Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?

– А я вот задумалась. Проходила недавно мимо той низины, где стройки шли и так ничего не выстроили. Говорят, там постоянно влага, подводные источники... Ты никогда не задумывалась, что это аномалия?

– Нет. Географ говорил что-то про подземные воды... Он говорил, у Волги есть подземные притоки.

– От нас до Волги как до Владивостока.

– Не знаю мам.
– я согласна была говорить о любой ереси, но только, чтобы больше не говорить о папе. Я испугалась маминых слов.

– Ты знаешь, - мечтательно проговорила мама.
– Когда я проходила мимо этой стройки, мне показалось, что я видела нашего папу.

Ой, ё! Моей маме срочно надо было лечиться у психиатра, а не у терапевта и эндокринолога. А мы последние серьги уже продали.

Мы сидели и смотрели, как маленький ужик-шахматка плещется в пруду. Неужели его устроят пиявки?

Мама и раньше упоминала папу:

– Это папа тебя защищает, - если у детсадовского, а потом и школьного моего обидчика начинались неприятности.

Раньше я была этому рада. Пусть папа с неба меня защищает, ему же видно. Когда я выросла, я поняла, что никакой папа с неба меня не защищает, просто за плохой поступок рано или поздно придётся расплатится - так говорил дяденька-лектор. В нашем доме творчества бывают лекции и встречи с писателями. И наш кружок сгоняют в обязательном порядке, да всех, кто в Доме занимаются, сгоняют - для массовости. Человек же готовился, ему неприятно, если в зале будет пусто... И вот дяденька рассказывал о чём-то, а я думала о чём-то своём. Обычно я мечтаю о своём будущем парне или размышляю, какую куклу следующую мне делать, мысленно прорабатываю, как говорит наша руководительница, эскиз, образ... Я вспомнила, как сказала Стасу зимой:

– Это мой настоящий папа мстит тебе за наши обиды.

Я долго была на даче. Меня стало отпускать. Всё произошедшее мне теперь, по прошествии десяти дней, казалось выдумкой и бредом. Я каждый день ходила на пруд, со мной был мой Карл, во всяком случае, мне всегда так казалось, в душе я никогда не бываю одна. В душе я часто веду нескончаемый диалог с кем-то. Конечно же с Карлом, а с кем же ещё. Мама больше не заводила мистические разговоры. Всё забылось... И я решила вернуться. Мне надоела червивая малина. Жутко хотелось шоколада. И потом я очень переживала: деньги, которые оставила мне на жизнь мама, остались в квартире. Я почему-то не взяла все с собой деньги, испугалась, что стибрят по дороге. Поговаривали, что группа мальчишек-карманников орудует в городе.

Я засобиралась обратно. Вдруг Стас вернётся раньше времени и заберёт деньги, они лежали на кухне, в ящике стола с ложками, вилками и ножами.

Глава четвёртая. Призрак

Глава четвёртая

Призрак

Я ехала по наступающей на шоссе тьме. Луна светила всем своим блином.

– Полнолуние, - сказал мужик в автобусе.

– В полнолуние люди как с цепи срываются, - сказала тётка, она ехала с полными корзинами ягод.

Я зашла в супермаркет. Купила шоколадку. И встретила свою крёстную тётю Надю. Мама звала её Надька-толстая. Надька-толстая раньше дружила с мамой, но после ссоры не общалась с мамой года три. Потом они опять стали общаться, но уже не так сердечно. Во всяком случае я не помнила, чтобы тётя Надя приходила, как раньше, к ним домой, снимала провонявшие котом туфли и сидела на кухне, пованивая ногами и рассказывая маме о своих любовных похождениях. Похождения заканчивались обычно безумным прощанием и клятвами. Надя-толстая была не замужем и «чиста перед богом», как она о себе говорила, обожала читать женские романы.

Тётю Надю я встречала в магазинах часто. Один раз даже распластанной на керамограните - это же тётя Надя, ей из-за живота ног не видать... Ну вот и сейчас встретила. Тётя Надя добрая, раньше была увлечена христианством и посещала церковь. Батюшка разрешил Наде не прикрывать голову, и Надя крестила меня в такой мини-панамке, связанной крючком - я часто пересматриваю свои немногочисленные фотографии. Такую панамку носят иудеи на всех картинках, но Надя была русской и православной, просто её круглому лицу абсолютно не шли платки.

Как всегда я спросила у тёти Нади о её больной маме.

