Победный ветер, ясный день (Том 2)

И Лене это активно не понравилось.

– В том-то и дело, что никуда.

– А как же Нео?

Это был запрещенный прием. И Лена оказалась к нему неготовой: целая минута ей понадобилась на то, чтобы унять боль в сердце и выудить на свет божий первый попавшийся ответ:

– Думаю, того... Того, кто его убил, найдут и без нас.

Вот черт. Не самое лучшее решение она нашла. Не самое лучшее. От последней фразы за версту несло предательством, тухлым запашком "Пуазона", ну что ж, чем хуже - тем лучше. Так она быстрее отклеит от себя мальчишку, пусть он думает о ней все, что угодно.

Вот так.

Вот так, именно так он и подумал. Мысли, так и не озвученные Леной, пронеслись по Пашкиному лицу и напрочь смыли с него тоску по ее уходу и щенячью преданность. Теперь Пашка был спокоен. Абсолютно.

– Мне пора, - произнесла Лена. На этот раз - заискивающе.

– Ага.

– Давай-ка я тебя поцелую...

– Да ладно... Без этого обойдемся.

– Как знаешь. Ну, пока.

– Пока.

– Увидимся.

– Ага.

Лена сунула листок с адресом в карман Пашкиных штанов и направилась к машине, подгоняемая в спину безразличным "ага". А Пашка так и остался стоять на обочине. На секунду он мелькнул в зеркале заднего вида, а потом исчез окончательно.

Зато появились Гжесь с пьяным мэтром.

Операция по передислокации пьянчужек из гадюшника в "шестерку" отвлекла Лену не только от грустных размышлений о Пашке, но и от гораздо более тревожных - о пистолете, который лежал на дне ее рюкзака. Но стоило ей только взять с места, как арабская вязь на рукоятке снова всплыла у нее перед глазами. Не запутаться в ней было невозможно, и, сосредоточившись на пистолете, Лена выказала чудеса экстремального вождения, небрежно обойдя джип "Паджеро", джип "Фронтера" и фуру с финскими номерами. Сидящий рядом с ней Гжесь Отделался возгласом "Ну, ты даешь, мать!", а осточертевший хуже горькой редьки мэтр выдал сакраментальное:

– Эй, потише, не дрова везете!

Стоило только Маслобойщикову распахнуть украшенную вставной челюстью пасть, как винные пары заволокли салон, а окна мгновенно запотели. И Лена вдруг с яростью подумала, что пришел момент испытать вороненое арабское сокровище на неуемном Маслобойщикове: на предмет принадлежности к семейству огнестрельных.

А заодно и проверить, не зажигалку ли ей подсунули, не муляж ли, не макет 1:1.

Хорошая мысль.

И почему она так взвинтилась, в самом деле? Не стоит забывать, что муж у нее хотя и редкостный мудак, но все же актер. И играет он в пьесах хотя и бесхитростных, но все же требующих реквизита. Хотя бы минимального. Возможно, именно он и бросил пистолет ей в рюкзак, забыв предупредить об этом. Правда, в нынешнем репертуаре "Глобуса" нет и намека на детектив или драму на охоте, но чем черт не шутит.

И - главное - все это можно выяснить сейчас же, не сбрасывая скорости.

– Это ты сунул его мне в рюкзак?
– спросила Лена у Гжеся, на секунду отвлекаясь от шоссе.

– Кого?
– Гжесь все еще не мог прийти в себя от нового стиля Лениной езды.
– И смотри на дорогу, я тебя умоляю... Не хотелось бы... во цвете лет...

– Так это ты положил его мне?

– Да что положил?

– Пистолет.

– Какой еще пистолет?

– Обыкновенный.

Несколько секунд Гжесь раздумывал.

– А что, у тебя есть пистолет?
– наконец выдавил он.

– Ну... как тебе сказать... Это я, собственно, и пытаюсь выяснить... Так ты или не ты?

– Террористка...

Слово "террористка" Гжесь в последнее время употреблял только в контексте их редких сексуальных ристалищ, и Лена поморщилась.

– Просто скажи...

– Ничего я не клал. Я что - сумасшедший, по-твоему? Подбрасывать тебе оружие при наших нынешних отношениях...

Еще пристрелишь, с тебя станется...

– Значит, не ты...

