По дороге к Храму
Шрифт:
– Спи спокойно, дорогой товарищ. – Прошептал Хилый, отряхивая ладони. За тем он нашёл укромное местечко, где не было ветра, расстегнул телогрейку, поставил чемоданчик на землю и несколько раз сильно топнул по нему ногой. Замки расстегнулись. Ёжась от холода, он принялся укладывать добычу за рубаху…
…Немного отдышавшись, Андрей с оглядкой, быстро зашагал по другой линии штабелей в гору, где, в конце концов, должен же был закончиться этот проклятый древесный склад!.. Спустя минуту, он услышал за своей спиной грохот раскатившихся брёвен.
– А-а… Во время, значит, я оттуда снялся. – Хрипло прошептал Андрей, догадавшись о намерениях Хилого, и принялся штурмовать крутой подъём. Сердцу в груди было тесно, в голове стучала одна только мысль: – «Скорей! К первому же встречному милиционеру… Расскажу всё… как было… Иначе…». – Он даже представить себе не мог, что могло бы случиться, поступи он иначе…
Наконец показалась тускло освещённая улочка, с почерневшими от времени домами, где не только милиционера, но даже бездомной кошки и то не встретишь. Он ещё долго шёл против ветра,
Он очнулся от шума проезжавших мимо машин. На остановке начал толпиться народ. Дрожа от холода, Андрей направился к стоявшему в сторонке мужчине и спросил, как добраться до вокзала. Тот долго молча его, рассматривал, и только после этого кивнул на подъехавший автобус:
– Вот на этом. Три остановки, четвёртая вокзал.
В переполненном автобусе стало тепло и спокойно. Но через пару остановок до него добралась билетёрша.
– Молодой человек, давайте будем брать билет.
Стоя на нижней ступеньке, придавленный народом к изрядно обшарпанной дверце, Андрей не реагировал на её призыв. Тогда она протиснулась ещё ближе и пальцем дотронулась до его головы.
– Молодой челове-е-ек!.. – Настойчиво требовала своего проводница.
Андрей упорно молчал, мысленно поторапливая общественное средство передвижения. От билетёрши его спасла очередная остановка. В раскрывшуюся дверь, он вышел, как в райские врата, не вслушиваясь в слова пулемётной очередью выпущенные ему вслед. Он быстро зашагал по ходу автобуса туда, откуда доносились глухие гудки маневрового локомотива.
Отыскав отделение железнодорожной милиции, он с уверенностью открыл громоздкую дверь дежурки. В ней, за столом сидел офицер, а на стульях, придвинутых к радиатору отопительной системы, сержант и рядовой. Не наделив вниманием вошедшего, они продолжали разгадывать кроссворд. Андрей в нерешительности, молча, топтался у порога. За каких-то десять минут ожидания, перед ним снова прокрутилась вся картина происшедшего. И, глядя на этих «притомившихся» господ милиционеров, он вспомнил своего отца, начальника зоны и почему-то толстоносого повара. Наконец он решил уйти из этого ментовского логова и повернулся к дверям, но тут офицер его окликнул:
– Вы что-то хотели?..
Андрей медленно повернулся, хмуро глядя на блюстителей порядка. Оторвавшись от любимого занятия, теперь все трое принялись гипнотизировать добровольно пришедшего гражданина. Андрею показалось, что они насквозь, до каждого калового камня просвечивают взглядом его организм, а рядовой, с рацией в руках пытается распознать, чем этот доходяга питался последнюю неделю.
– Чего молчишь? – переспросил сержант, изъявив желание принять участие в несении службы. Андрей сглотнул застрявший в горле комок, и сипло произнёс:
– Да, так… От поезда отстал.
– Документы имеются? – спокойным тоном спросил дежурный.
Андрей из потайного кармана достал справку об освобождении и положил на стол перед начальником. Тот, даже не взглянув, прижал её накрепко ладошкой к столешнице.
– Ну, ладно. Давай чистосердечно, рассказывай всё…
У Андрея холодок пробежал по спине.
– О чём?
– Деньги, наверное, ещё в тундре закончились?
Тот растерянно развёл руками. Мысленно он обозвал себя лохом и с жалостью к себе подумал:
– «Сейчас засунут в камеру и начнут вешать чужие дела»!
– Ну и, куда путь держим? – всё-таки прочитав справку, спросил дежурный.
