Поцелуй ночи

– Не хочешь посмотреть, кто к тебе пришел? – Ингрид делает осторожный шаг.

Я вижу, как санитар останавливает ее осторожным жестом.

Карин дергает головой, будто не расслышала, а затем начинает гримасничать.

Мои руки сводит дрожью. Я делаю глоток воздуха – такой большой, будто выныриваю из воды. Сердце разгоняется, и в памяти всплывает острое, холодное лезвие ножа, касающегося моей кожи.

– Карин, здесь твоя дочь. – Говорит тетя. – Взгляни на нее. Это Нея. Посмотри, как она выросла, какой красавицей стала.

Что-то в лице больной меняется. Взгляд проясняется, словно по щелчку.

Она медленно поворачивается. Часто-часто моргает. И вдруг перестает моргать совсем – сразу, как замечает меня. Ее темные зрачки расширяются, захватывая почти всю радужку.

Я слышу, как учащается ее дыхание.

Вижу, как уголков губ касается легкая полуулыбка.

– Кажется, она понимает. – Замечает тетя, перехватив ее взгляд. – Я рада, Карин, что ты сегодня хорошо себя чувствуешь. – Добавляет она.

Карин опускает ноги на пол и осторожно встает.

Я вижу, как напрягаются доктор и санитар, но мое дыхание почти приходит в норму, ведь тепло в глазах матери заставляет меня поверить в то, что лечение пошло ей на пользу. Все не так плохо, как убеждала меня Ингрид. Мы все это время могли нормально общаться. Зачем было лишать меня этого?

– Ты? – Хрипло спрашивает она.

Ее голос скрипит, как петли старой двери. Видимо, женщина долго молчала, находясь тут одна взаперти.

– Здравствуйте. – Отвечаю я.

Карин делает шаг, еще шаг. Ее лицо озаряется подобием осмысленной улыбки.

– Я. – Подтверждаю.

– Ты… - Выдыхает она с облегчением.

Протягивает ко мне руки, и я чувствую, как по моей щеке скатывается слеза.

– Она тебя узнала, - прикладывает ладонь к сердцу Ингрид. – Узнала…

Но в этот момент Карин словно срывается с цепи.

– Ты-ы-ы-ы-ы!!! – Вдруг начинает вопить она.

И с этим безумным криком, оскалившись, бросается на меня, весом своего тела сбивает с ног и вцепляется руками в шею.

43

– Сделать тебе чай? – Спрашивает Ингрид, когда мы вваливаемся в дом далеко за полночь.

– Ничего не хочу, - отзываюсь я.

Наступаю на задники кроссовок, избавляюсь от обуви и сразу отправляюсь наверх.

– Может, поговорим?

– Нет!

Поднявшись в комнату, я запираю дверь.

Яростным рывком задергиваю занавески, швыряю на тумбочку телефон и падаю прямо в одежде на кровать. Оставшихся сил хватает только на то, чтобы снять с талии ленту и вплести ее в волосы.

Я лежу, глядя в черноту потолка. Сердце бьется так быстро, будто куда-то бегу. Вспыхнувшая, словно только что зажженная спичка, надежда на воссоединение с потерянной матерью гаснет теперь окончательно.

Я кладу ладонь на шею, закрываю глаза и снова проживаю этот дикий момент. «Ты-ы-ы-ы!!!» - орет пациентка Ангеста, бросаясь на меня и вцепляясь тощими пальцами в горло. Я неуклюже падаю на спину, а сильные руки санитара пытаются оторвать ее от меня. Эхом звенит крик Ингрид. Что-то бормочет доктор – кажется, в его руках появляется шприц. Пока Стен заламывает Карин, врач втыкает иглу в ее кожу – грубо, с размаху, и сразу давит на поршень.

Даже обмякая в их стальной хватке, моя мать продолжает сверлить меня диким взглядом и кривить обветренные губы. В ее темных глазах совершеннейший хаос, и ни одной здравой мысли. Ее подсознание рассыпано на тысячи кусков, а от воспоминаний осталась лишь бесполезная кучка пепла – такая же, как в моей душе сейчас.

Я ощущаю, как горячие слезы скатываются по моим щекам и тонут в подушке. Мне хочется кричать. Но не произношу ни звука. Мое сердце разбито, а его осколки разнесены горным ветром. Все, что я слышу – это ее крик. Я тону в нем, точно в грязном болоте. Снова и снова, снова и снова.

Не знаю, сколько мне удается поспать, и удается ли вообще, но когда тетя стучит в дверь, за окном уже рассвело.

– Нея, ты опоздаешь в школу!

Я гляжу в потолок, словно через мутное стекло.

– Нея!

Понимаю, что на тумбочке трезвонит будильник, установленный на телефоне. Все мое тело ломит, мышцы гудят. Я делаю усилие, тянусь и выключаю сигнал. Мельком отмечаю, что на экране куча уведомлений о пропущенных и сообщениях.

– Нея! – Ингрид колотит в дверь.

– Я никуда не пойду. – Отвечаю, безучастно уставившись в потолок.

– Открой дверь! Пожалуйста!

Вынув из волос ленту, я обвязываю ее вокруг талии. Поиски сил на подъем отнимают у меня еще пару минут. Поднимаюсь, плетусь к двери, поворачиваю задвижку.

– Все хорошо? – Врывается в комнату тетя. – Черт! – Восклицает она, положив мне ладонь на лоб. – Да у тебя жар!

Мне все равно.

Я снимаю брюки, ложусь обратно в кровать, накрываюсь одеялом и подтягиваю ноги к животу.

– Я позвоню в гимназию. – Говорит Ингрид.

Плевать.

Закрываю глаза, ощущаю озноб.

Мне холодно и горячо одновременно. Я плыву.

– Вот, прими жаропонижающее. Слышишь?

Послушно приподнимаюсь, открываю рот, проглатываю таблетку, запиваю водой.

Падаю на подушку.

Перед глазами пляшут картинки из книги про путешествия Нильса с дикими гусями, безумные глаза Карин, а в ушах гудят обрывки саамских песнопений и зловещее хихиканье матери.

Хватит. Хватит! Хвати-и-и-т!

Я открываю глаза, когда на улице уже смеркается. В воздухе стоит аромат жженых трав и свечного воска. Рядом с кроватью – стул. На нем пяльцы с льняной тканью, покрытой вышивкой. Рисунок не закончен: от завитушек одного из цветков тянется красная нить с иглой. Значит, Ингрид вышивала, охраняя мой покой.

Я приподнимаюсь и вижу стакан воды на тумбочке. Жадно припадаю к нему губами и пью. У воды привкус мяты, лимона и имбиря. Опустошив стакан, ставлю его обратно и слышу голоса, доносящиеся снизу.

– Нет, Микке, сегодня не получится, у нее температура.

– Что-то серьезное?

– Продуло в машине, наверное.

Я укрываюсь одеялом, несмотря на то, что вспотела, и кофта моя стала влажной от пота.

– Она не отвечает на звонки.

– По этой же причине. Из-за жара она проспала весь день.