Значит, не ты, дорогой муженек, значит, не ты... Что-то похожее на этот ответ Лена втайне и ожидала услышать, но нельзя сказать, что он обрадовал ее. Ситуация резво катилась под горку и из разряда почти безнадежных грозила перейти в безнадежную абсолютно. Да еще сдобренную тяжелым, как завшивленная окопная шинель, перегаром сивухи: очевидно, мэтр краем уха услышал их разговор и оживился. И интимно свесил голову в просвет между сиденьями.

– Зачем оружие, цветов мы дети, да здравствуют любовь и героин! пропихнул замшелый психоделический тезис Вудстока Гавриил Леонтьевич.

– Вы бы заткнулись, мэтр, - совсем невежливо перебила Маслобойщикова Лена.
– Иначе придется вас высадить. Или - в лучшем случае - пристрелить.

Пристрелить - и дело с концом, на радость Светане. И всей пекинской опере, не говоря уже о театре кабуки. Заодно будут спасены и несчастные, ни в чем не повинные детишки, которым Маслобойщиков исправно скармливал драматургическую, сикось-накось склепанную тухлятину. Но это не решит ни одной Лениной проблемы, не решит... А их с каждым часом становится все больше. Сначала - узелок с живыми вещами мертвого Романа, потом - пистолет. Интересно все же, как он...

– Ты меня разыгрываешь, - донесся до Лены голос Гжеся.
– Какой пистолет?

Откуда у тебя может быть пистолет? Ну, скажи честно - ты меня разыграла?

– Разыграла, - буркнула Лена только для того, чтобы отвязаться от Гжеся.

– Я так и подумал... Ты у меня фантазерка...

В другое время Гжесь схлопотал бы по физиономии: за годы позиционной войны Лена научилась бить наотмашь полным глухой неприязни взглядом. В другое время, но только не сейчас: ведь пистолет действительно тянул на чью-то нехорошую фантазию, бред, паранойю. И тем не менее он был. Оставалось только выяснить, как чертова пушка оказалась в закрытом Ленином рюкзаке. Если бы не ее дурацкая привычка никогда не заглядывать в него, если бы не ее дурацкая привычка перетряхивать содержимое только по пролетарским и профессиональным праздникам! Интересно, когда последний раз она производила там ревизию? Ага, в середине прошлой недели, ориентировочно в среду-четверг, когда самым предательским образом прорвался пакет с сахаром и ей пришлось вынимать оттуда все вещи, включая карманное издание "Хазарского словаря" Павича, которое несколько месяцев считалось безвозвратно утерянным. Нашлись также и просроченные пригласительные билеты в галерейку "Лавиль", на дегустацию австралийских вин.

Никакого пистолета в рюкзаке не было и в помине. Пятница ознаменовалась появлением Романа Валевского, и ей вообще было не до рюкзака. То же можно было сказать и о субботе, вернее - о ночи с субботы на воскресенье, которую она провела в доме Валевского. А потом случилось известие о его смерти. И все это время рюкзак был предоставлен сам себе.

Но...

Ясно только одно: пистолет появился именно в этот - недельный промежуток.

Лена почти не выпускала рюкзак из поля зрения, даже на опознании тела Афы, даже на кладбище, у Афиной раскрытой могилы.

Рюкзак всегда был с Леной - за исключением того времени, когда спала. И - за исключением единственной ночи на Фонтанке, 5 - спала она дома. Если исключить Гжеся (а исключить его придется, как ни прискорбно это сознавать), остается дом Романа. Ведь... Ведь недаром же ей показалось, что в квартире кто-то был, когда она проснулась...

А если и правда кто-то был?

Кто-то, ночным татем прокравшийся по студии и аккуратно захлопнувший за собой дверь.

Осознание этого заставило Лену вздрогнуть. Запоздало вздрогнуть и запоздало пережить запоздалый страх. Оставался, правда, еще один вариант: с Пашкой, ведь Пашка оставался в машине, пока Лена выбивала признательные показания у засевшего на яблоне Печенкина. Но Пашка не знал о пистолете, не мог знать, и уж точно не подбрасывал его: во-первых, его изумление при виде пушки было неподдельным. И во-вторых, он был мальчишкой. Обыкновенным одиннадцатилетним мальчишкой, для которого оружие так же свято, как для женщины средних лет - крем от морщин.