По дороге к Храму

Весь вечер молодожёны сочиняли письмо его родителям, так как самостоятельно сообщить предкам о своей женитьбе Григорий стеснялся.

Спустя месяц, Григория неожиданно вызвал к себе генеральный директор комбината. Он предпочитал лично разрешать дела попавших в затруднительное положение работников и по мере возможности помогать, за что его и почитали как отца родного. Вошедшего Григория, директор встретил, стоя к дверям спиной. Он, как показалось, что-то внимательно рассматривал за окном и долго не желал поворачиваться. Таким образом, обычно ведут себя начальники, имеющие намерение пропесочить подчинённого за какое-нибудь нарушение, либо сообщить какую-то неприятность.

– Здравствуйте. Вызывали? – спросил вошедший.

– Осень-то, уже всерьёз взялась, а? – хрипловатым голосом сказал директор, поворачивая свою могучую фигуру, и указывая Григорию на стул. – Не знаю, право, с чего и начать…

– Начните с плохого. – Попробовал пошутить мастер.

– Придётся. Так как хорошего-то у нас с тобой маловато. Звонили мне из прокуратуры насчёт крушения поезда и, между прочим, шепнули что «дело» тебе шьют по обоим случаям. Папашка Андрюхи постарался. Сам он в отставку подал, как того взяли, вот у него и засвербело.

Всё о чем говорил директор, Григорию казалось неуместной шуткой, но вид у генерального был серьёзен. Он закурил, предложил Григорию и продолжил неприятную беседу:

– Так вот. Я всю свою извилину в спираль закрутил, чтоб не вышло по-ихнему. Выход есть. Правда, не лучший, но… У тебя в институте военная кафедра была?

– Была…

– Поэтому, срочно езжай в военкомат, пока призыв не закончился, а я с военкомом созвонюсь, чтоб…

– Так у меня же…

– Я сказал – договорюсь! – Перебил его директор. – Иначе дадут тебе по двум статьям, и пойдешь… «за паровоза». И, вся печаль будет в том, что ты невиноватый, будешь ёлки валить, а того батя… В общем, не зря Терёхин за это взялся. Сам подумай.

– Хорошо, я подумаю.

– Да, чего тут дума-а-ть?! – Директор вытер пот с лысины и положил перед ним чистый лист бумаги. – Пиши: в связи с призывом в ряды вооружённых сил… Пиши, пиши. Эх, Гриня! Не знал бы я твоих родителей, разве стал бы впутываться в это дело?

– Вы разве знакомы?.. – удивлённо спросил Григорий.

– А, ты думал, что тебя по распределению, сразу в мастера-то?

Григорий, насупив брови, немного поразмыслил и, придвинув к себе листок, написал заявление.

– Число не ставь. Сами поставим. Пара дней тебе на сборы. – Закончил директор и снова закурил.

На Антонину эта неожиданная новость подействовала отнюдь не благоприятно. Она стала чувствовать себя гораздо хуже, хотя мужу старалась в этом не признаваться.

Лука Михайлович Терёхин, ныне генерал-майор в отставке, зашёл к Антонине в воскресный день. У него была единственная цель, ещё раз убедиться, что она как потерпевшая в первом ЧП, против Андрея ничего не имеет. Он попросил её об этом изложить, на всякий случай, в письменном виде, но она посмотрела на него так, что генералу стало не по себе.

– Против вашего сына я показывать не собираюсь. Но и вы моего мужа не трогайте! Он крушения не делал! Уходите, Лука Михайлович, без вас тошно…

Ради спасения своего нашкодившего чада, Терёхин объездил всех имевшихся знакомых из районного судебного корпуса. Даже умудрился попасть на рыбалку с самим районным прокурором, что незамедлительно принесло свои плоды. Ему предложили создать и возглавить Сужское рыболовное хозяйство. И, хотя раньше Лука Михайлович, над таким предложением попросту бы рассмеялся, сейчас дал согласие и, практически, прямо с рыбалки, привёз приговор своему отпрыску: до трёх лет общего режима, вместо грозивших десяти.

Заседание по делу Андрея Терёхина прошло при немногочисленной аудитории. Факт преступления он не скрывал, но ссылался на свою нетрезвую невменяемость при совершении преступления, что было единственной зацепкой для его адвоката, добросовестно отрабатывавшего свой гонорар. В конце концов, приговор подогнали к трём годам, с отбыванием в колонии общего режима. Во время процесса, Андрей ни разу не взглянул в зал, где за него переживали родители, а так же в последнем ряду тихонько плакала румяная булочка Иришка. Он сидел, уставясь в пол, облокотившись о колени, стиснув виски ладонями, и в это время до всех ему не было никакого дела.

