Почти цивилизованный Восток

Приглашают?

Эдди вытащил замок. И засов сдвинулся легко, будто и не покрывали его толстые клочья ржавчины.

Дверь приоткрылась и…

– Эй, - раздался нервный голос. – Есть тут кто?

– Заходи, - Эдди осторожно прикрыл дверь и замок на место вставил, правда, без особой надежды, что тот удержится.

И вправду заколотить бы.

Или…

Человек вошел и остановился на пороге, подслеповато вглядываясь в полумрак. В руке он держал лампу со стеклянным колпаком. А в ней трепетал огонек.

– Бартон?

– Да, господин, - человек сделал шаг и остановился. – Велено, стало быть…

Не из верхней обслуги. Та вся в костюмчиках ходит, ибо положено. Да и выбирают тех, которые рожей поприятней. А Бартан кривой на один глаз. И щеку его шрам пересекает, отчего кажется, что на лице застыла издевательская полуулыбка.

Силен.

Высок. Едва ли не с Эдди ростом. Плечи мощные. А ступает осторожно, мягко…

– Военный? – поинтересовался Эдди.

– В прошлом.

– Граница?

– Два года. Потом… попал. Глаз вот выбило и рожу посекло, - Бартон протянул лампу. – Ну и в госпитале провалялся. А потом уж того, на пенсию выпроводили. Торжественно.

Зубов у него тоже не хватало, но единственный глаз глядел прямо, с вызовом.

Эдди чуть наклонил голову.

– Пенсия маленькая?

Бартон только сплюнул. Стало быть, и вправду маленькая.

– А тут что?

– Тут… тут моя… хозяйка подсобила, иначе с такою рожей в жизни не взяли бы. Но на кухне вот. Туши таскаю. Рублю. Дрова ношу. Ну и так… помочь, принести, убрать.

Эдди поставил лампу на бочонок.

И свечи достал.

Дюжина. Причем отменных, из белого воска скатанных. Саттервуд не поскупился.

– Ты девочку нашел?

Бартон разом посмурнел. Похоже, вспоминать о случившемся ему не хотелось.

– Я.

– Расскажешь?

– Так… чего? Зачем в смысле?

– Найти хочу, кто её убил.

– Это… это вы навряд ли. Он и убил.

– Кто?

– Отель. Еще то чудовище. Всех жрет.

Интересный взгляд. Но… нет, там, наверху, Эдди не ощущал ничего такого.

– Тоже рассказывай.

Бартон замялся. Боится? Нет, не отеля. А… чего?

– Я заплачу, - Эдди сунул руку в карман и достал пару золотых монет. – И еще сверху. Сотню. За честный рассказ.

Деньги лежали на ладони.

И…

Нет, не то. Не правильно. Деньги – это хорошо и нужно, иначе бы не унижался бывший вояка в подсобных рабочих. Но одних денег мало.

– Я обещал ей, что найду убийцу.

– Кому?

– Девочке. И это не отель. Это человек. Это весьма конкретный человек. Он встретил девочку. Привел в подвал. И убил. И я дал слово его найти. Наказать. Если ты поможешь…

– За помощь не платят.

– За информацию – вполне. А мне она нужна. Я в этих краях чужой.

– Заметно, - улыбался Бартон жутко, лицо его перекашивало на одну сторону, губа задиралась и становились видны редкие желтые зубы. – Видал я ваших…

И убивал наверняка.

И его тоже встречали не с цветами. Граница. Всякое случается. Что ж теперь.

– Поможешь?

– Слово охотника?

– Я не охотник.

– Да ну? А по виду не скажешь. Кто?

– Шаман.

– Надо же ж… - Бартон прищурил единственный глаз. – Тогда да… тогда, может, и получится… но слово дай. Саттервуд меня все одно уволит.

– За что?

– Ни за что. Так, на всякий случай. Еще та гнида, - Бартон сплюнул под ноги. – Не верь ему. Он, пока выгоду чует, крутится, вертится, наизнанку вывернется. А как случай выпадет, то и…

– А ты давно тут? При отеле?

– Да прилично уже… четвертый год как.

– Жаль.

– Что?

– Хозяйку прежнюю не застал.

– Я – нет, а вот супружница моя, та, почитай, с малых лет тут. Сюда же ж не так просто попасть. Раньше особенно. С улицы никого не брали, только если по рекомендациям. Так она и хозяйку, и прочих… начинала судомойкой, а ныне вон, кухарит. Ты не подумай, я не то, чтоб нуждался сильно, нет. Скорее уж тяжко без дела. Да и деньги, они да, лишними не будут… дочки вон, помогать надо. И внучки… скоро совсем вырастут, а там и замуж, и приданое.

– Понимаю.

– Навряд ли. Но если тебе узнать чего, то с хозяйкою моею надо бы. Только не здесь. Я адресок скажу.

– Не боишься?

– Чего?

– Я ж не человек.

– Тю… сказал… тут бывает, что и человек – не человек, чего ж теперь, всех бояться… а дверь эта… Саттервуд-то вниз не особо заглядывать любит. Да и прочие. Тут же ж как? Оно кажется, что обслуга, она обслуга и есть. Ан нет. Те, что при господах состоят, не больно-то нижних жалуют. Дескать, мы тут все, если не дерьмо, то близко. Нет, есть и не такие, но мало. Норма вот была…

Он тяжко вздохнул.

– Норма-то частенько девчонку приводила. Тишком. Так-то это запрещено. Ежели бы прознал кто, мигом бы на дверь указали. И без рекомендаций оставили. Саттервуд…

– Говнюк?

– Точно. Еще тот. Так вот, она приводила и на кухню стало быть. А уж моя-то приглядывала за малышкой. Та тихая была, никому-то не мешалась. Сядет в уголочке и сидит. И помогать помогает. По-малости, конечно, но вот фасоль или горох перебрать, полущить, когда привезут свежий. Крупы просеять, муку… да и мало ли на кухне работы? Вот она-то и трудилась.

– А в тот день?

– В тот… моя хозяйка занемогла. С нею редко такое случалось, а тут прямо… вот на работу еще пришла, как обычно. А после вдруг скрутило живот и так, что прямо спасу нет. Её домой и отправили.

– Саттервуд?

– Кто ж его будет по таким пустякам отвлекать? – искренне удивился Бартон. – Киргстон. Он над кухней стоит. Еще наорал, что она больная пошла. Мол, еще постояльцев заразит. И штрафу положил. Она-то денек всего маялась, а не заплатили за неделю.

Несправедливо.

– Вот… я провожать пошел. Уж больно дурно ей было, побоялся, что сама не дойдет. А как вернулся, тут Норма. Мол, где малышка? А я-то что? Я её на кухне оставимши был. В уголочке… признаюсь, позабыл грешным делом. Тут моей плохо, Киргстон кричит, разоряется, и что больная пришла, и что теперь обеды готовить некому. А еще аккурат день такой был, когда мясо привозят. Это же ж целая телега с тушами, которые принимать надо, спускать, разделывать, вешать, какие не сразу.

Он до сих пор чувствовал себя виноватым. За то, что забыл. За то, что не уследил.