Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?

Они пошли к коробке. Это было странно. Надо же было выходить левее, на дорогу, а они шли в тупик, к хоккейной коробке. Босхан Канурович закрывал пристройку, помахал им рукой, приобнял девчонку, когда они дошли до пристроек, как добрую старую знакомую приобнял, слегка похлопал по плечу. Они зашли на коробку и... исчезли. Я опомнился! Такое уже я видел. В мае! Только не видел её! Кто это? Я обернулся туда, где сидели этот продавец электроники и его дочка. Их не было. Чёрт! Чёрт-чёрт-чёрт! Что это?

Я подбежал к физруку:

– Босхан Канурович!

– А-аа. Тёма, - физрук похлопал и меня по плечу. Он был благодушно настроен, он весь светился.
– Всё ещё не ушёл?

– Кто это был?

Он посмотрел на меня пристально и сказал просто и, по всей видимости, честно.

– Плывуны.

– Плывуны?

– Да.

– А куда пропал Гриша?

– Никуда не пропадал. Он в Плывунах.

– А-аа. Понятно.
– а что я мог ещё с казать?

– Такие дела, - вздохнул физрук.
– такие дела...

Какие дела, я так и не понял, меня накрыла уже не тоска, а настоящий депрессняк. Мне показалось, что все присутствующие на площадке, и продавец, и физрук, и Гришаня с девчонкой, сговорились и решили меня разыграть, чтобы мозг мой вскипел окончательно. Я побрёл домой в полном как штиль одиночестве.

Глава седьмая. Рефлексия

Глава 7

Тоска продолжается. Рефлексии

У Тифы в ноябре тоже наступило затишье. Она притихла. И это была не только мамина заслуга, но и моя. Я понял, как важно включать вовремя игнор, а не становиться в позу. Если честно, на Тиф у меня сил вообще не осталось. Вид в школе у меня был уставший и молчаливо-агрессивный. Я специально загонял себя в секции, мало спал, мало ел. Я лежал ночью в полузабытьи и рассуждал, насколько скоро Серый начнёт мстить, я пытался догадаться, как он это попытается сделать. Дэн, как дворовый цепной пёс, с угрозой смотрел на меня, но не приближался, даже толчков и задеваний плечом в коридорах не стало. Катюшу Дэн тоже перестал замечать. Мне стало казаться, что Дэн действует по чьей-то указке. Я сказал о своём предположении Катюше, она на меня посмотрела испуганно, как-то затравленно, странно. Всё вокруг было странно. Ещё по ночам я начал грезить наяву какими-то странными пространствами. Там были все - Эрна, пятнистый, Ника, Гришаня... Ещё какие-то челы, я их не знал. Короче, грузился по полной, и тоска не проходила, а, наоброт, нарастала. Тиф внимательно иногда на меня смотрела. По-моему, она тоже озадачилась моей отрешённостью, да и видок у меня был растерзанный и растерянный, я перестал стричься, забросил носить пиджак, мне стало всё всё равно. Нервы мои после увиденного на площадке были на пределе. Если бы ещё Тифа подлила масло в огонь, если бы она до меня опять дободалась, я бы её убил, придушил бы эту воблу сушёную прямо на уроке. И она чувствовала это моё состояние. Тем более, что остальные мои одноклассники освоились, начинали уже передразнивать её, прикалываться, повторять её слова. Она это слышала, она об этом знала, переключалось на них, нашла себе другие жертвы и других козлов отпущения.

Один раз я слышал, как она сказала кому-то в телефон: «Почти дошёл до кондиции». Интересно, с кем она разговаривала и о чём? Она ужасно перепугалась, когда у неё на уроке завибрировал телефон. Обычно такого не случалось. Вообще телефон у неё был всегда «вне доступа» - Катюшины родители однажды два дня подряд пробовали ей дозвониться. Мы видели её разговаривающей по телефону, но отвечала она на звонок да ещё на уроке, где берегла каждую секунду, впервые, да ещё вышла из класса. Но я не дурак. Я тут же рванул к дверям, осторожно выглянул, развесил уши - Тиф удалялась от кабинета, не оборачиваясь, и я успел разобрать только эти слова, но и этой фразы было вполне достаточно. Я стал пребывать в полной уверенности, что она говорила обо мне. А что? Я и впрямь дошёл до кондиции. Я жил в ожидании чего-то. А чего и сам не знал. Иногда мне мерещились кошмары: Серый Иваныч и Дэн (а Дэн, я уверен, всё докладывал обо мне Серому) сторожат меня, выскакивают из тёмного угла и убивают...

