Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда)
Шрифт:
– А если встретиться с адвокатом?! Адвокатская контора, я думаю, тут должна быть.
– Какой адвокат?! О чем ты говоришь?! Знаешь, куда милиция пошлет твоего адвоката?!
Крончер чувствовал себя последним идиотом.
– Все тут не так. Даже руки у вас сковывают сзади, а не впереди, как у нас...
Рядом какой-то мужчина в национальном ватном чапане поверх костюма громко поздоровался с ментом из арьергарда:
– Привет, Аскер!
– и что-то спросил по-узбекски.
Тот, кого назвали Аскером, ответил негромко и сел в автобус.
Анастасия тут же обернулась к мужчине
– Здорово работают! Ташкентская милиция приезжала ?
– Зачем?!
– Тот даже обиделся.
– Янги-Юльская! Ташкентцы были и уехали! У них свои дела!
– Он неожиданно оказался в курсе дела.
– Все равно молодцы!
Он расплылся в улыбке.
– Аскер - мой младший брат. Начальник инспекции по несовершеннолетним...
– Вы тоже в милиции?
– Анастасия послала ему ослепительную улыбку.
– Нет! Я в "Галантерее" сижу. Против базара. Заходи! Кимсан, меня зовут...
Чернышева и Ченя тем временем сунули в два разных автобуса. Милицейские машины развернулись. Зеваки, не торопясь, покидали площадь.
– Слушай, - сказал Крончер, - я свяжусь с нашим эмиссаром в Москве. Может у него здесь есть связи...
– Алекс, - она посмотрела на него куда теплее, чем прежде.
– Давай не торопиться. Я осмотрюсь и скажу, что надо делать.
Анастасия послала Алекса к дежурной части Янги-Юльской милиции.
– Если Виктора выведут, чтобы посадить в машину, запиши номер. Возможно приедет из Ташкента большое начальство... Никуда без меня не уходи. Если спросят, скажешь: жду сестру...
Он вдруг заметил, что они говорят, как давно и коротко знающие друг друга люди.
Что-то в лице Крончера заставило ее приглядеться к нему внимательнее: спросить:
– О чем-ты?
Алекс смутился:
– Как ты себя чувствуешь?
– В смысле...
– Я слышал: если почки больны, надо пить много жидкости...
Она усмехнулась.
– Очень трогательно. Спасибо.
– Ты далеко?
– Звонить. Ладно, с Б-гом!
– отрывисто бросила она.
– С каким?
– он озорно улыбнулся.
В изолятор временного содержания Чернышева не отправили. Он сидел в небольшом гадюшнике при дежурной части и на него составили обычный акт об опьянении.
Синяки и ссадины, полученные в схватке с Ченем, красноречивее, чем, что бы то ни было, свидетельствовали в пользу обычной пьяной драки. Понятые - два прикрепленнных к отделу дружинника - тут же с готовностью поставили под ним свои не очень ловкие подписи.
Никого из начальства на месте не было. Всем заправлял ответственный дежурный.
Спорить с ним было бесполезно, как и что-либо доказывать.
Из гадюшника Чернышев мог следить за действиями наряда. Все было годами отработано и знакомо. Даже не понимая языка, по реакции милиционеров можно было догадаться, что вокруг происходит.
Всем заправлял толстый, с симпатичными ямочками на щеках майор из породы любителей пожировать. Он не составлял никаких документов, ничего не записывал. Большую часть времени простаивал у окна, глядя на улицу.
Обед ему принесли из кафе, может из ресторана. Майор ел, не торопясь, со вкусом. Рассеянно работал вилкой и ножом, часто вытирал жирные губы и потное лицо аккуратно расстеленной
на коленах салфеткой.Виктора он ни о чем ни разу не спросил.
Чернышев с ходу угадал в нем опытного и нечистого на руку ленивого добряка, ветерана советской милиции.
Подстать ему был и помощник - худощавый, с плутоватым темным лицом малый. Этот - ни на минуту не оставался без дела: принимал факсы, обыскивал пьяных, считал изъятые у них деньги, составлял протоколы. Понятые, не глядя, подмахивали подсовываемые им бумаги. И то не сразу - потом, когда накапливалась пачка бланков.
Виктор прикинул, что к концу смены наряд запросто соберет себе на кабак. А дежурному к утру просто отстегнут его долю...
Спустя короткое время после того, как его и Ченя доставили в отдел, в дежурке появилась уже знакомая Виктору старуха- китаянка.
– Салам-алейкум, господин майор...
Она по-прежнему была в длинном простом платье и деревяных башмаках. Грязно - серая коса ее болталась сзади на спине.
– Я могу с вами поговорить?
Дежурный окинул ее равнодушным, хотя и подобревшим после обильного обеда взглядом, однако все же поднялся, провел в служебку.
Поравнявшись с клеткой, где сидел Чернышев, китаянка молча и безразлично прошлась по нему взглядом. Словно ничего не увидев, кроме пустоты, повернулась в другую сторону.
Через несколько минут так же бесстрастно она прошла к выходу.
Дежурный теперь следовал позади. Движения его утратили прежнюю уверенность и отдавали неожиданной суетливостью.
Старуха даже не оглянулась.
Дежурный сразу же принялся кого-то разыскивать по телефону. Чернышев напряженно прислушивался.
Майор созванивался с коллегами. Несколько слов в разговоре были произнесены по-русски, но они мало о чем говорили: "понимаешь", "блин"...
Слова-паразиты, перекочевавшие из чужой лексики, теперь, видимо, надолго приклеились к узбекскому, хотя в нем, без сомнения, существовали и свои собственные аналоги. В Афгане Марс как-то рассказывал, что в тюркских языках у одного только слова "красавица" существует 24 синонима...
В конце-концов, майор дозвонился до своего начальства. Все разговоры в дежурке сразу стихли.
Чернышев снова ничего не понял.
И вдруг...
Ключевое слово оказалось латинским. Оно вонзилось в мозг, как заноза, и сразу все объяснило.
"Депортация..." - проскочило в одной из фраз.
Произнес его кто-то на другом конце провода, майор только повторил. Он весь сиял от удовольствия. Старуха, видимо, об этом и просила. И приходила, надо думать, не с пустыми руками...
Положив трубку, майор что-то громко сказал по-узбекски.
"Отработал гонорар...
– зло выругался про себя Чернышев.
– Итак, депортация. Высылка из страны, как мера уголовного или административного наказания..."
Воспользовавшись моментом, он спросил у помощника, случайно оказавшегося рядом с его клеткой:
– Че? Китайца назад? Обратно в Китай?
Тот возразил машинально:
– Зачем? Он из России приехал...
В кирпичном здании Междугородней неподалеку от базара клиентов на этот раз было больше. Очередь двигалась медленно.