Почтовая открытка

— А кому-нибудь удалось выяснить, в чем причина?

— Не вполне. Незадолго до смерти он написал странное письмо: «Не раз мне представлялось, что некоторые враждебные силы могучи, непобедимы, но все это я теперь совершенно забыл».

— Но о каких враждебных и могучих силах речь? Что он забыл и что всплыло в памяти? Что он имел в виду?

— Понятия не имею. Интуиция подсказывает, что это связано с событиями, которые произошли во время их тройственного существования в конце войны. Но я мало что знаю о том периоде. Вряд ли я смогу помочь тебе по-настоящему.

— Ты ничего не знаешь?

— Нет, я потеряла след Мириам после того, как она пересекла демаркационную линию вместе с Жаном Арпом в багажнике машины и оказалась в том замке в Вильнев-сюр-Ло.

— И до каких пор ты не можешь проследить ее жизнь?

— Я бы сказала, вплоть до моего рождения в сорок четвертом году. Между этими двумя датами мне ничего не известно.

— Ты даже не знаешь, как в жизни Мириам и твоего отца появился Ив?

— Нет.

— И никогда не пыталась узнать?

— Ну знаешь, дочка, для меня заглядывать в спальню родителей как-то…

— Тебе неловко?

— Скажем так: разное бывало в их жизни… И не мне судить. Они жили так, как считали нужным. И потом, надо делать поправку на войну.

— Я постараюсь узнать, мама, я проведу розыски самостоятельно, восстановлю этот период жизни Мириам.

— Тогда действуй одна.

— Если я выясню, кто прислал открытку, тебе будет интересно узнать?

— Сама решишь, когда придет время.

— А как я пойму?

— Есть одна еврейская поговорка, может, она даст тебе ответ. На идиш это звучит так: A khave iz nit dafke der vos visht dir op di trem ni der vos brengt dikh bekhlal nit tsi trem.

— И что это значит?

— Настоящий друг не тот, кто вытрет тебе слезы, а тот, кто не доведет до слез.

Глава 1

Август 1942 года. Мириам уже почти две недели скрывается в замке Вильнев-сюр-Ло. Однажды она просыпается среди ночи и видит мужа. Висенте приехал из Парижа и говорит ей неправду: будто бы он звонил ее родителям и у них все в порядке. Мириам закрывает глаза: скоро дни неопределенности уйдут в прошлое, исчезнут без следа. Еще до рассвета они покидают Вильнев на машине, которой Мириам никогда раньше не видела, курс — на Марсель. «Вопросов не задавать», — напоминает себе она.

У каждого города свой запах: у Мигдапя — солнечный аромат апельсинов и глубокий, стойкий запах камня; Лодзь пах тканью и садовыми цветами, их роскошный нектар сливался с грохотом трамваев и визгом металла об асфальт. Мириам обнаруживает, что Марсель — это благоухание пенистой ванны и вонь стоячей воды, теплый запах деревянных ящиков, которые выгружают в порту. В отличие от Парижа, здесь прилавки дарят чудесное ощущение изобилия. Висенте и Мириам отвыкли от прохожих, бегущих по тротуарам, и толчеи на перекрестках. Они заходят выпить холодного пива в один из портовых бистро, стоит утро, всюду витают ароматы одеколона и пены для бритья. Висенте и Мириам садятся за столик на террасе, как двое влюбленных, и улыбаются друг другу, и погружают губы в пенные кружки. Они ощущают легкое головокружение. Заказывают дежурное блюдо — бараньи ребра с тмином, едят руками. Вокруг них люди говорят на самых разных языках. Марсель после капитуляции Франции один из главных городов-убежищ в неоккупированной зоне. Французы, находящиеся в розыске, и иностранцы съезжаются туда в надежде уплыть морем. Газета «Матен» язвительно нарекает Марсель новым Иерусалимом Средиземноморья.

Глава 2

Висенте смастерил себе сандалии из кусков автомобильных шин, скрепленных кожаными тесемками. Он куда-то периодически уезжает вместе со своей сестрой Жанин. То на два дня, то на четыре. Никогда не говорит куда и зачем.

