Поцелуй ночи

– Не приближайся. – Произношу я.

Мои руки дрожат. Все мое тело уже дрожит.

– Ты ничего не знаешь. – Пытается оправдаться Ингрид.

– Верно. – Горько скалюсь я.

– Дай мне все объясн… - Виновато улыбается тетя.

Она вытягивает перед собой руки и собирается шагнуть ко мне.

– Моя мать жива? – Пресекаю эту попытку.

– Что ты…

– Моя мать жива?! – Нервно выкрикиваю я, потрясая в воздухе документами. – Ты сказала, что ее прах развеян! Помнишь?!

– Да. – Кивает Ингрид. – Сказала…

Ее плечи опускаются. Она в ловушке.

– Тогда что это? Почему ты не говорила мне?! Почему скрывала?!

Тетя больше не смотрит на документы, только мне в глаза.

– Я не могла открыть тебе правду.

– Что?! – Стону я, и мой голос хрипнет. – Что за бред? Моя мать жива, да? Тогда почему нельзя было мне этого сказать?!

Бумаги выскальзывают из моей руки и веером рассыпаются по полу.

– Потому, что… она хотела тебя убить. – С сожалением произносит Ингрид.

Меня покачивает. Я плотно сжимаю веки.

«Убить, убить, убить…»

Эти слова будто разрубают мою душу напополам.

– Что? – Скрипуче переспрашиваю я.

Тетя переступает через разбросанные бумаги и подхватывает меня под локоть.

– Где твой медальон, Нея? – Беспокойство делает ее голос высоким и звонким. – Где он?

Я отталкиваю ее от себя и отступаю назад, к кровати.

– Не трогай!

– Где твой медальон? – Задыхаясь от волнения, повторяет она.

– Я его больше не надену. – Мотаю головой. – Никогда! Это из-за него я ничего не помнила, да? Если бы я не сняла его, то ничего бы так и не узнала?!

Ингрид складывает руки в замок, костяшки ее пальцев белеют от напряжения.

– Я… я просто хотела уберечь тебя, Нея. Хотела защитить от воспоминаний и их негативных последствий.

– Как? Стерев мою мать из моей памяти?!

– У меня не было выхода. – Тетя кусает губы. – Ты ни в чем не была виновата, ты заслуживала нормального детства. Прости меня, Нея, но я думала, так будет лучше. Нельзя было допустить, чтобы весь тот ужас, который ты пережила, сломал тебе жизнь, поэтому я воспользовалась знаниями, полученными от своей матери, и создала барьер между тобой и твоей памятью. Для твоего же блага!

– Да что за ужас? О чем речь?!

Мрак заключает мое сердце в крепкие, стальные объятия.

– Твой шрам, - показывает на себе тетя трясущимися руками. – Там, на груди.

Я прикасаюсь ладонью к указанной области. Справа, в области сердца, у меня есть небольшая отметина – полоска не длиннее сантиметра. Так, царапинка.

– Да, след от ветки, на которую я напоролась, упав с велосипеда. Мне было шесть лет…

– Это я тебе внушила. – Горько произносит Ингрид. В ее глазах – раскаяние. – Не было никакого велосипеда. Карин набросилась на тебя с ножом, и, появись я в комнате на мгновение позже, лезвие вошло бы глубже, и тебя уже было бы не спасти.

У меня кружится голова, в ушах звенит.

Я оседаю на кровать и обхватываю голову ладонями. Картинки из прошлого, словно голоса из преисподней, начинают атаковать мой мозг. Я слышу истошный крик Ингрид и вижу темный взгляд, с которым мать бросается на меня. Несмотря на ее безумный вид, доверчиво тяну к ней ручки, а она замахивается, и…

Мое сердце обрывается. Из глаз вырываются слезы.

– Почему?..

Тетя садится рядом и берет меня за руку. Чувствую, как ее пальцы крепко сжимают мою ладонь.

– Ты не виновата. – Шепчет она. – У Карин и раньше были странности: она с детства слышала голоса, и ей постоянно чудилось, что за ней кто-то следит. Поэтому я и уехала из Реннвинда следом за ней: видела, что все становится только хуже. А после твоего рождения галлюцинации, бред и мания преследования резко усилились, и врачи поставили Карин параноидальную шизофрению, но она старательно избегала лечения и госпитализации.

Я стираю влагу с лица и бросаюсь на пол. Начинаю перебирать бумаги, читать эти страшные диагнозы и наблюдения врачей, и слез становится только больше.

– Я стала ее опекуном. И твоим тоже. – Тихо говорит Ингрид. – У тебя больше никого не было.

– А шизофрения передается? – Вдруг застываю я.

– Такое возможно. – Она прочищает горло. – Поэтому я тщательно следила за твоим здоровьем, старалась ограждать тебя от переживаний и очень беспокоилась, когда у тебя проявлялась бессонница или случались панические атаки. Когда тебе было двенадцать, доктора стали подозревать у тебя диссоциативное расстройство - деперсонализацию личности, но диагноз так и не подтвердился. Я знала, что все это из-за пережитого… А еще мы с тобой часто переезжали, чтобы информация о твоей матери не просочилась в школу, и дети не дразнили тебя.

– Я могу ее увидеть? – Оборачиваюсь и смотрю на тетю.

Она распахивает глаза. Сглатывает.

– Карин крайне опасна. Особенно для тебя.

– Мы едем к ней! Сейчас же! – Выпаливаю я.

42

Кузов машины дребезжит на ухабах. Мои пальцы дрожат ему в такт. Я вглядываюсь в вечернюю мглу, но не могу различить ничего, кроме расплывчатых теней деревьев.

Салон автомобиля наполнен напряжением, точно шарик, раздутый от гелия. Тетины пальцы добела вдавлены в руль, мой лоб – в оконное стекло.

Тишина.

Мы многое можем сказать друг другу, но молчим.

Я ужасно зла. Раздавлена. Разбита!

Стискиваю челюсти до скрипа, чтобы не заорать, не заскулить, не свихнуться.

К черту все! Мне так обидно! Плевать, что она хотела меня убить! Плевать – почему! Она. Моя. Мать.

И я хотела бы знать, что она жива.

А Ингрид лишила меня этой возможности.

Сделала этот выбор за меня.

И теперь неважно, зачем тетя это сделала, и от каких бед хотела меня уберечь. Карин – моя мать, а я ее кровь от крови и плоть от плоти. Я имела право знать!

– Не спишь? – Интересуется Ингрид. Как будто не видит, что мои глаза открыты. – Еще пара минут.

Автомобиль сворачивает на узкую гравийную дорогу.

– И часто ты у нее бываешь?

– Раз в пару месяцев. – Хрипло отвечает она.

Я сжимаю пальцы в кулаки.

– Нормальными посещениями эти визиты назвать нельзя. – Спешит уточнить тетя.

От ее слов мне не становится легче.

– Так за что она хотела лишить меня жизни? – Спрашиваю я, выдыхая.

На стекле оседает серое облачко. Провожу по нему пальцем, размазываю. Вот бы точно также стереть свое прошлое и начать новую жизнь.