Победа по очкам

– Портфель, о котором спрашивал Лубовский, по всей видимости, сгорел во время пожара. В Немчиновке.

– Больше ничего радостного у вас нету?

– Павел Николаевич готов лететь в Испанию.

– Как появился этот материал, Павел Николаевич? – Генеральный ткнул пальцем в стопку газет, которая лежала перед ним на столе.

– Понятия не имею.

– И это правильный ответ, – произнес Генеральный тоном телевизионного шоумена. – Но вы хотя бы его читали?

– Пробежал, – осторожно ответил Пафнутьев.

– Пробегите еще разок, – хмыкнул Генеральный. – Не помешает. Чтобы было о чем поговорить в Испании. А то соберетесь там, а поговорить и не о чем, а, Павел Николаевич?

– Обязательно прочту еще раз, – заверил Пафнутьев, приложив руку к груди, что, видимо, по его мнению, было равноценно клятве.

– И это правильный ответ. Если думаете, что этот материал меня огорчил… Нет, не огорчил. Ничуть. Если думаете, что он меня обрадовал… Тоже нет, не обрадовал. Он должен был появиться с вашей подачи или же с подачи кого-либо… И он появился. Вас ждет тяжелая Испания, но, думаю, выкрутитесь. Сможете. Мне почему-то кажется, что вы его переиграете. У него опыт, но вы лукавее, Павел Николаевич.

– Спасибо, – сказал Пафнутьев, будто услышал невесть какую похвалу. – Буду стараться.

– У вас удивительное свойство произносить нужные слова в нужный момент. Это дано не каждому. Я знаю только одного человека, который обладает такими же способностями…

– Наверно, это вы. – Пафнутьев почтительно склонил голову набок.

– Совершенно верно, это я, – улыбнулся Генеральный. – Сложности, конечно, возникли, но это ожидаемые сложности. К ним все были готовы. Даже Лубовский. Иначе сколько ему можно лечить свои раны… – Генеральный повертел ручку на столе.

– Скажите, а президент, – начал было Пафнутьев, но Генеральный с неожиданной живостью его перебил:

– Президента я беру на себя. А вам отдаю Лубовского. И не думайте, что ваша задача легче. Вам не будет легче, чем мне. Предупредить хочу об одном – осторожнее. Маловато вы походили по нашим коридорам, маловато. Вам бы тут побродить еще лет пять… Вот тогда бы я отправил вас к Лубовскому совершенно спокойным. А сейчас что-то меня тревожит, что-то тревожит…

– Авось, – сказал Пафнутьев.

– И опять – это лучшее, что вы могли произнести. Зайдите в отдел кадров, в бухгалтерию. Все документы, деньги выписаны… Да, Олег Иванович? – спросил Генеральный.

– Все готово, выезжать можно сегодня-завтра.

– Вы едете к Лубовскому для допроса. – Генеральный воткнул указательный палец в стол. – Задаете те вопросы, которые считаете нужным задать. Можете поговорить и о газетном материале. Ваша задача получить ответы, под которыми он поставит свою подпись. Он должен подписать протокол. Он должен расписаться под своими словами. Ваша задача именно в этом. Что бы он ни говорил. Сразу предупреждаю – это будет непросто. Не любит он ставить свою подпись под своими же словами. Как и все мы, – опять усмехнулся Генеральный. – Хотя всем нам приходится иногда это делать.

– Приходится, – кивнул Пафнутьев.

– Еще… Не заблуждайтесь, не увлекайтесь… Ничем. Красотами, красотками, напитками, разговорами, анекдотами… Будьте суше, глупее, ограниченнее… Я ничего обидного не сказал?

– Прекрасные слова! – воскликнул Пафнутьев с подъемом. – Вы будто в душу мне заглянули.

– Спасибо, – кивнул Генеральный, думая уже о чем-то другом, не менее важном и ответственном. – Ни пуха!

– К черту!

– В случае чего – звоните… Олег Иванович, да?

– Телефоны у Павла Николаевича есть.

