Почтовые
Шрифт:
— Давайте пишите заявление. Компьютера у меня нет, вот только это, — он указал на древнюю печатную машинку. — Но она не работает: лента высохла.
— А что значит «Специальный отдел»? — спросила я, усевшись на единственный стул для посетителя и рассматривая клейкую ленту от мух, которая свисала с бабушкиной люстры.
Муса Ахмедович в своем синем складском халате казался в этом необычном кабинете совершенно чужим, как, впрочем, и я сама.
— Занимаемся специальными поручениями, — коротко ответил Муса Ахмедович.
— Негабаритными грузами, что ли?
— Ими тоже, — Муса
— Извините, — я словно очнулась, — как-то не уверена, что смогу работать у вас. Я экономист, а не почтальон. Грузы, письма — это не мое.
— Еще пенсии и газеты, — сказал Муса и проникновенно добавил: — Я понимаю, но выбора-то нет. Другой стажер нам не светит, и так три года на эту должность никого найти не могли. Я уж думал, Валентина Игнатьевна решила покинуть нас окончательно, ан нет, все же она бдила.
— Получить направление от нее — это не типичная ситуация?
— Ну как вам сказать, наверное, да. Валентина Игнатьевна там не работает.
— В центре? А где она работает?
— Сейчас нигде, — пожал плечами Муса Ахмедович, — а раньше возглавляла Специальный отдел.
Ситуация была странная. Поди туда — не знаю куда, подпиши у того, кого нет. Может, у них на Почте все больны? Может, я больна и лежу с жаром?
— Не переживайте так, Татьяна. Устраивайтесь к нам. Большая организация. Есть перспективы роста. Государственная контора, отпуск, все льготы положены. Ну что вы, в самом деле! Пройдете стажировку и перейдете на постоянную работу. У нас широкий список вакансий, — уговаривал Муса.
— Девушка сказала, что есть только в Специальный отдел. И только стажером.
— Да бросьте, у нас столько отделений, а она отвечает только за центральное, — отмахнулся Муса.
Я молчала. С одной стороны, мне хотелось работать в центре города в большой организации, по специальности и с хорошей заработной платой. С другой стороны, сейчас срочно нужна работа и хоть какие-то деньги. И даже пособие по безработице от центра занятости было нелишним. А уж зарплата — и вовсе прекрасно. Перспективы роста опять же. И, кстати, куда я тут вырасту?
— Заработная плата не ниже, чем на прошлой работе. Имеем такую возможность, да. У нас тут ненормированный график, а за это всегда идет доплата, — разливался Муса Ахмедович, наблюдая за моими мучениями.
— Ну хорошо, давайте, — решилась я.
— Отлично, — просиял Муса Ахмедович, — я уверен, что вы не пожалеете.
Глава вторая
— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — Козья слобода.
Я открыла глаза и осмотрелась: потертые сиденья, серый салон. Лампы заливали лица пассажиров бледно-голубым светом, и казалось, будто в вагон набилась толпа хорошо разложившихся зомби. Я натянула капюшон поплотнее: восемь утра — час пик, все спешат на работу. И дремлют. Я тоже сплю утром в поезде: стоит мне
только присесть, как глаза сами собой закрываются.— Станция Козья Слобода… — поставленный голос диктора пробил пелену сна.
Послышался щелчок, потом странные звуки, как будто кого-то стошнило, хихиканье, а затем гадкий козлиный голос проблеял:
— Ку-ка-ре-ку! Почтовая служба, двери открываются!! На зарядку станови-ись!
Вздрогнув, я окончательно проснулась.
Это наваждение продолжалось неделю, ровно с того дня, как я заступила на должность стажера в Специальный отдел Почты России. Резкий вопль звучал каждый раз, когда возникала опасность, что я проеду свою станцию. Что только не орал мерзкий Козлиный: и простое короткое «Вставай», и «Проснись и пой», иногда даже читал матерные стихи или пел частушки. И конечно же, кроме меня, никто из пассажиров не выказывал удивления от криков и кривляния.
В первый раз я решила, что мне почудилось. Во второй возникло легкое беспокойство, все ли со мной в порядке. Сейчас же я была серьезно озабочена этими голосовыми не то галлюцинациями, не то повторяющимися сновидениями. Каждое утро, услышав Козлиного, я клялась себе, что запишусь к врачу, но к вечеру забывала, и так повторялось снова и снова. Обсудить проблему можно было бы со Светкой Моховой: мы дружили все пять лет учебы в университете, но сейчас она на месяц уехала к родителям в Набережные Челны.
— Нашла время, — разозлилась я на подругу.
«Светка, когда приедешь? — набрала ей сообщение в мессенджере. — Мне кажется, у меня крыша едет».
«Не кажется, а уже неделю как уехала, — немедленно отписалась подруга, — с такой-то работой».
Тяжело вздохнув, я сунула телефон в карман и стала пробираться к выходу, расталкивая недовольных сонных пассажиров. В полной тишине вагон остановился и я вывалилась наружу.
— Ну что за люди, — я с ворчанием пробилась сквозь стену студентов и служащих, поднялась на эскалаторе и распахнула тяжеленные двери метрополитена.
На улице было хорошо: прохладно и тепло одновременно, как это бывает ранней осенью. Середина сентября — самое лучшее время в Казани: трава еще зеленая, листва кое-где на деревьях пожелтела или покраснела и местами начала опадать. Я вдохнула полной грудью утренний, еще свежий запах города и направилась на работу.
Я опаздывала: третье почтовое отделение на улице Черноморской было открыто с восьми утра. Располагалось оно в здании старой пятиэтажки — маленькое и тесное, с неторопливыми работниками, недовольными, но покорными посетителями и бесконечными очередями.
«Господи, скукота какая!» — подумала я и вспомнила вчерашний разговор с братом. Он позвонил, как обычно, в четверг и спросил, нашла ли я работу. Узнав, куда устроилась, вздохнул:
— С ума сойти, стажером на Почту. Вот была у тебя нормальная работа, а теперь что? Даже не по специальности. И вообще, ну кто работает на Почте? Что там за работа? Сумки таскать?
В разговоре с братом я вовсю использовала свое суперумение — молчать. Спорить с ним бесполезно: Олег старше на семь лет и считает, что я еще совсем не разбираюсь в жизни. Хорошо, что он живет в Москве и не может контролировать каждый мой шаг.