На моё состояние влияло и то, что я каждый день общался с Босханом. Физрук был как-то причастен ко всему, к этим пропаданиям на хоккейной коробке. И однажды, промучившись и почти не сомкнув глаз несколько ночей к ряду, я понял, что все мы: архитектор Радий Рауфович, Эрна-Марина, я и папа, Гришаня, его девушка Ника (я не верил тому, что она умерла и она его сестра, это гон), физрук Босхан Канурович, пятнистый и продавец из магазина электроники, и даже Тифа - звенья одной цепи.

Я понял это после того, как неделю после школы заходил в гипермаркет электроники, вместе с Катюшей, и ни разу не встретил этого продавца. Раньше я видел его постоянно. Не часто, но я любил захаживать и рассматривать телефоны, ноутбуки, планшеты и т.д. Этот продавец всегда был подтянут, напряжён, видно, что хорошо справлялся с работой. Я спросил о нём - сказали, что давным-давно уволился, стал много болеть. Всю неделю я думал и меня осенило. Надо искать пятнистого! Надо его обязательно найти. Я начал нервничать, как только вытащил у него бумажник, то есть, я дотронулся до него и меня пронзило то чувство, которое теперь переросло в эту смертную тоску. Но где? Где его искать? На прудах. Но на прудах его не было. Бродить по магазинам, искать по городу? Но у меня нет времени. Надо кого-то просить, какого-нибудь бомжа. Пятнистый со своим нетелом не давал покоя, в первую очередь он. Во вторую очередь, не давало мне покоя, что на хоккейной коробке кто-то исчезает. Гришаню я видел в школе, мы здоровались, болтали чуть-чуть, как ни в чём не бывало. Он явно вёл себя так, будто я что-то знаю и всё понимаю. Так же, впрочем, как и Босхан. А я ничего не знал. Не врубон, как говорит папа. Не врубался я. И потом -- этиплывуны . Архитектор твердил всю мою сознательную жизнь - плывуны, физрук говорит - плывуны. Из-за плывунов же рухнуло здание. Плывуны были много лет и за оградой, сейчас из них сделали место отдыха, два пруда...

Осенние каникулы я решил посвятить поиску пятнистого и сходить к архитектору. Он единственный, кто сможет мне что-то объяснить. Всё-таки, образованный воспитанный чел. Если увижу пятнистого, решил я, то обязательно толкну его. Мне казалось теперь, по прошествии трёх месяцев, что я ошибся, что могло же быть, что эти камуфляжные штаны мягкие как зимняя куртка.

Катюша по-прежнему таскалась со мной. Я ей сказал, что буду гулять все каникулы, но её это не испугало. Времени у неё теперь было навалом. Училась она по вечерам, когда дома были родители, а днём могла делать что угодно. С одной стороны, я привык к Катюше, с другой стороны - я не мог добиться от неё правды: что же произошло в лагере. Я вдруг понял, что если бы дружил с кем-то на танцах (Дэн не в счёт), а не подтравливал и не издевался, мне бы всё рассказали, пусть даже я с танцев ушёл. Конечно же я встречал народ из средней и из старших групп, но мы только пялились друг на друга и всё, даже не здоровались. А вот мой папа всегда на улице останавливался с многочисленными знакомыми, и какую-нибудь новость или сплетню узнавал. В общем, я предполагал, что Катюша замутила с Дэном, а потом у них стала солировать другая девчонка, Даша, и вроде бы она стала с Дэном. Но зачем тогда Дэн по осени цеплялся к Катюше? За лето Дэн возмужал, стал очень сильный. Вот что делают с человеком успех и популярность. Впрочем, я это уже говорил, но повторить не мешает.

Я не доверял Катюше, из-за этого обращался с ней пофигистски, наплевательски. Меня вообще посещали подозрения, что Катюшу приставили, чтобы следить за мной. Ну да, я понимал, что это фобия, но я всё равно не исключал такой возможности. Катюше я сказал:

– Если ты мне честно, без соплей, расскажешь, что было в лагере, то я возьму тебя на каникулах в попутчики. Будем гулять. Но ты должна сказать правду.

