Побочное действие

Всё это вдруг оказалось слишком близко, и Мэл с изумлением поняла: толстая скала не помеха для чутья, не то что белые стены и обшивка станции. Чувство новое и странное, почти свобода, вот только само слово «свобода» звучало насмешкой среди клеток, в пыточной камере. А в центре увивался Ваас, весь в мелких кровяных брызгах, и ему плевать было, что там, под солнцем, за него чуть не подохла какая-то маленькая дура.

– Вы же ставите нам лайки, да? – ухмылялся тем временем главарь в объектив. Склонялся к шпиону, тело которого всё больше покрывалось багровыми уродливыми буграми, обрывками кожи, кровящими надрезами. Спрашивал прямо в ухо, доверительно, проникновенно:

– Эй, слышишь, мудила? Нам с тобой ставят лайки, визжи погромче!

«Сволочь…» – Мэл кусала губы, но боли не чувствовала. Один из подручных главаря выудил откуда-то снизу витой железный прут. Занёс над мелко дрожащими в путах ногами жертвы. Всего один удар по свёрнутому колену…

– Он сейчас вырубится! – вырвалось само по себе, слишком громко. Ваас распрямился, зашарил глазами по пещере, точно пытаясь понять, кто тут ещё осмелился говорить, а не вопить от боли. Наконец отыскал Мэл, прищурился, будто только узнал.

– А тебе хочется, чтобы не вырубился, да? – оскалился довольно, точно ставя галочку под одной из своих теорий о людской природе. – Чтобы терпел на потеху этим свиньям из Интернета? А они будут жрать и щёлкать, ставить мне лайки…

Он сделал паузу, нахмурился на клетки, лианы, столы, слишком явно накапливая ярость. Помощник с прилипшей к грубой роже ухмылкой опустил прут, не решившись бить без приказа.

– Те, кто ставит лайки, вы слышите? – поводя головой в кадре, как заправский актёр, с новой силой выдохнул Ваас. – Хотите ваше горячо любимое реалити-шоу вживую? О, я бы вам устроил охуенные впечатления на всю жизнь. Оставшуюся. – Он по-обезьяньи тряхнул плечами и коснулся камеры, очевидно, прекращая съёмку. – Хе-хе, недолгую. Ёбаный мир, ёбаные люди…

– Иди сюда! – велел вдруг резко, как собаке, выкатив глаза, в которых мёртво отражался свет ламп. Слишком ярких.

– Иди… добыча, – тихо в спину подогнал Алвин.

Мэл вдруг поняла, что всё это время держалась только за его голос. Неспешный, ровный, холодный, как мерное поскрипывание снега в морозный день. Теперь же тело брело само, кажется, отдельно от сознания, каким-то чудом не запинаясь о каменные обломки. В паре шагов от страшного стола навалилась кровавая вонь с блевотным привкусом прогорклого пота, спиртовых паров, травки, чего-то покрепче.

Шпион тоже курил марихуану, в то невероятно далёкое время, когда стоял на вышке рядом с командиром пиратского отряда снайперов-невидимок. Выпускал колечками сладковатый дым, щурился на бухту в солнечном блеске и даже не думал, что великан с ледяным взглядом его уже подозревает. Ждёт только «ведьму» для подтверждения.

Водоворот из чужих картинок кружил в голове, когда Мэл уставилась лазутчику в лицо. Смотреть было особо не на что, всё уже вздулось отёками, и только один глаз, сплошь красный от лопнувших капилляров, почти без смысла ловил движения вокруг. Ну конечно, шпион ведь ещё должен говорить. О китайцах, заговорах и покушениях. Только сейчас он дёргался, даже когда рядом с ним кто-то тревожил воздух.

– Я бы лайк не поставила, – бросила чуть слышно, с глухой злостью. И застыла, упрямо глядя в никуда перед собой, как солдат в строю.