– Да, мне, хотя бы до Вологды… А, там – рукой подать…
– О-о, почти земляк. Тимофеев, посади его… – офицер сделал длинную паузу, – на этот, до Вологды, пока не отправился. Счастливого пути, Андрей Лукич. – Начальник отдал обратно справку и артистично козырнул, как это делают американские военные. Андрей не поверил его словам и, заложив покорно руки за спину, пошёл в сопровождении двух милиционеров к выходу. Но его и впрямь проводили до вагона. Сержант, что-то сказал проводнице и кивнул Андрею.
– Заходи. Но смотри, чтобы!.. – Погрозил ему пальцем, словно маленькому. В вагоне Андрей забрался на третью полку и забылся в тревожном сне.
На следующее утро, измученный и исхудавший с тяжёлым камнем на душе, Андрей Терёхин по засыпанной грязными листьями тропинке, ведущей вдоль той самой злосчастной насыпи, подходил к родному посёлку. У переезда он остановился, присел на плоский холодный камень и долго беззвучно плакал, периодически с силой ударяя кулаком по худому колену: «Как теперь смотреть людям в глаза? А, Тоня? Она же ничего не знает!!!» С неопределённым чувством, он поднялся с камня и, осушив рукавом слёзы, побрёл к дому, будто школьник, получивший за поведение годовую двойку.
У Терёхиных дом был частным, но ничем особенным от других не отличался и так же привычно вписывался в архитектуру главной улицы. Андрей отворил калитку и, вновь почувствовал, как к горлу подкатывается горький ком. Он тряхнул головой, прогоняя, привязавшуюся к нему слабость и вошёл на веранду. Там стоял резкий запах свежей рыбы. Шагнув за порог, он увидел прижавшуюся спиной к печи, постаревшую мать. Она в этот миг, словно специально поджидала сына, но стояла, не двигаясь, только повернув лицо к раскрывшейся двери.
– Здравствуй, мама… – тихо произнёс сын.
– Здравствуй, сынок. А, я, вот так, после каждого поезда стою тут… тебя ожидаю.
Андрей сглатывая, предательски накатывающиеся слёзы, подошёл и обнял мать.
– Исхудал-то как. – Грустно сказала она. – Скинь, хоть скорей с себя эту дьявольскую
одёжу.– Ага, мама… сейчас. – С готовностью принялся раздеваться Андрей, скидывая казённую одежду к порогу. – Баньку бы, ма?..
– От грязи-то отмоешься, успеешь. От позора – навряд ли. – Безо всякого укора сказала Нина Ивановна. – Поешь сперва, на тебе лица нет. – И только теперь в её дрогнувшем голосе, угадывались слёзы.
Когда пришёл отец, Андрей уже насытился и помылся в бане.
– А-а, отпустили? – не здороваясь, сказал он, распространяя по жилищу острый запах сырости. Он брякнул на кухне тазом и вытряхнул из вещмешка несколько рыбин. Потом вышел в сени и снял с себя плащ-накидку.
– Мать, плесни-ка щец, что ли. Насточертела уже рыба-то.
Он мог бы и не напоминать. Нина Ивановна с готовностью опытной служанки, угадала желание хозяина, и уже подносила миску с горячей похлёбкой к столу.
Терёхин старший насыщал свою утробу, не на кого не глядя. Лишь единственный раз спросил, обращаясь к Андрею:
– А ты, что же?
– Я уже поел. – Ответил тот и, осмелился обратиться к отцу с чисто мужским вопросом, хотя самому никак не хотелось. – Может граммов по сто? За встречу…
На его предложение Лука Михайлович ничего не ответил а, лишь хмурясь, продолжал наворачивать похлёбку. Сын же отцу очень хотел поведать обо всем случившемся но, глядя на него такого, желание иссякало с каждой секундой. Опустошив миску, отец сел к окну и закурил, так же молча, рассматривая улицу. Глядя на него, Андрей не выдержал этой натянутости.
– Да не молчи ты, батя. Не могу я… вот так!
– Он не может. А мы с матерью можем?! Обосрал на всю оставшуюся жизнь!
– Да-а, стоило мне по половинке выходить, чтобы вот так…
– Вишь, ты… «по половинке »! Совсем блатным стал… Да ты, хоть знаешь, сколько за ту половинку ввалено?!
Мать вышла из кухни, заслышав нарастающий скандал.
