Побочное действие

Надрез вышел удивительно ровным, почти ненастоящим – тонкая линия сантиметров десять от пупка вниз. Только брызнуло из-под ножа по-настоящему, а потом разъехались кожа и мышцы, легко, как ветхая ткань, но совсем немного – в поджаром теле азиата тропическое солнце не оставило ничего лишнего, – ни жира, ни влаги.

Странно. Мэл была уверена – кричать шпион уже неспособен, – но он завопил. Дико, по-звериному, до звенящего эха в голове. А может, просто дрогнула защита. Или причина в том, что осколок ребра в перемолотом теле на столе наконец сместился окончательно, пробивая сосуды. Впрочем, какая, к чёрту, разница, если скользкие пальцы копошатся вроде бы в тебе самой, нащупывая петлю тонкого кишечника. Потом аккуратно, со знанием дела, целой тянут её наружу. Туда, где уже заготовлен крюк на обрезке троса, прикреплённого к барабану.

– Хочешь покрутить? – голос Вааса прорвался сквозь визг и скрежет. Главарь указывал на ручку лебёдки, на его роже темнела свежая дорожка из брызг, даже на зубах, которые он обнажил в оскале. Мэл ощерилась в ответ. У всего этого мог быть один финал, стоило только дёрнуть за чей-нибудь «проводок»…

– Только не вздумай сейчас ничего выкинуть. Иначе… – Это снова был Алвин. Мэл заозиралась, пытаясь отыскать снайпера, его отрезвляющий взгляд. Нашла, наткнулась на холод и почему-то гнев.

– Пшла отсюда! – скомандовал Ваас. Мэл дёрнула плечами, но подчинилась, чувствуя внутри жидкий лёд бессилия. За спиной щёлкнул выключатель, на этот раз как-то глухо, от света лампы во все стороны поползли густые тени. А может, это стремительно чернело в глазах, под шумные, почти собачьи выдохи на столе и спокойный голос Алвина:

– Ваас, с этой съёмкой мы теряем время. Хойту нужны результаты.

– Викинг, иди на хуй со своими правилами! Обойдусь без твоих советов.

Лазутчик умирал. Да, именно теперь, наконец, у него были все шансы на завершение, но в руках его палачей любой шанс превращался в агонию. В невозможный жар внутри развороченного живота. В тяжкую пульсацию, что казалось, разрасталась до размеров грота, и сам каменный мешок тянулся и бился, как живая кишка, весь в прожилках то ли крови, то ли света с темнотой. В размеренное, настойчивое, деловитое попискивание механизма лебёдки. В бесконечное нытьё позвоночника – или тут виноват неудобный стул, до которого Мэл как-то умудрилась добраться? Больше того, явно сидела уже некоторое время, неестественно прямо, не касаясь спинки и разглядывая пляску темноты под плотно сомкнутыми веками. Только чтобы влага, склеившая ресницы, не стекала предательски по щекам.

– Я могла это прекратить, – процедила сквозь зубы упрямо и зло, когда ощутила – Алвин снова устроился на том же стуле, рядом с которым оставил винтовку. Явился призраком, как возник бы и в полной тишине, не будь там, в круге света, резни под прицелом объективов. Это можно было прекратить. Гораздо раньше, развернув чужую память, как вереницу голографических картинок, совсем без боли. Если бы только кто-то потребовал.

– Он того не стоит, – голос снайпера таял в духоте, такой же холодный, как отголоски его гнева. Слабые, чуть заметные. За Вааса. Или, скорее, за пару слов, оброненных главарём насчёт комплекса и Сектора В. Будто бы ей нравилось мучить людей не меньше, чем ему. Хуже того – нравилось обладать подобной властью и правами, даже превращаться ради этого в жалкий мелкий винтик огромной системы. Да ладно, Алвин, а тебе, значит, такое не по душе? Настолько, что даже садистку и ведьму, «тупую белую девочку» готов сдерживать от совершения глупостей, только бы её тоже не уложили на пыточный стол? Да брось, ты серьёзно?

