По ту сторону смерти

— А как же эта фотография очутилась здесь?

Харпер пожала плечами и улыбнулась:

— Мой юный Ричард, у Музея тайн свои методы работы и свои источники пополнения фондов. У тебя еще будет возможность убедиться, что наш друг Йорг — человек весьма находчивый и изобретательный.

Йорг, боготворивший свою покровительницу, просиял.

Шторм вновь переключил внимание на фотографию. Он почти вплотную приблизил к ней лицо и по-птичьи склонил голову набок.

— Постой-ка, — промолвил он. — Ты говоришь, это случилось двадцать пять лет назад?

— Да, приблизительно.

— А мать Софии покончила с собой, когда дочери было пять лет. То есть лет двадцать назад.

— Девятнадцать, — поправила его Харпер.

— Откуда же она могла знать этого Яго, если только он не… — Шторм осекся и вопросительно посмотрел на Харпер, затем снова перевел взгляд на фото.

— Странно, — пробормотал он. — Эта женщина… которая пытается спастись… мне кажется, она похожа на тебя. Харпер?..

Оглянувшись, он с удивлением обнаружил, что Харпер исчезла. Только Йорг нетерпеливо переминался с ноги на ногу, приглаживая пятерней сальные волосы.

— Прошу вас… соблаговолите сюда. — Подобострастно извиваясь, он показал на нишу в каменной стене.

Шторм, прикрываясь ладонью, чтобы защититься от яркого света факела, последовал за ним. В тени ниши, подле треножника, опираясь на трость, стояла Харпер. Церемонно воздев руку, она указала на косую столешницу, где лежал тонкий фолиант в кожаном переплете. Шторм подошел поближе. Харпер открыла обложку, которая с глухим стуком упала на подставку.

— Это еще одна причина, по которой я пригласила тебя сюда. Tolle, lege, мой юный друг. — Заметив недоумевающий взгляд Шторма, она перевела: — Возьми и прочти, мой мальчик.

Они с Йоргом отошли в сторонку и стали о чем-то шушукаться. Шторм склонился над книгой, обхватив ладонями края столешницы. Страница пестрела незнакомыми символами, но рядом, набранный аккуратным типографским шрифтом, был напечатан английский перевод. Шторм начал читать: «Уже год тело Анны покоилось в покрытом плесенью фамильном склепе, а ее муж Конрад был все так же безутешен в своем горе…»

2

На углу у входа в «Журавль» стоял какой-то мужчина. Харпер с первого взгляда прониклась к нему антипатией. Грузный, сутулый, с головой, втянутой в плечи, невыразительными поросячьими глазками, которыми он недобро зыркал: на лоб падала варварски подрезанная рыжеватая челка, верхнюю губу пересекал уродливый шрам, создававший иллюзию презрительной ухмылки. Мужчина держался в тени, прикрывая ладонью огонек тлеющей сигареты. Часы показывали почти половину десятого — значит этот тип торчит у входа уже минут двадцать. То есть с того самого момента, когда Харпер и Шторм вошли в паб.

Харпер нервно покусывала мундштук трубки. Она и не предполагала, что ее дряхлое, как у рабочей клячи, сердце подвержено таким всплескам эмоций. Но факт оставался фактом. Эмоции переполняли ее. Страх. Усталость. Она чувствовала себя гораздо старше своих лет. И одновременно переживала странное возбуждение. Адреналин так и кипел в крови, барабанным боем стучавшей в висках. Неужели после четверти века бесплодных блужданий по давно остывшему следу и коллекционирования зыбких улик — неужели теперь началась настоящая — без дураков — охота? Неужели ей удалось выкурить зверя из его норы?

Если да, то Бернард оказался прав — присутствие Шторма странным образом ускорило события. Его неожиданное появление. История Черной Энни. Все это послужило своеобразным толчком. И теперь свалилось тяжким бременем на ее плечи — бременем страха и — почему-то — глубокой скорби.

Харпер моргнула, фигура толстяка расплылась, а отражение Шторма приобрело четкие очертания.