– Вот, что. – Положил ладонь на стол Лука Михайлович. – Забирай свои шмотки и… шагай к своей жене!
Андрею показалось, что отец свихнулся. У пожилых это бывает на нервной почве.
– К какой жене?
– К такой! Раз есть от тебя ребёнок, значит, и… жена должна быть!
Сын недоумевая, посмотрел на мать. Та стояла, прижавшись спиной к печке, и теребила концы наброшенного на плечи платка.
– Ребёночек у Иры. По всем приметам твой… Я захожу иногда… Квартира ей выделена, как одиночке. На краю посёлка, в новом фонде. Такой крепенький парнишечка.
– Так что, вот мой сказ! – Прихлопнул ладонью по столу Лука Михайлович.
– А, иначе нельзя было? Надо именно вот так: проваливай, мол! Э-эх, батя! – Сорвался с места Андрей, и кинулся в сени.
– Погоди! – Вскрикнула мать. Это его немного задержало и что-то радостное и в то же время горькое, влилось в его сознание.
– Накось, на первое время, ведь нету, поди. – Мать ловко сунула в карман денег. – Ступай с Богом. Она тебя гораздо ждёт. Как встречу только про тебя и расспрашивает. Позже, вместе придёте. Пусть пока батько охолонёт.
– Так который, говорите дом? – тяжко вздохнув, спросил Андрей.
– Крайний, от леска. Крылечком на восток. – Последние слова Нина Ивановна проговорила навзрыд. Андрей обнял её за плечи.
– Все будет хорошо, мам. – Он размазал ей слезы по щекам и, едва сдерживаясь сам, быстро сбежал по ступенькам веранды.
– Шоколаду мальцу не покупай. Нельзя ему. – Услышал вдогонку Андрей материнский наказ.
– «Пацан, значит! Сын! – Стучало в висках. – Как же это? И никто ничего!.. Надо же!».Глава 12
У Иришки в квартире было много света. Чувствовался запах сохнувших пелёнок. Андрей смущённо стоял у порога новой жизни и не знал, что делать дальше. Увидев его, хозяйка от неожиданности присела на табурет, вглядываясь в исхудавшее лицо любимого мужчины.
– Не ждали… – хрипло проговорил Андрей.
– Ты к нам… навсегда? – еле выговорила Иришка.
Андрей, играя желваками на скулах, уверенно кивнул. И она, сорвавшись с места, ласточкой порхнула к нему, обвила его шею тёплыми мягкими руками и, припав к груди, на мгновение замерла.
– Так, стало быть, принимаете? – для большей уверенности спросил Андрей.
– Стало быть! – Она снова обвила его шею, на глазах блеснули слёзы, но это были слёзы радости. – Хоть бы строчечку написал, хоть бы словечко. – С упрёком, но без злости, прошептала она. Из спальни слышалось сопение малыша. – Славка проснулся. Раздевайся. Посмотри, какой у нас сын!
С похоронкой к Антонине пришли две женщины, почтальонша и соседка тётя Даша, знавшая о её недуге. По выражению лиц этих женщин, Тоня сразу поняла, что их маленькую семейку постигло огромное непоправимое горе. Прочитав обрывками слова телеграммы, она опустила руку со злосчастной бумажкой, и едва выговорила:
– Погиб при исполнении… Похороны на родине… Так решили родители. А, ведь, я с ними даже не знакома… Всё просто: солдат в белом… и похороны… на родине…
Она повернула голову к кроватке, в которой спала Алёнка и, что-то шепча запёкшимися губами, в обмороке, повалилась на пол.
Очнулась Тоня на кушетке в медпункте и сразу же поднялась, намереваясь уйти. Медичка, понимая, что держать её тут не имеет смысла, велела совсем ещё юной стажёрке проводить пациентку до дому, и хотя бы недолго побыть там с нею.
Сопровождать Антонину на похороны мужа, добровольно вызвалась тётя Даша. Она сама едва переживала постигшее соседку горе.
– И, как ты с дитём на руках, в такую даль? Больная к тому же… – убедила она Антонину, поначалу отказавшуюся от услуги.
Весь следующий день к Антонине заходили люди. Сочувствовали от чистого сердца, пробовали помочь советом, незаметно совали тёте Даше денег на дорогу, зная, что Антонина перебивалась, лишь декретным пособием.