Мириам проводит в Марселе три месяца, чаще всего в одиночестве. На террасе кафе, в легком пивном хмелю она выдумывает разные сюжеты, воображает новости о Ноэми и Жаке: «А как же, я прекрасно знаю вашу сестру! Я тут на днях ее встретил! И брата тоже! Ваши родители поехали за ними и забрали домой! А как же! Да с места не сойти!»

Иногда она видит их фигуры в толпе. И замирает. И срывается с места, хватает за руку какую-нибудь молодую женщину. Но та оборачивается, и это всегда не Ноэми. Мириам извиняется и чувствует страшную горечь. Дальше идет почти бессонная ночь, но с наступлением утра надежда возрождается.

В ноябре она слышит на Канебьер немецкую речь. «Свободная зона» Франции оккупирована.

Марсель перестает быть городом-матерью, городом-убежищем. В витринах магазинов появляются таблички «Вход строго для арийцев». Все чаще проверяют документы, даже на выходе из кинотеатров, где теперь запрещены к показу американские фильмы.

Марсель теперь напоминает Мириам Париж с его комендантским часом, немецкими патрулями и запретом включать по ночам уличное освещение.

Она завидует крысам, ей тоже хочется юркнуть в какую-нибудь дырку в стене и исчезнуть. У нее пропала прежняя тяга к риску, как во времена «Мартиниканского рома» на бульваре Сен-Жермен. Ее больше не охраняет невидимая сила. В Мириам что-то изменилось после ареста Жака и Ноэми: теперь ей ведом страх.

Висенте хочет пройти пешком в сторону порта, подышать свежим воздухом, несмотря на присутствие мундиров. На улице Кур-Сен-Луи он замедляет шаг. Мириам хватает его за руку и указывает на идущую навстречу молодую женщину, типичную отпускницу в легком платье и черных очках.

— Смотри, — говорит Мириам. — Вылитая Жанин.

— Это она и есть, — отвечает Висенте. — У нас встреча.

Так странно вырядившаяся Жанин уводит брата в одну из укромных улочек. Мириам ждет их у газетного киоска. Она болтает с продавцом, тот убирает с полок альбомы с Дональдом и Микки:

— Сказано заменить их на книжки-раскраски, приказ Виши, — говорит он и грустно качает головой.

А тем временем Жанин сообщает брату, что девушка, которая раздобыла им фальшивые аусвайсы, арестована. Хорошенькая двадцатидвухлетняя куколка с белокурыми кудряшками и зубами-бусинками. Ее семья в Лилле прекрасно оборудовала всю «кухню»: изготовила поддельные официальные печати. Заданием девушки было курсировать между Лиллем и Парижем, перевозя документы. Она садилась в поезд и каждый раз спешила в купе немецких офицеров. Улыбалась, кокетничала, спрашивала, не найдется ли местечко для нее.

Естественно, офицеры приходили в восторг, щелкали каблуками, беспрестанно называли ее «мадемуазель» и сами носили ей чемоданы. Остаток пути молодая женщина проводила в окружении этих господ. Фальшивые документы были зашиты в подкладку ее пальто.

Приехав на вокзал, она просила кого-нибудь из немцев донести чемодан и так, при своем немецком помощнике, проходила без досмотра. Красивая фарфоровая куколка. Но один немецкий офицер трижды оказывался с ней в одном вагоне. В конце концов он разгадал ее уловку.

— В тюрьме, на допросе, ее пустили по рукам, и штук десять мужиков делали с ней что хотели, — рассказывает Жанин с ужасом.

Брат и сестра говорят Мириам, что возвращаются в Париж — у них там дела.

— Мы отвезем тебя в деревню, в молодежную колонию. Дождешься нас там.

Мириам не успевает возразить.

— Тебе нельзя оставаться здесь, это слишком опасно.

Садясь в машину, которую поведет Жанин, Мириам чувствует, что она опять удаляется от Жака и Ноэми. Она просит Жанин о последней услуге — хочет отправить родителям открытку, чтобы успооить их.