Под прикрытием
Шрифт:
***
Однако, кроме всех этих её «приёмчиков», женского самоуверенного обаяния и эгоцентричной целеустремлённости, бешеной энергетики и сексуальности - в Лиле чувствуется какая-то необъяснимой природы магия, делающая её власть над мужчинами просто невероятно прочной.
И я, как главный герой какого-нибудь фэнтази про гоблинов и эльфов, попал под удар этой «магии»!
Вот, Есенин вернулся и обратив на меня внимания, не больше - чем на опрокинутый кем-то стул, забрал Лизу и слегка пошатываясь повёл её к выходу… Хотя, конечно, в этом месте можно ещё поспорить – кто-кого «повёл».
–
«Ему то, коренному одесситу, - недоумеваю, - чего за московскую шпану переживать-беспокоиться?».
– Хорошо, ещё свидимся. Свой «архив» забери – мне он ни к чему…
– Ах, да! – спохватывается и собирает со стола бумаги64.
Кроме него, Сергея Есенина пошли провожать Вадим Шершеневич, Георгий Якулов и ещё целая толпа - друзей, поклонников поэта и прочих.
Чем-то озадаченный Анатолий Мариенгоф, вернувшись с улицы, тотчас пошёл наверх… Должно быть в офис заведения подсчитывать выручку.
Илья Соломонович Соловейчик куда-то после скандала исчез, а Александр Михайлович Краснощеков, всё так же оживлённо беседовал за одним из столиков с двумя нэпманами.
И тогда Лиля Брик, обратила свой взор на меня и подозвав жестом, несколько смущённо улыбаясь, поведала как самому близкому и даже «интимному» другу:
– Настроение из-за здоровья просто отвратительное! Купила специально пару красных чулок и надеваю их, когда никто не видит - очень весело, знаете ли!
В её устах, это прозвучало как многообещающее предложение мне на эти «красные чулки» взглянуть. По крайней мере - по мере собственной испорченности, я так эти слова понял.
– Красное женское бельё на классных ножках – это неимоверно весело, - кивая соглашаюсь, - и как раз под стиль эпохи…
Невольно для меня, это прозвучало - как моё остро-страстное желание взглянуть, как «красное бельё» - сидит на её женском теле.
Она, загадочно-побуждающее улыбнулась Джокондой с полотна великих Леонардо да Винчи, как будто заранее одобряя любую глупость которую я выкину.
– «Веселиться» в одиночестве слишком часто нельзя, - на уровне инстинкта почувствовав её одобрение своим словам, продолжаю, - можно привыкнуть и незаметно для себя оказаться в Кащенко.
– Хахаха! А Вы, действительно - весьма необычный оригинал, молодой человек! Расскажите мне про себя.
Мал по малу, разговорились.
Совершенно незаметно для меня, очень скоро я стал изо всех сил стремиться доказать ей, что хотя до гениального Маяковского мне бесконечно далеко - но всё на меня, тоже стоит обратить внимание! Лиля Брик же, грамотно задавая вопросы – всемерно поощряла и стимулировала мои старания понравиться ей. И кажется, это был довольно нечастый случай в моих обоих жизнях: когда, пытаясь превзойти себя - я прыгнул выше головы.
– Заведение закрывается, - огляделась она по сторонам, - не проводите ли меня, Серафим?
Её голос, её жесты, её взгляд – показались мне ОЧЕНЬ(!!!) многообещающими и, я не мог сказать ничего другого, кроме как:
– Если в эту ночь я ЭТОГО(!!!) не сделаю - то буду проклинать себя всю оставшуюся жизнь.
Она понимающе улыбнулась этой двусмысленности и с готовностью подставила мне локоток - взяв за который, я повёл женщину-вамп на выход.
***
Дом под номером 3, по адресу «Водопьяный переулок» –
куда мы с Лилей Брик добрались на извозчике, был трёхэтажный и в свете фонарей выглядел очень красивым. Судя по вывескам, на первом этаже - булочная и студия проката музыкальных инструментов, другие два этажа - жилые.Поднимаемся на третий этаж, она звонит в квартиру под номером четыре - где ещё сохранилась медная табличка «Присяжный поверенный Гринберг Н. Н.». Довольно долго не открывали и, потому быть может, Лиля стала мне рассказывать:
– По новым законам старым жильцам пришлось «уплотниться», но Николаю Николаевичу удалось договориться и, вместо пролетариев - к нему вселили нашу «троицу» с домработницей…
– Это вам и ему просто неслыханно повезло.
– Ах, свержение монархии в марте родило такую эйфорию – Вы наверное помните… Вся интеллигенция ходила счастливая, будто надышавшаяся эфиром и слушала музыку революции. Кто ж, знал?
Только вздохнул - припомнив кое-что «своё», аналогичное:
– Это точно! Знать бы - где найдёшь, а где потеряешь… Соломки бы подстелил!
Слава Богу, дверь наконец открылась и, наш несколько политизированный разговор закончился вопросом к заспанной служанке средних лет:
– Аннушка, Осип Максимович спит?
– Спит, Лилия Юрьевна, - та, оценивающе глядя на меня, понимающе качает головой, - как обычно спит…
– Проходите, Серафим.
Скидываю в прихожей новенькие галоши и как был в туфлях прохожу в большую комнату – видимо бывшую столовую. Служанка, закрыв за нами дверь, быстро шмыганула в небольшую коморку напротив – видно в «людскую», напоследок - с любопытством и вместе с тем с лёгким пренебрежением, стрельнув на меня глазками…
Типа, видали мы и не таких!
Начинаю чувствовать себя выловленным в подворотне безродным кобелём - какого за каким-то хреном, привели на случку с породистой сучкой…
Часть столовой отгорожена ширмой с надписью большими буквами:
«На кровать никому садиться не разрешается».
Ага, стало быть - там её «траходром».
Посреди громадной бывшей столовой стоит большой стол с самоваром и посудой, бутылка вина, в вазе конфеты. В правом углу рояль, в левом стоит письменный стол, над ним на стене фотографии – слегка напоминающие мне рогатые оленьи головы над камином в каком-нибудь средневековым замке… «Охотничьи трофеи» стало быть.
Видя моё внимание, хозяйка удовлетворила возникшее любопытство:
– За этим столом иногда работает наш «Щеня».
– Извиняюсь… Кто?
– Володя. Это вот наша первая наша с ним фотография, - с ностальгирующим восхищением, - Вы бы видели, каким мы с Осей его подобрали! А здесь он, как вылитый денди – трость, шляпа…
Нахмурившись, видимо вспомнив какой-то неприятный для неё эпизод их взаимоотношений:
– А всё равно, нутро то - не изменишь: как был Маяковский апашем65 – так им и остался.
Было сильно заметно, что Лиля хоть и «живёт» талантом Маяковским - однако за человека из «своего круга», его не считает и даже относится к нему с некоторой брезгливой снисходительностью.
«Вот, стерва, - непроизвольно подумалось, - ещё и выёживается».
Чтобы прервать неловкое молчание, я осторожно:
– Так значит, это здесь Владимир пишет свои стихи…
– Да! Но, чаще он это делает у себя на Лубянской66, - объяснила «Киса» и показала жестом на стол, - наливайте нам вина Серафим, не стесняйтесь…