Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда)
Шрифт:
Операций же производилось максимум сто сорок.
Но за границей существовали другие правила. И те, у кого было достаточно денег, могли произвести пересадку в любой точке земного шара, где имелся трансплантируемый орган, соответствующая клиника и достаточный уровень сердечной хирургии.
Этим-то как раз ему и предстояло скоро заняться в Эстонии.
Нельзя сказать, чтобы это не вызывало у него угрызений совести. Ведь он закрывал глаза на весьма щекотливое обстоятельство: не знал и знать не хотел, откуда берутся трансплантанты ? Его, как врача, интересовало только одно: он может
Правда, полезное при этом сочеталось с приятным. После каждой такой операции он клал в карман приличную сумму...
Все брали на себя какие -то посторонние люди, с которыми он ни разу даже не встретился.
Впрочем, он предпочитал об этом не думать. Зато после Эстонии его ждала интересная поездка на научную конференцию в Сидней, где он должен был сделать доклад о методе перекрестного взаимообмена.
Бреннер припарковал машину рядом с виллой.
В ней было три этажа, но она спускалась вниз по склону, и на уровне улицы оставались лишь крыша и первый этаж.
Жена ждала его.
Женат Бреннер был в третий раз: сейчас - на своей медсестре, которая была моложе его на тридцать лет. Взрослые дети его разлетелись по свету, жили своей жизнью.
– Офра, - бросил он жене, тщательно моя руки, - хочешь слетать в Эстонию ?
Та чмокнула его в реденькую, с розоватыми просветами кожи шевелюру.
– Лучше бы куда - нибудь в другое место. А что с Ав- стралией ?
– Через месяц, - зевнул он.
Когда в двери прозвенел звонок, он пошел открывать сам.
– Могу?
В двери лучился улыбкой "посредник" или как тот себя с улыбкой величал "импрессарио". Некто Панадис. Врач откуда -то из Баку, довольно шустрый и неутомимо говорливый, он все устраивал, все утрясал, улаживал и повсюду расплачивался наличными. Тем не менее всякий раз, когда он видел его, Бреннер ощущал наплыв брезгливости.
– Как вы? Как здоровье Офры?
Панадис нашел его еще днем в больнице. Бреннеру с пульта позвонила старшая сестра:
– Вас тут спрашивает по - английски какой - то человек с сильным акцентом.- У него странная фамилия.
Бреннер взял трубку.
– Маэстро ? Это я - ваш верный поклонник и импрессарио.
В его восточной лести Бренеру чудилась тонкая насмешка. А может, ему только казалось ?
– Скоро концерт, - мелко рассмеялся тот.
– Срочные гастроли...
– Что это означает ?
– сухо и даже раздраженно спросил Бренер.
– Заскочу к вам домой и все объясню...
Бреннеру хотелось возразить: пожалуйста, не надо ! Но он почему-то не стал это делать.
Его неприязнь и брезгливость по отношению к этому человеку были пронизаны легким налетом опасения. Бреннер не решился бы грубо оборвать его и попросить больше не появляться на его горизонте.
Что-то было в болтливом бакинце такое, что настраживало - какая-то невидимая метка, которую, между тем, нельзя не заметить.
Перед обедом было совещание у директора больницы,и Бреннер забыл о нем.
И вот...
– Маэстро !
– вычурно стелился вкрадчивый голос гостя, - Я счастлив: мы летим вместе. Вы - настоящая мировая величина, и для меня это большая честь. Надеюсь, я вам
Бреннеру хотелось послать его к черту: конечно, помешал...
Но вместо этого он буркнул:
– Нет -нет, что вы...
Панадис- упитанный сорокалетний мужчина с узкой полоской усов на круглой и мучнистой физиономии- оказался большим любителем женского пола: каждую встречную он провожал долгим оценивающим взглядом.
Импрессарио начал еще в прихожей:
– Профессор, вы волшебник. Предстоят три операции. Кого вы хотите вызвать ? Доктора Крюгера из Швейцарии или Волчека из Чехии ? Сестры в Гамбурге уже предупреждены. Они возьмут отпуск...
Говорил он с нажимом, вычурно, жестикулировал и красовал ся перед собой.
Сам Бреннер был из Риги, откуда уехал четверть века назад. Там царил другой стиль: строгие бесстрастные мане
ры, тихий неторопливый разговор.
– Крюгер...
До начала их сотрудничества бакинец обхаживал его в течение года. Прилетал, улетал, произносил взволнованные тирады о страданиях больных и о долге врачей, рассказывал о новой клинике в Прибалтике.
Однажды он все же, убедил профессора, они слетали в Таллинн. Клиника поразила даже видавшего виды Бреннера.
Она была частной, оборудована по последнему слову медицинской техники. В ней можно было делать любые оперции, а, если нужно, и приглашать коллег из-за рубежа.
Медсестры были из Германии, их привозили всякий раз, когда назревали несколько операций. Ассистенты - один из Швейцарии, другой из Чехии - там в последние годы жить стало туговато..
Впрочем, Бреннеру никто не был нужен. Так -для роскоши.
Панадис заговорил раньше, чем они устроились в кабинете хозяина.
– Профессор, я заказал билеты. Отъезд через три дня.
Бреннер уселся в кресло и положил ногу на ногу. Прошла Офра, его жена, с чашками с кофе.
" Этот тип не смотрит, а раздевает, - подумал он, - интересно, а что сами женщины чувствуют, когда его видят ? Впрочем, у них никогда не поймешь..."
– В день приезда - концерт Цукермана, потом - кабаре. Там хорошие кабаре, в Таллине, "маэстро". Пальчики оближете. А может, - ночной клуб ?
– Нет- нет, наутро операция. Не стоит... Может, после, перед отъездом... А почему вы не открыли клинику в Баку, Панадис ?
– вдруг спросил Бреннер.
– Знаете, - залился тот тонким смехом.
– У людей даже в наше время много предрассудков: они считают, что все, что связано с Востоком - второго сорта...
– Я когда - то бывал там, - бросил Бренер, - и должен вам сказать, что город этот произвел на меня совсем неплохое впечатление.
– Вы правы, - поддакнул Панадис, - Совершенно правы ! Это особый город. Сейчас, правда, многие уехали, все изменилось. Но когда - то... Интеллигенция... свой юмор... Добродушие... Я уверен, - есть города злые, а есть добрые... Как люди...
Бреннер кивнул, Панадис стеснял его.
– Офра ведь поедет тоже ?
– спросил тот, уже вставая, с какой - то оперетточной грацией.
Бреннер не успел ответить.
– Вы разрешите мне спросить ее самому ?
Он галантно повернулся к бреннеровской жене: