Поцелуй шипов

– Биения сердца я у него не слышала, но ... своего рода рокот в груди, как раз там, где у нас находится сердце. Он казался энергичным. Так что если воткнуть туда нож, это может сработать, хотя ...
– Хотя порез заживал у Колина в течение короткого времени, не оставляя никаких шрамов. Но ему ещё никто, тот кто любил, не раздирал кожу, задумав его убить. Когда я на Тришене укусила его в плечо, я не хотела его убивать. Мне хотелось держать его возле себя вечно, чувствовать в себе, гладить кожу руками, хотя мои мысли умирали маленькой смертью, а ощущение было такое, будто я растворяюсь.

– Нам просто следует попробовать, - пролепетала я, надеясь на то, что Джианна, Пауль и Тильманн не заметят нахлынувшую на моё тело волну жара, которая на одно мгновение значительно отвлекла меня от размышлений об убийстве.

– Всё равно я больше не могу думать ясно.

Джианна умоляюще посмотрела на Тильманна.
– Не наделай какой-нибудь дряни малец, ладно? Не спеша подумай об этом ещё раз и, если в последний момент решишь иначе, никто не будет тебя за это упрекать. Тогда мы сядем в машину и свалим, хорошо?

– Да, мама.
– Тильманн презрительно ей усмехнулся. Рука Джианны вздрогнула. Я хорошо могла её понять. Иногда просто хотелось дать ему пощёчину, даже если это не совсем соответствовало методам современного воспитания строптивых подростков.

Мы объявили нашу конференцию закрытой - временно закрытой - включили айпод Пауля, который тот подключил к двум колонкам. Он обеспечивал нас звуками чили музыки. И стали молча ждать, когда темнота подарит нам немного прохлады.

Тильманн убрался первым на свой чердак, Джианна и Пауль вскоре последовали за ним. Только я ещё сидела до поздней ночи на террасе, слушала игру белых тополей и надеялась услышать мотор тяжёлого, американского внедорожника, который заворачивает на улицу и подъезжает к дому. Но всё вокруг оставалось тихо.

Чужие в обращение

 Когда звук мотора раздался в тишине ночи, я сразу же пришла в себя, мысли были ясными, и всё же, я неподвижно осталась лежать на мокрой от пота простыне. По-настоящему тихо здесь никогда не бывает: время от времени, проезжает поезд и от него такой гул, что приходится прерывать все разговоры, цикады постоянно скрипят, море шумит, белые тополя шелестят на ветру. Но как только люди ложатся спать и прекращают говорить, петь и кричать, ночью или в жаркие часы полудня, эта страна кажется мне тихой.

Поэтому я уверенна в том, что уши не обманули меня. Тарахтение автомобиля просто характерно, чтобы считать его воображением. Опять в висках начало стучать и пульсировать, но этот вариант я могу выносить лучше, чем железное давление вокруг затылка, которое образовалось сегодня после обеда и вывело меня из строя. Пауль, в какой-то момент, уговорил меня выпить сильную болеутоляющую таблетку и потом давление на череп немного утихло и в конце концов уступило место обычной пульсации в висках. Я винила в этом погоду. Солнце, хотя и светило каждый день, не ослабевая, чаще всего с безоблачного неба - по словам Паоло, нашего торговца овощами, настоящего дождя не было уже с марта - но жара скрывала в себе много граней. Сегодня почти не было волн, ветер дул со стороны суши и воздух стал душным. Даже самые закалённые местные жители спрятались под своими зонтиками и продлили сиесту до предела. Самодельное поле для волейбола на пляже осталось пустым.

Я прислушивалась к ночи, в то время как сердце гнало кровь в стучащем ритме через вены и виски. Теперь машина завернула на нашу подъездную дорогу, которую мы, на всякий случай, всегда держали свободной, и проехала мимо дома в заднюю часть сада. Потом я услышала, как открылась металлическая дверь, и застучали тяжёлые копыта по тонкому деревянному полу.

Они приехали.

Я запретила себе, вскакивать и проверять. Это слишком рискованно. Сначала я должна посмотреть, сделает ли это меня счастливой - настолько счастливой, что мы привлечём Тессу ещё прежде, чем по-настоящему поприветствуем друг друга. Надо мной на чердаке, заскрипели пружины кровати Тильманна, но шагов не послышалось, и дверь не хлопнула. В доме всё оставалось тихо. Может другие хотели уступить церемонию приветствия мне. Я, однако, не знала, как она должна выглядеть. Я не могла просто так, размахивая флажками и с приветственными напитками, пройти в сад и сказать привет или даже броситься ему на шею. Это было бы легкомысленно.

