправильно. Но тут всё совпало. Уникальное совпадение. Мысли об эксгумации, энергии плывунов, на кладбище вы не ходили - уникальный, почти ничтожный шанс. Без короля ничего бы этого не было. Он - подвижный разум всего.