Победа достается нелегко

— Слушаю вас, — повторил Башметов.

— Сначала разрешите доложить о побеге из вагона для перевозки заключенных, который произошел перед самым землетрясением. Вы это дело знаете, я два дня назад уже докладывал о нем… Сейчас установлено, что бежал особо опасный преступник. В деле, поступившем из Красноводска, фигурирует некий Борис Дарканзалин. Когда с этим делом, вернее, с фотографией познакомился Шевченко, начальник тюрьмы, он сразу узнал Бориса Овсеенко.

— Овсеенко? — переспросил Башметов. — Черный Зуб?

— Да, Овсеенко, по кличке Боб Черный Зуб, который в прошлом году находился у нас на пересылке. Как вы знаете, его отправили в колонию особого режима, но по дороге он бежал…

— Только его не хватало в Ташкенте! — с нескрываемым раздражением произнес Башметов.

— Но он здесь. Вот фотография из красноводского дела, а эта — из нашего архива. Как видите, одно и то же лицо. — Садыков положил на стол открытую папку и указал на фотографии. — Мы послали на экспертизу. Вот подтверждение.

— Как же наши друзья туркмены прохлопали такую птицу? Овсеенко разыскивают по всей стране.

— Сегодня утром я был в больнице и эти фотоснимки показал Ташходжаеву. Младший лейтенант поправляется, хотя состояние его все еще тяжелое. Ташходжаев сразу узнал его. «Это он! Он! Я, говорит, спас гада от гибели. На него стена падала… Придавила бы, как муху… А он воспользовался моей добротой… Разве можно таких жалеть? Нет мне прощения». Я попытался утешить его, но Ташходжаев и слушать ничего не хочет.

— А как тот солдат из конвоя?

— Петруня? Наследующее утро скончался, товарищ полковник. Не приходя в сознание… Говорят, хороший солдат был, исполнительный… На старшего конвоя наложили взыскание. Да разве наказаниями исправишь положение?

— Можно предположить, — сказал Башметов, — что вчерашнее ограбление кассира в универмаге дело рук Овсеенко.

— Вы меня опережаете, товарищ полковник. Фотоснимки Овсеенко и других преступников я показал кассирше. Она опознала Овсеенко. Это он, говорит, наставил на меня пистолет и потребовал выручку…

Башметов задумался, несколько секунд вертел в руках карандаш, потом приказал:

— Размножьте фотографию Овсеенко и разошлите во все райотделы, нашим опергруппам, участковым и штабам добровольных дружин. Ознакомьте с нею воинских патрулей. Черный Зуб — гнилой зуб. Мы должны немедленно его вырвать!

— Будет сделано, товарищ полковник.

— А теперь продолжайте.

— За истекшие сутки в городе произошли следующие события… — начал начальник уголовного розыска свой очередной утренний доклад.

3

Башметов внимательно выслушал Садыкова. Обыкновенные, рядовые события, какие происходили и до землетрясения в городе с миллионным населением: угнали одну легковую автомашину, две квартирные кражи, в парке Победы и на «Комсомольском озере» пять обычных ограблений — у граждан сняли часы, отобрали деньги; задержаны восемь хулиганов и пять спекулянтов, двадцать два пьяницы доставлены в вытрезвители.

Башметов сопоставил сведения с прошедшими сутками и, анализируя их, не без удовольствия отметил, что преступность по сравнению с тем, что было до землетрясения, несколько снизилась. Видимо, сказалась напряженная работа всех звеньев милиции и активная поддержка населения. Это не могло не радовать.

Но Башметов понимал и другое. В первые дни после землетрясения горожане проявили сплоченность и самодисциплину. Надолго ли удастся сохранить боевой дух дружбы и взаимовыручки? Жизнь под открытым небом, в палатках, где все неблагоустроенно, — далеко не рай. Землетрясение не прекращается. Толчки и днем и ночью. Пусть слабые, но и их вполне достаточно, чтобы нервировать людей и расширять щели в аварийных домах. Самое трудное — впереди. О ташкентском землетрясении сообщили по радио и опубликовали в центральных газетах. Отовсюду поступают добрые вести: города и республики протягивают Ташкенту руку помощи. Но не исключено, что вместе с потоком добровольцев-строителей в пострадавший город хлынут любители легкой наживы, уголовники… Впереди много работы, ох как много…

Свои мысли полковник высказал вслух.

— Думаю, вам нужно обратиться к ташкентцам по радио и телевидению, — закончил Башметов. — Расскажите правду о трудностях. Одновременно покажите фотографию Овсеенко. Уверен, смотреть и слушать будут не только честные горожане, но и темные личности, кто мечтает, как говорят в народе, отхватить кусок сладкого сала от курдюка чужого барана. Это будет своего рода профилактика. Предупредите, что за воровство и мародерство будем карать по всей строгости закона.

Садыков открыл папку, вынул лист, исписанный крупным почерком, и положил перед Башметовым.

— Нужные мысли, говорят в Фергане, летают в воздухе, как голуби. Я тоже об этом думал — и вот статья. Посмотрите, — сказал Садыков. — Только я рассчитывал, что ее прочтет диктор.

— Выступить должны вы. Именно вы! В полной форме, при всех наградах. — Полковник взял исписанный лист. — А с текстом я ознакомлюсь сейчас же. Договорились?

Раздвинув полог палатки, вошел начальник городской автоинспекции Станислав Петрович Урбанов, высокий, грузный, рано располневший.

— Салям, товарищи! Простите, срочное дело. Хорошо, что и вы здесь, Сулейман Садыкович. — И развернул на столе Башметова карту города, испещренную красными, синими и зелеными стрелами и многочисленными автодорожными знаками. — Вот эти улицы центра лишены тротуаров, и люди ходят по проезжей части. — Урбанов, водя указательным пальцем по карте, говорил обстоятельно, и его сильный, зычный голос был, наверное, слышен в соседних палатках, — Тут палаточные городки, и мы закрыли движение. Для транспорта оставили вот эти магистрали… А здесь будет одностороннее движение… Автобусные маршруты пройдут по этим улицам…

4

Перед въездом в город колонна армейских вездеходов остановилась. Солдаты дружно выпрыгнули из машин и, разминая затекшие ноги, толкались. Коржавин и Зарыка, схватившись за руки, закружились на асфальте.

— Эхма! Еще раз!

— Посмотри на ишака, как он пляшет гопака!

У обочины дороги группа солдат затеяла коллективный «петушиный бой». Спрятав руки за спину и встав на одну ногу, солдаты старались толкнуть друг друга плечом так, чтобы партнер не удержался, потерял равновесие. Со стороны, конечно, смешно было смотреть на рослых, загорелых парней, которые дурачились, как дети. От длительной и утомительной езды у солдат ныло тело, и они были рады поразмяться.