Собственно, насколько хорошо я себя знаю?
– спросила я недоверчиво. Какие именно чувства волнуют меня - не считая досады из-за того, что моя головная боль всё ещё не прошла полностью? Я попыталась анализировать себя настолько трезво, насколько сделала бы это с незнакомым человеком. Я была взволнованна, это в любом случае, возможно даже радостно взволнованна. Всё во мне умоляло встретить Колина. Если я сейчас не пойду посмотреть, то всю ночь не сомкну глаз, а мой живот мутирует в посадочную полосу для самолётов. Но счастье, чистое счастье, ощущается намного легче, и оно более бурлящее, заставляет мысли о будущем, отойти на второй план. Я, однако, не могу пойти к Колину, не думая о будущем – и о прошлом тоже, прошлом, которое в отдельных пунктах, весит почти даже больше, чем то, что ожидает нас впереди.

Я тихо встала и надела сорочку на лямочках. Как всегда, я спала голая. Чтобы найти нижнее бельё, нужно открыть плохо смазанные двери шкафа, а я не хотела привлечь чьё-то внимание. Я должна справиться с этой ситуацией сама.

На коротком пути через коридор к кухне, я снова и снова останавливалась и прислушивалась к себе, но покалывание в животе и почти что боязливо бьющееся сердце, хотя и давали о себе знать сильнее, но не менялись. Тем не менее, я не спустилась в сад сразу, как только открыла кухонную дверь, ведущую на улицу. Я встала на похожую на балкон, верхнюю часть ступенек - здесь на широкие перила мы вешали полотенца, чтобы просушивать их - и стала наблюдать за тем, что происходит передо мной.

«Да, это действительно ты», думала я, когда увидела длинную, стройную фигуру Колина, скользящую в ночи. Конечно же он меня заметил, но его внимание было направленно на Луиса. Он уже подключил садовый шланг к уличному душу и наполнил корыто водой, прежде чем направить струю на опутанные верёвками копыта Луиса, помогая ему охладиться.

Не только проклятье Тессы, но и лошадь тоже, не давали мне броситься навстречу Колину. Как всегда, когда я видела Луиса, первый раз после длительного времени, во мне вскипела фобия к лошадям, хотя я должна была признать его красоту и элегантность и даже восхищалась им. Но Луис казался мне высоким забором. Благодаря ему, не сложно оставаться здесь наверху. С другой стороны, чёрный жеребец возможно именно та подстраховка, в которой я нуждаюсь. Страх и счастье противоречат друг другу.

Поэтому я решительно опрокинула воображаемый забор и зашагала по сухому гравию навстречу мужчине и лошади, хотя Колин всё ещё держал Луиса на верёвке и успокаивающе похлопывал по мускулистой шее. Его гриву Колин заплёл в длинные, тонкие косички; возможно для того, чтобы жара, в закрытом прицепе, была терпимой.

Я не имела понятия, что мне ему сказать. Любая формула приветствия казалась мне неуместной. Так же я не могла смотреть прямо на Колина. Я сделала мой взгляд мягким и расплывчатым, когда шагнула к нему и остановилась перед ним с опущенными веками.

Колин тоже ничего не сказал; оставил свою правую руку лежать на блестящей шерсти Луиса. Жеребец, когда узнал меня, тихо фыркнул. Я легонько прикоснулась лбом к плечу Колина, только лбом, а не полным весом. Среди скорее коренастых итальянцев с юга - Пауль и Тильманн тоже не особо высокие - я совершенно забыла, какой высокий он.

Он подождал несколько секунд, прежде чем поднял левую руку, обняв ей, как будто случайно, мои плечи, он погладил меня большим пальцем по щеке. Одна единственная, короткая ласка, ничего больше, но её было достаточно, чтобы подхлестнуть мою беспомощность. Мы уже переспали друг с другом - почему я вела себя так, будто это наше самое первое свидание? И почему он отвечал на мою сдержанность сдержанностью? Неужели это то, чего он хочет? Не смотря на моё бешено стучащее сердце и овладевшие мной сомнения, я чувствовала близость, объединяющую нас. Мы не подвижно стояли в ночи, как две лошади, которые прикасаются друг к другу только носами, защищая одни другого, пока бдительно дремлют.