– Он знает, к кому обратиться в случае чего? Кому позвонить? Кого на подмогу вызвать?

– Все согласовано, – заверил Олег Иванович.

– Будьте бестолковее, Павел Николаевич, – дал еще один совет Генеральный. – Иногда это помогает.

– Спасибо, я об этом помню постоянно.

– Звоните Олегу Ивановичу… Докладывайте, как будут складываться дела.

Вместо ответа Пафнутьев скорчил заговорщицкую гримасу и потряс в воздухе кулаком – он почему-то решил, что уже может себе позволить такую вольность в разговоре с Генеральным. И тот не увидел в этом жесте ничего для себя не допустимого. На прощанье даже подмигнул Пафнутьеву, держись, дескать.

***

Барселона встретила Пафнутьева столь нестерпимо ярким солнцем, что он поначалу был даже озадачен – неужели так бывает? Видимо, в каждой стране свое понимание о ярком солнце, о погоде пасмурной, снежной, дождливой. Даже сквозь затемненные стекла аэропорта было видно, какое бесноватое светило висит над городом, куражась над людьми слабыми и беспомощными. Впрочем, присмотревшись, Пафнутьев опять же с озадаченностью увидел, что люди вовсе не выглядят столь уж подавленными, они ведут себя так, как должны вести себя люди просто в хорошую погоду.

Проходя на выход с небольшим своим чемоданчиком, он увидел человека невзрачной наружности, лысоватого, но с явно спортивной выправкой, чем-то он занимался в тренажерном зале, это было заметно сразу. В высоко поднятой руке он держал лист бумаги, на котором было написано одно слово – «Пафнутьев». Сомнений быть не могло – человек встречал именно Пафнутьева Павла Николаевича.

В этом не было ничего удивительного, поскольку перед самым отлетом из Москвы на Пафнутьева опять вышел Лубовский. Даже на расстоянии чувствовалось его хорошее настроение, даже не то чтобы хорошее, а задиристое, боевое, он как бы уже готовился к схватке со следователем. Но Пафнутьев понял – играет Лубовский, играет увлеченно и даже привычно. Он уже начал привыкать к наступательной манере Лубовского, к его постоянной готовности рассмеяться, пошутить, бросить словечко дерзкое и рискованное. Но в то же время, в то же время Лубовский умудрялся вести себя, как человек, настроенный дружественно и даже панибратски. Дескать, в чем дело, ребята, все мы здесь свои люди и договориться всегда сумеем легко и просто. Такая вот у него была тональность разговора, хотя помнил Пафнутьев, хорошо помнил и другой тон Лубовского – настороженный, провоцирующий, если не сказать – угрожающий. Но он быстро брал себя в руки и опять превращался в своего парня, готового посмеяться, похлопать собеседника по спине, поприжать его к груди, показывая полнейшее расположение, а то и любовь, да, ребята, даже любовь к ближнему удавалось проявлять Лубовскому легко и непосредственно.

Но и тут Пафнутьев не заблуждался, ничуть, ребята, не заблуждался, хотя, как человек искренний и открытый, охотно принимал расположение к себе, от кого бы то ни исходило, даже от Лубовского. И в этом была не глупость и простоватость, а затаенная мужицкая хитринка, обостренная, доведенная до совершенства многолетней его работой.

– Здравствуйте, Павел Николаевич! – с подъемом произнес Лубовский, когда Пафнутьев в квартире Халандовского едва поднял тост, чтобы выпить за мягкую посадку в Барселоне.

– Приветствую вас, Юрий Яковлевич! – с не меньшим подъемом произнес Пафнутьев – он уже перестал удивляться нечеловеческой осведомленности Лубовского. Понимал – шутки это, и за ними не столько ум и проницательность, за ними почти неуловимая ограниченность, желание произвести впечатление и озадачить собеседника. Так иногда ведут себя домашние фокусники, поражая полупьяных гостей карточными вывертами. – Как ваше здоровье, Юрий Яковлевич? – продолжал куражиться Пафнутьев, но понимал при этом – есть жесткая граница, на которой он должен остановиться.