Во дворе, когда его вели к машине, он увидел отца, курившего на крыльце. Тот смотрел на сына, с какой-то кривой ухмылкой, на осунувшемся лице.– Селедку на этапе не ешь. – Посоветовал на прощанье отец, сильно сутулясь. Он ещё раз взглянул на сына, повернулся и пошёл обратно в зал.

Батино напутствие пригодилось, когда его везли в компании таких же, как он осужденных, в душном спецвагоне багажного поезда, в места не столь отдаленные. Андрей примостился на полу, в том месте, где случайно уловил струю свежего воздуха, сочившегося снаружи в щель старого вагона. Он подробно анализировал, бездарно прожитые последние месяцы, чем разжигал в себе нестерпимую ненависть к сопернику, оставшемуся с ней, там, на воле. Виновником всего произошедшего с ним, он считал именно Григория, вторгшегося в его личную жизнь и отнявшего у него, его первую любовь.

Среди отморозков, осужденных впервые, были и двое рецидивистов. Их Андрей распознал по наколкам, старательно выставленным на показ. Только эти знаки различия уголовников, не оказывали ни какого воздействия на молодые бритые головы.

– Ну, что блатная рать? – громко спросил один из бывалых. – Богатый библию имеет, не желаете забить?

Пожилой достал из носка колоду карт и легонько швырнул её на полку. На них обратили внимание. Первым подошёл колобок, лет двадцати пяти. Взял колоду, прикинул на вес, поглядел на стариков и то ли спросил, то ли определил:

– Краплёные.

– Да хоть какие. Не на интерес предлагаю, а так, временно уйти от печальной реальности.

– Без интереса, нет интереса…

– Ну, если хочешь, давай на пайку биться.

– Так хоть на пайку, а то гоняй впустую.

К ним подсели ещё двое. Андрей, молча, наблюдал за уголовниками, себя таковым не считая. Как-то в юности, он наткнулся на словарь блатного языка, видимо служивший отцу неким пособием, и с интересом его прочитал. Теперь он, напрягая память, про себя переводил летавшие в табачном дыму слова блатного лексикона и понимал, что как бы молодёжь не старалась «по фене ботать», ей до рецидивистов было далеко.

Смеркалось. Поезд шёл не торопясь, делая длительные остановки на каждом полустанке. В вагон проник запах варёной картошки. Приближалось время ужина. Наконец под потолком загорелся добавочный свет, и принесли еду: по куску чёрствого хлеба, по три варёные в мундирах картофелины и одну на всех алюминиевую миску жирной, аппетитно выглядевшей селёдки. Селёдка, присыпанная крупинками укропа, издавала особенный пряный аромат.

Выигравшие у стариков пайку, молодые отморозки, с жадностью и усмешками, поглощали тихоокеанский деликатес. Те же, скромно размачивая в кружках с водой припасённые впрок ржаные сухарики, неторопливо их пережёвывали и негромко о чем-то переговаривались друг с другом.

Андрей, следуя совету отца, от селёдки отказался, приняв только хлеб и картошку.

– Хватай, чего ты? – предложил ему селёдку один из «крутых». – Вон её тут сколько. Дедкам не положено. У них почки, и прочие болячки…

– Спасибо, у меня батя рыбак. Тошнит уже от этой рыбы. – Улыбнувшись, отказался Андрей.

– Рыбак, говоришь? – спросил его один из стариков, макая сухарь в кипяток, – и какую ж он рыбку ловит?

– Так… всякую. Какая попадётся… – насторожённо ответил Андрей, почувствовав, что пища застревает у него в горле.

– Ну-ну. – Неопределенно пробурчал рецидивист, заваливаясь на нары.

Андрей, кое-как дожевав свою пайку, запил ее теплой водой из бака и прислонившись спиной к стене, сделал вид, будто дремлет. Насытившиеся «ратники», примерно за час выпили всю воду из бачка, и теперь жажда одолевала их пуще прежнего. Им уже было не до карт и анекдотов. При всём этом появилась естественная потребность помочиться. Солдаты же, имевшие опыт конвоирования, не поддавались на уговоры сводить хотя бы в туалет, где наверняка должна быть и вода. Это попросту бесило «крутых» парней, любителей дополнительной пайки. Закалённые рецидивисты, спокойно покуривали на своих местах, наблюдая за желторотиками, опистонившими свою и их селёдку. Терпение молодых лопало на глазах. Тот парень, что казался всех круче, не выдержав, смачно выругался, подошёл к дверям и начал яростно стучать ногой по решётке, обзывая конвоиров нехорошими словами. После чего прогремел запор и в зарешёченном проеме, показались сержант и рядовой, с автоматами наизготовку. Тот, молча, оглянулся, ожидая поддержки товарищей. Но его не поддержали, и он смиренным голосом едва выговорил:

– Побрызгать бы…

Сержант, прогремел запором, кивнул головой в бок, приглашая на выход. И, тот, недоверчиво на них глядя, вышел в тамбур. Через несколько минут его втолкнули обратно, ссутуленного и покрасневшего от боли, с мокрым насквозь серёдышем. Он кое-как примостился на нижней полке и долго стонал, скрипя зубами.

