Почтовая открытка
Шрифт:
«Вашего ребенка отправили в печь, мадам».
«Вашего отца привязали голым на веревку, как собаку. Для потехи. Он сошел с ума. И замерз насмерть».
«Вашу дочь сделали лагерной проституткой, а потом, когда она забеременела, взрезали ей живот для опытов».
«Когда эсэсовцы поняли, что все пропало, они раздели всех женщин и голыми выбросили из окна. Потом мы складывали тела штабелями».
«У них не было шансов выжить, вы их больше не увидите».
Кто рискнет сказать правду? Ведь в нее невозможно поверить. И кто скажет подобную правду тем, кто ждет другого ответа? Надо пожалеть людей. Кто-то даже дарит надежду.
— Это фотография вашего мужа?
Мириам слышит в толпе, которая протискивается во вращающиеся двери отеля:
— Еще десять тысяч человек ждут отправки, не волнуйтесь, они вернутся.
Бывшие узники знают, что такая перспектива ничтожна. Но надежда — единственное, что поддерживало их в лагерях. Одного из депортированных толкает женщина, которая, кажется, не замечает, как слаб и изможден этот человек, — она хочет знать, не видел ли он ее мужа. Медсестра Красного Креста вынуждена вмешаться:
— Пропустите репатриантов. Дамы и господа, пожалуйста, вы убьете их, если будете так наседать. Вы войдете следом. Пропустите их вперед, дайте войти!
Узников ведут в реквизированную водолечебницу, расположенную на другой стороне сквера Рекамье. Пройти туда нужно через кондитерскую отеля «Лютеция» на углу бульвара Распай и улицы Севр. Депортированные идут вдоль пустых прилавков для пирожных. Потом с них снимают полосатые пижамы, чтобы продезинфицировать. Вещи складывают в пластиковые мешочки, которые висят на шее. Часто здесь же их обрабатывают дустом — специальным порошком, который убивает вшей, переносчиков тифа. Вчерашние узники вынуждены стоять голыми, пока их обрабатывают люди в резиновых костюмах, в защитных перчатках, с бидонами этого самого порошка на спине. Людей опрыскивают через длинные шланги. Выдержать эту процедуру сложно. Но им объясняют, что иначе просто нельзя.
После дезинфекции и мытья выдают чистую одежду. Затем людей отводят в кабинеты на втором этаже и опрашивают, чтобы выявить фальшивых депортированных.
Бывшие коллаборационисты режима Виши пытаются избежать наказания и прячутся среди репатриантов, выдают себя за других людей. Они боятся расправ, которые происходят по всей Франции, хотят избежать чистки, которую устраивают чрезвычайные трибуналы. Некоторые члены французской милиции набивают себе на левом предплечье фальшивую татуировку с номером, как будто они только что из Освенцима. Они примешиваются к бывшим узникам на выходе из вокзала, перед самой посадкой в автобусы до «Лютеции».
Чтобы вычислить этих самозванцев, Министерство по делам военнопленных, депортированных и беженцев поручило вести активное наблюдение на всех пунктах проверки отеля. Это означает, что каждый депортированный должен пройти допрос, чтобы подтвердить, что он или она — настоящий бывший узник. Некоторые из прибывших воспринимают этот новый экзамен как очередное унижение.
Проводить допросы сложно. Те, кто пережил лагеря, настолько дезориентированы, что почти разучились говорить, они все время путаются, цепляются за какие-то мелкие детали и не могут дать важную информацию. Зато самозванцы выстраивают связные легенды, используя чужие, подслушанные воспоминания.
Часто назревают ссоры: депортированные отказываются отвечать французской полиции, считают допрос хамством.
— Как вы смеете меня допрашивать?
— Снова допросы?
— Оставьте меня в покое!
В офисах приема они иногда тоже ведут себя агрессивно. Мужчины опрокидывают столы. Женщины вскакивают и тычут пальцем в дознавателей:
— Я вас вспомнила! Вы меня пытали!
Разоблаченного самозванца сажают
под замок — в отдельном номере отеля «Лютеция». Его сторожит вооруженный охранник. В шесть часов за ним приезжает полицейский фургон — обманщика отправят под суд.По окончании допроса настоящим узникам выдают документы, а также небольшую сумму денег и бесплатные талоны на проезд в автобусах и метро. Затем их отвозят в отель, где они смогут отдохнуть в течение нескольких дней. Им во всем помогают «голубые халаты» — члены корпуса женщин-добровольцев, которые снуют по коридорам, управляют стойкой регистрации, дежурят на этажах. Первый отведен под администрацию, выше располагается медпункт, а затем спальные комнаты вплоть до седьмого этажа. Четвертый этаж полностью отведен для женщин.
— Не волнуйтесь, комнаты у нас очень хорошо отапливаются.
Радиаторы отопления работают даже в разгар лета: истощенные узники постоянно зябнут.
— Как странно, они хотят спать на полу, хотя кровати такие удобные.
Депортированные спят на коврах, потому что они отвыкли от кроватей. Часто сбиваются по несколько человек, прижимаются друг к другу и только тогда засыпают. Все чувствуют себя жалкими, отверженными, у них бритые головы, все тело в нарывах и флегмонах. Они страшны. И видеть их — мучение.
В величественном обеденном зале отеля «Лютеция» симметричные линии каменных стен оттеняют пальмы в горшках, монументальные витражи и декоративные колонны — изысканный стиль ар-деко подчинен роскоши и геометрии.
Обед подан, депортированные сидят вокруг столов, они так давно не ели из тарелок, со времен далекой прошлой жизни — кажется, ее не было вовсе. Питьевая вода в посеребренных стаканчиках. Это тоже забыто.
На каждом столе — вазы с красивыми букетами синих, белых и красных гвоздик. Канадский посол во Франции и его супруга привезли из своей страны молоко и варенье для депортированных. Какой-то человек без возраста, наклонив вперед голову, с трудом висящую на тонкой шее, внимательно смотрит на мясо, лежащее перед ним на тарелке. Он привык воровать еду, или, как говорили в лагере, добывать жратву, и теперь не понимает, что можно сесть за стол, и все время переспрашивает разрешения у «голубого халата». Женщины-волонтеры иногда теряются, некоторые из депортированных теперь говорят только по-немецки, другие все время выкрикивают свой регистрационный номер.
— Нельзя уносить нож из столовой, месье.
— А мне нужно зарезать того, кто меня выдал.
Глава 30
Мириам все же проникает в «Лютецию» через дверь-вертушку, ее проталкивают те, кто вместе с ней топтался у входа. Она ищет указатель «Информация для родственников» и обнаруживает у подножия парадной лестницы стенды с сотнями карточек, сотнями объявлений о розыске, сотнями фотографий свадеб, счастливых каникул, семейных обедов, портретами солдат в полной форме. Холл устлан ими от пола до потолка. Стены словно шелушатся листами бумаги.
Мириам подходит к ним вместе с только что прибывшими узниками, которых манят эти образы прежнего мира, сгинувшего под слоем пепла. Глаза смотрят, но, кажется, уже не улавливают смысла того, что изображено. Они боятся, что не узнают себя на выставленных портретах: «Аточно ли я был этим человеком?»
Мириам отходит от стенда, уступая место другим, она ищет бюро информации, и тут какой-то мужчина в панике хватает ее за руку — он принял ее за одну из женщин-волонтеров, которые помогают родственникам.