– Да кто тебя спрашивает? – хохотнул Ваас, вместе с ним как по команде заржали его шавки. Не особенно громко, но сальные взгляды снова прилипли к коже, поползли по плечам, вырезу майки. – Ты же, блядь, миноискатель. Или… не-не, сейчас ты как детектор лжи…

Смешки всё сыпались, правда, сдержанные – никто не решался бесить взбалмошного командира, а тот уже нарезал круги вокруг неподвижной Мэл.

– В общем, дохуя ценный прибор, как считает Хойт. Но знаешь… – он шумно потянул в себя воздух, будто впитывая запах отвращения, которое сам же и вызывал, – я бы отдал тебе должок вот на этом самом столе. Жаль, нельзя.

Мэл вдруг поняла: всё, что здесь происходило, делалось и для неё тоже. Этот странный человек, зверь или кровожадный упырь давно высмотрел: ведьма чувствует чужую боль, ловит вместе с мыслями и воспоминаниями. А может, Мэл сама себя выдала и не однажды – в конце концов, жить ведьмой её никто не учил. Учили только прятать свою природу, раз за разом тыкали носом в «уродство», как в грязь.

Грязь, кругом и всегда. Скошенное ухмылкой лицо в брызгах и потёках чужой крови – прямо перед глазами. Тяжёлое, жаркое дыхание с перегаром и приторной вонью от шмали. Трясущийся от истязаний огрызок человека, который хочет одновременно и жить, и умереть, только остатки разума подсказывают: вероятней последнее.

– А может, сделаем то, чего Хойт не запрещал? Прямо здесь, на столе, только мусор этот уберём? – Ваас придвинулся ещё ближе. Мэл отшатнулась, почти успела, но упёрлась в преграду, которой за спиной не должно было быть. Задрожала в омерзении, когда липкая рука главаря, оставляя на майке тёмные пятна, смяла грудь.

– Тебе ведь такое нравится, признай. Кто знает, как ты развлекалась на своей ёбаной станции… – тянул он. Сдавливал всё сильней, запускал под рёбра пальцы, горячие, как раскалённые в огне крюки, будто голыми руками хотел рвать кожу и мышцы клочьями и из неё тоже. А Мэл уже проваливалась в темноту.

– Хочешь инфаркт? – скаля зубы, шипела в ответ, повторяла, кажется, снова и снова. Когда кто-то стиснул вдруг плечи, крепко, без шанса вывернуться. А вокруг кружили остальные, много, даже слишком, не хватало только команды «фас».

– Не дури. Оно того не стоит.

Алвин. Случайная мысль, будто предостережение. Вроде бы ей, потому что способна слышать, а вроде и Ваасу. Или может, двоим сразу, на всякий случай – кто первым опомнится. Ладони в чёрных беспалых перчатках тоже Алвина, снайпер просто удерживает на месте, не причиняя боли, не ввинчивая под суставы пальцы.

– Эй! Ты не охуел трогать мою добычу? – донеслось сквозь серую дымку. Грязные руки главаря убрались от груди, он переключил внимание, внезапно, впрочем, как всегда. Спёртый вонючий воздух отрезвлял сомнительно, но Мэл упрямо задышала через рот, чтобы хоть как-то подавить ярость и гадкие нотки страха.

– Окей. Играем по-другому. Крыса выкладывает всё, как на исповеди. А ты, сука, проверяешь его до самых печёнок.

Глава 22

— Я… не…

Человек говорил. Речь его прерывалась и дробилась, осколки звука отскакивали от стен, предметов и влажных, окровавленных людских тел. От человека несло скотобойней и чем-то загнано-звериным, мешаниной оттенков, из которой на физическом уровне можно было выхватить только продирающий запах мочи. Остальное сочилось сквозь поры, смешиваясь с бурыми потёками на коже, дрожало в каждой клетке тела: жить, жить… Никто не слышал. Слушали только слова, рваные, одышливые.