– Ты не похож на остальных, – пробормотала Мэл. Из-под ресниц всё-таки побежали солёные дорожки, защекотали кожу щёк, прижгли прокусы на губах. Хорошо, в тёмном углу, под низким сводом слёзы вряд ли заметны. Только жесты контролировать трудно.

Она сама не поняла, как потянулась через стол, коснулась ладони снайпера, затянутой в беспалую перчатку, вслепую погладила. Пару мгновений Алвин не двигался. Потом поймал пальцы Мэл, чуть придавил.

– Оставь при себе свою жалость и нежность. Они тут никому не помогут.

***

Над бухтой всё ещё царило солнце. Немного скатившись вниз, теперь оно почти касалось дальних гор, превращая их в огромные, но почти нереальные призраки. Склоны, что скрывали бухту от посторонних глаз, стены и опоры построек теперь отпечатывались на белом песке более густыми, длинными тенями. А на самом верху обрыва всё так же качались резкие, будто нарисованные чёрным грифелем, силуэты пальм и каких-то деревьев с густыми, как облака, кронами.

«Два часа…» – покосившись на солнечный диск, Мэл попыталась на глаз вычислить время. Два часа или больше, под метрами скалы и почвы, сплетениями корней и лиан. В вонючем каменном мешке, будто в гнезде плотоядного червя. Там, где на столе осталось затихшее тело, а рядом обычная ручная лебёдка с внутренностями, намотанными вместо троса на барабан. «Оставь при себе свою жалость…»

Два часа, пока не приоткрылась железная дверь, и в пыточную, точно гранату, бросили фразу:

– Ваас, Хойт ждёт!

Мэл слышала, как главарь, глухо поругиваясь, ополаскивал руки в ведре, от которого разило кровяными помоями. Молча подчинилась приказу шевелиться, а потом считала шаги, ведущие из пиратского бункера. Теперь вот автоматически подсчитала положение солнца. На кой чёрт – непонятно, ведь подозревала же, что к боссу при надобности её поволокли бы и посреди ночи.

Под несколькими парами ног сначала скрипели доски, потом хрустел песок. Крупные песчинки набивались внутрь ботинок и кололись там сквозь тонкий полимерный носок, будто в насмешку над хвалёными «космическими» технологиями и материалами. Мэл нарочно смотрела под ноги, стараясь не соприкасаться с Ваасом или Алвином даже случайно. По разным причинам. Первый залапал кровавыми пальцами всю майку, на лице ещё болели отпечатки его кулаков, но даже это потускнело и расплавилось под белым светом софита там, в гроте. Второй просто приказал не сочувствовать, и теперь с каменным лицом на ходу почти ласково прижимал свою винтовку.

«Оставь при себе свою жалость…» Приказ понят, как не понять, только злость на себя поднимается раз за разом, вместе с желчью из пустого, ворчащего желудка. Организму всё равно, что у него на глазах только что кого-то вывернули наизнанку. Организм потратил много сил, вылил их по капле на ненужную боль ненужных людей. Алвин. Шпион. Девчонка…

«Ведьмы не только убивают…» – долетела откуда-то посторонняя мысль. Знакомое сознание, знакомая окраска эмоций. Бенджамин. Вон он, у того самого крошечного барака, куда они вдвоём перенесли пиратку. Ёжится при виде Вааса, робко втягивает голову в плечи, вертит в руках что-то почти белое. Похоже, только что снятые с пациентки старые бинты, на которых всего пара пятнышек. Ну спасибо, Бен.

Доктор скрылся за стеной причальной постройки, шаги вразнобой загрохотали по доскам. Лодка на этот раз другая. Обшарпанная железная посудина, по бортам старые покрышки для амортизации, вместо кабины – мутное стекло с ветвистой паутиной трещин от пулевого отверстия. Детёныш каракатицы, зато с неизменным пулемётом и яркими бликами солнца на патронной ленте.

Солнце резало глаза, и Мэл почти вслепую спрыгнула в качнувшуюся лодку. На удивление удачно, наверное, привыкла уже, человек ведь ко всему привыкает. Вот как к внезапной близости мужского тела, разогретого, потного, измазанного кровью.