Она разревелась и рассказала, что да, увлеклась Дэном, потеряла голову, клялась в вечной любви, а потом, застала его в обнимку с Дашей, и приревновав, избила Дашу, и Катюшу убрали из солисток навсегда. А ведь их семья, и брат Илюха, и отец, так много делали для студии. Но теперь популярность коллектива шагнула далеко вперёд, у них появился свой наикрутейший оператор с телека - Марина Гаврилова. Семья Катюши оказалась больше не нужна Светочке. Короче, за взлётом у Катюши последовало, как и уменя, падение. Почему-то больше всего Катюша стыдилась драки. Но я сказал:

– Драка - это супер, ты - наш человек.

Катюша благодарно улыбнулась и тут разговорилась по-настоящему:

– И ещё, - сказала Катюша.
– Дэн мне рассказывал, что у него отец умирает, ну реально рассказывал, что просто счастлив, что он в лагере и не видит всех мучений. А я его отца видела первого сентября. Он просто выглядит пышащим здоровьем. Они смотрели с Дэном на меня и переговаривались, и на тебя, кстати, тоже смотрели. И тоже переговаривались.

– Как выглядит его отец?
– вот тут я испугался неизвестно чего. Значит не зря мне мерещился заговор против меня.

– Такой не старый, не совсем седой мужчина.

– Очень оригинальное описание.- заорал я на Катюшу (я на неё теперь частенько орал, срывал раздражение), и дальше спокойно: - Больше ты ничего не заметила? Он такой, как Дэн?

– В смысле?
– непонимающе хлопала глазами-блюдцами Катюша.

– Тупица! Похож на Дэна отец или нет? Похож?!
– я опять орал.

Катюша всхлипнула, но мне не было её жаль.

– Он злой. Просто реально злой. Мне так показалось. А похож или нет - не знаю. Он в очках был. Очки такие тёмные, искрили на солнце...

– Очки искрили?
– я понял, что по всей видимости пятнистого можно не искать по городу. Вдруг это переодетый Дэнов отец? Но нет, - тут же подумалось мне.
– Ведь, пятнистый проводил целыми днями на прудах, а Дэнов отец валялся в постели, корчился в муках. И тут меня осенило. Дэн был в лагере. Откуда он знал, что делал в городе его отец? Пусть он звонил домой, пусть ему так говорили. Может просто мать не хотела, чтобы Дэн приезжал.

А дальше я вспомнил ещё одни мерцающие стёклышки. У этого продавца, который шлялся туда-сюда мимо нашей с Гришаней скамейки. Тоже, ведь очки. Дальше я вспомнил тёмные очки своего отца. И после этого я в очках совершенно запутался, как и во всём остальном. Но что-то я нащупал правильно - чутьё мне подсказывало, просто не могу вытянуть из фактов причинно-следственную цепочку. И вот это меня выводило из себя конкретно.

После неутешительных, но хоть каких-то выводов, пришлось бродить по городу с Катюшей. Она мне была не нужна, но я не смел её обидеть, отшить. Всё-таки -- красавица, в школе меня все уважают из-за того, что Катюша всегда рядом со мной. Приходилось терпеть. Катюша понимала, что со мной что-то не так. Но я не мог ей ничего рассказать. Я ничего не мог объяснить и бесился, что она видит, что я стал конченым психом. Она и так приобрела привычку всхлипывать. Спасибо, что не рыдать!

Я с тоской вспоминал то время, когда Катюша мне ужасно нравилась, когда я из-за неё ужасно страдал. Я помнил ту нежность, которая охватывала «все члены», как пишут в древних книгах, когда мы с ней репетировали. На сцене-то не до нежности. На сцене ты как автомат. На сцене я боялся сделать что-то не так, а в последние выступления ещё и уронить Катюшу. На репетиции -- другое дело. В принципе правильно, что её вывели из солисток. За лето она стала длинная-предлинная. Хорошо, что и я подрос. И должен, по планам родителей, расти ещё. Всю осень я задавал себе вопрос: почему она мне не нравится так как раньше? Если её не было, особенно, если она пропускала школу, я начинал скучать, мне её не хватало. Но стоило ей появиться, как она начинала мне надоедать, раздражать своим постоянным присутствием. Если бы не эти чёртовы происшествия, и эта тоска, которая проходила только на беге и после тренировки, я давно бы уже замутил с Катюшей не по-детски. Но сейчас было не до неё, не до любви. И это меня тоже бесило. Надо было выяснять, выяснять, выяснять... непонятно что.