– Да мамка-то умерла.
– И Надя-толстая потрясла тележкой с упаковкой молока.
– Мама в основном молоко пила, а я так, в память о ней с молочком кофе попиваю,- сказала тётя Надя и с любовью погладила полиэтилен, в который были запаяны двенадцать кирпичей молока - пока стояли в очереди я их пересчитала. Тётя Надя кумарила по продуктам, магазины была её страсть.

Тётя Надя конечно же предложила подвезти до дома. Это было очень кстати. Наступила ночь, комары просто озверели, нападали как ненормальные.

Пока ехали, тётя Надя рассказала, как «мамка умерла» тридцатого декабря, и она никому не сообщила, чтобы не портить праздник. Рассказала ещё, что первые сорок дней в доме было тяжело находиться:

– Мамка точно была в квартире. Но я записки за упокой писала, в церковь ходила ежедневно, и сейчас дома спокойно.

«Интересно: а писала ли мама записки, ставила свечки за упокой?» - размышляла я, наблюдая в окно машины, как бежит, подпрыгивая между чёрной листвой деревьев, луна, точь-в-точь лицо тёти Нади в платочке, который ей так не идёт. Ещё я подумала: « Почему от Нади мама отстала, а папа всё шебуршит по игрушкам?» Я не знаю почему я так подумала, просто промелькнуло в голове. Тётя Надя подвезла меня прям до подъезда, сама позвонила маме и доложила, что со мной всё в порядке, мы-то с мамой перекидывались сообщениями.

В квартиру я вошла расхрабрившись. Никого тут не было все эти дни. Я проверила деньги в ящике. Фу-уу. На месте... Стоп! Их стало больше, чем было. Раза в три точно! Неужели Стас до сих пор с работы не вернулся? Он же положил мне деньги, не Робин же Гуд! На всякий случай я проверила дверной замок и скинула Стасу сообщение: «Спасибо!» Он тут же ответил: «На здоровье, Лорочка!» Он бы лучше о здоровье мамы думал, тогда бы нам серьги дореволюционные не пришлось отдавать за бесценок. В маминой комнате в окно заглядывала страшная, страшенная луна. Ещё на небе были шарики вроде как маленькие луны за облачками. Они у нас в небе часто у ковша Большой Медведицы появляются. Все к ним привыкли. Луна пробивала светом штору - никакой ночник не нужен. Вспомнив разговоры в автобусе, я решила спать в своей комнате (там луна в окно не светит) и ничего не бояться.

Ночью, проснувшись от шебуршания, я смело села в кровати, подложив под спину верблюжью подушку, оглянулась. Лунный свет заливал и мою комнату. Наверное, Луна светила сейчас в мамину комнату по прямой, попадала своей дорожкой в дверной проём, и, соответственно, дальше по прямой в мою комнату. Блин! Почему я не закрыла дверь? У ящика, на полу, подобрав ноги, сидел мужик. В пятнистом туристическом костюме, лысоватый, в очках, душка перемотана изолентой. Такой лентой отчим перематывал провода.

– Это ты моих кукол трогал?
– от жуткого испуга я раскричалась. Не верьте тому, что страх парализует. Хочется кричать и бежать, бежать и кричать. Но я боялась пройти мимо мужика, вдруг он ко мне приставать начнёт. Я осталась в кровати.

Лунный свет из окна блеснул в линзах очков, мужик тяжело вздохнул. Лунный свет падал и на мою кровать... Я вспомнила слова высокой девушки: «Ничего не бойся!». Вспомнила и тут же страх как рукой сняло, я перестала бояться, я стала не я. И, вспоминая сейчас всё произошедшее - я помню своё состояние - мне стало казаться, что всё хорошо и обыкновенно. Мне казалось в ту ночь и в последующие дни: это вполне обыденно, что он появился рядом со мной. Не я подумала теми же мыслями, что думаю обычно я: одной боязно, а этот, кажись, не агрессивный, тихий, бессильный и беспомощный.

– Ты папа или Карл?

Мне не хотелось, чтобы это был Карл. Карл - высокий молодой и красивый. А этот - не очень молодой и... совсем некрасивый.

Мужик опять вздохнул, ещё печальнее, ещё тяжелее.

– Немой, что ли?

– Ну, я же умер, - еле слышно сказал мужик.

– Жаль, - искренне сказала я.
– По тебе червяки-то не ползают?

– Нет. Что ты. Я невидимый.

– Нормально, такой невидимый, прям человек-невидимка. Я-то тебя вижу.

– Видишь.

– Ну, значит ты, скажем так, частично видимый, окей?
– ого: я стала говорить как англичанка.