Андрею в туалет не хотелось, потому он, со стороны наблюдал за этим спектаклем, специально поставленным рецидивистами, чтобы наглые салажата узнали, кто есть кто, в этом вагоне. Перед сном, снова появились краснопогонники.

– Кто на горшок?! – Строго спросил сержант. Смирившаяся со своей участью молодёжь притихла.

– Я, хотел бы. – Поднялся рецидивист, и по-стариковски кряхтя, засеменил к выходу.

– Я, пожалуй, тоже схожу… – прохрипел второй. И, тут заякали все, ломанувшись к выходу…

– Стоять! Мать вашу!.. – Крикнул во всё горло сержант, клацнув затвором. – Подходить по одному!Андрей встал позади всех, тискавших свои ширинки и пританцовывающих от нетерпения.

Глава 7

С приходом зимы, Лука Михайлович Терёхин, проявив организаторские способности, сколотил рыболовецкую бригаду, из шести крепких молодых мужиков, оставшихся без работы связи с закрытием основных цехов комбината, до сей поры успешно кормивших большую часть жителей поселка. Рыбхоз, к которому прикрепили новую бригаду, обеспечил кое-каким инвентарем и сетями. На острове, что находился посередине реки, соорудили землянку, сколотили из горбылей склад под улов, и началась у рыбаков совсем иная жизнь, чем была раньше.

В декабре Сужа превратилась в сплошную белую равнину и в новые капроновые сети лавиной попёр судак. Давненько в этих местах не промышляли с таким размахом. Хотя за уловом ежедневно наезжала рыбхозовская машина, склад все равно был забит под самую крышу. Почуяв прибыльное дело, стали наведываться перекупщики, привозившие «нал» в кейсах, а то и, попросту, в целлофановых пакетах. Терёхин уже опасался хранить неучтенку в землянке, в приколоченном к стене ружейном сейфе. Но сколько бы он не уносил денег домой, сейф ежедневно пополнялся новыми брикетами купюр.

Не дожидаясь выходного, Лука Михайлович собрал всю бригаду в землянке, выдал помимо зарплаты всем по пачке сотенных и, заглядывая каждому в сияющие от радости глаза, сказал:

– Предупреждаю. Если хоть кто-нибудь за моей спиной толкнет налево хотя бы одну рыбину, выгоню без выходного пособия.

Мужики, согласные со своей участью, на фоне всеобщей безработицы и неплатежей, дружно одобрили решение старшего. Они зауважали Михалыча, сразу после первой зарплаты, а, теперь имея увесистый куш премиальных, готовы были идти за ним хоть под лёд.

– И, ещё. – Сурово добавил Терехин. – Водка здесь припасена не для попоек, а в медицинских целях. Ежели кого на ветру прочихвостит, бахни стакан и под шубу… А, без дела не трогать. Завтра я в город смотаюсь. Надо отчёт до Нового года сделать. За меня остается Серж.

– Палыч, постарше… пусть бы и руководил… – особо не задумываясь, высказал свою справедливую идею Вован но, встретив колючий взгляд начальника, опустил голову и принялся теребить большую кроличью шапку.

– Я – сказал! – Отрубил всякие рассуждения начальник. – Палыч, отбери-ка трёх приличных судачков, начальнику на презент. Он нас с осени добро поддержал.

Палыч, опытный рыбак, был приглашён в бригаду вроде инструктора, потому как самоуверенная молодёжь, поначалу наставила сетей вдоль и поперёк реки, а проку от этого вышло мало. Терёхин инструктора уважал и приплачивал ему втайне от всех, чем держал того «на крючке», но до прямого своего замещения не допускал, опасаясь разоблачения внедрённой им «демократии».

Инструктор, молча, подошёл к топившейся буржуйке, взял с решётки сохнувшие рукавицы и быстро вышел за дверь.

– Видели, как надо выходить? А, вы, пока шарашитесь через порог, всё тепло на хрен вылетит. Дров не напасемся. – Он помолчал, закуривая, и затем продолжил беседу. – Дело к празднику. В выходные глядите в оба. Кто попадётся на краже сетей, разрешаю провести «экзекуцию». Чтобы запомнил сам и передал другому. И, ещё раз повторю: не приучайте местных покупателей. Иначе начнется бардак. А, он нам надо?