Шторм сидел напротив нее за маленьким круглым столиком. В левой руке он держал высокий стакан диет-колы. А правой бережно массировал левое плечо. Он не замечал ее пристального взгляда и смотрел отрешенным, усталым взглядом на бурое пойло в своем стакане. Вокруг царил полумрак; только матово поблескивали медные поручни стойки бара. Там, развалившись в небрежных позах, потягивали пиво двое мужчин. Изредка они перебрасывались парой фраз, но большей частью молча взирали на синие и оранжевые языки пламени газового камина. Желтые светильники, украшающие темные стены, практически не давали света, и в зале было бы совсем темно, если бы не веселенькие — до идиотизма — огоньки автомата для видеоигр. Однако атмосфера бара располагала к задушевной беседе.

Прошло еще несколько минут, и Шторм беспокойно заерзал на стуле.

— Ну хорошо, — сказал он. — Давай-ка прокрутим все заново.

Харпер, погруженная в мрачные думы, тяжело вздохнула и, краем глаза продолжая следить за подозрительным типом со шрамом, сказала:

— «Замок алхимика» был опубликован в Германии примерно в тысяча семьсот девяносто восьмом году, то есть на сто лет раньше, чем в Англии увидела свет история Черной Энни. Когда я предположила, что между Черной Энни и привидением Белхемского аббатства существует связь, Йорг вспомнил о немецком источнике. Он наткнулся на манускрипт в одном частном собрании в Дрездене. В Дрездене, чувствуешь? Коллекционер приписывал авторство некоему Гансу Баумгартену; последний вращался в том же художественном кругу, что и Рейнхарт. Баумгартен записал историю об алхимике в Дрездене. В том же месте и в то же время Рейнхарт создает свой триптих, первой частью которого являются пресловутые «Волхвы».

— Ну ладно, допустим, — перебил ее Шторм, продолжая массировать левую руку. — Хотя все это выглядит тем более невероятным и фантастичным, что между «Замком алхимика» и «Волхвами» решительно нет ничего общего.

— Это точно, — усмехнулась Харпер. — Мрачные фигуры волхвов в балахонах с капюшонами, надвинутыми на глаза, если с чем-то и ассоциируются, так только с историей Черной Энни. Зато в «Черной Энни» — с ее безвинно убиенным младенцем и повторяющимися душераздирающими звуками — явно прослеживается параллель с «Замком алхимика». Сам собой напрашивается вопрос: а не имеют ли все три произведения один, более ранний источник?

— Ты хочешь сказать, что картина, которую я видел в аукционном доме, и история Черной Энни основаны на одном и том же сюжете?

— По крайней мере именно на эту мысль наводит чтение «Замка алхимика».

Шторм на минуту задумался.

— Но в таком случае я был прав, — промолвил он, по-прежнему потирая руку. — Картина, выставленная в галерее «Сотбис», напоминает историю Черной Энни. А весь этот треп про немецких романтиков и английскую мистическую литературу…

— Любопытен, — продолжила Харпер, — но не актуален.

— Будь я неладен, — пробормотал Шторм. — К чему ты клонишь? К тому, что София, возможно, хотела сбить меня со следа? Но зачем? — И, не дожидаясь ответа, продолжал рассуждать вслух: — Что, если и «Черная Энни», и «Волхвы», и «Замок алхимика» — что, если все это каким-то образом связано с привидением, которое обитает в доме Софии? Тогда понятно, почему, когда я читал, она уронила бокал.

— Угу, — протянула Харпер.

— И все вместе, видимо, имеет какое-то отношение к этому фанатику, святому Яго.

— Твое умение постигать скрытый смысл вещей достойно восхищения.

— При чем здесь мое умение… Слушай, я балдею, когда ты так говоришь, честное слово. — Шторм невесело хмыкнул. — Только постигаю я совсем другое, а именно: ты пытаешься убедить меня, что София в опасности, и виной тому прохиндей, которого уже нет в живых, и некто в надвинутом на лоб капюшоне, который ходит по коридорам, стучит по стенам и которому больше двух веков от роду.

— Ты же сам охотишься за привидениями, — сухо ответила Харпер. — За этим ты сюда и приехал. — Наконец, плюнув на головореза на углу, плюнув на все свои страхи и дурные предчувствия, она повернула голову и пристально посмотрела на Шторма. Когда их взгляды встретились, Шторм понял, о чем она думает, и сокрушенно вздохнул. Ломать комедию больше не имело смысла.