Под сенью чайного листа

Он спросил, кто сам вызовется подойти к карте и указать места, где живут акха. Слабый человек всегда старается обидеть тех, кто ниже его по положению, поэтому я подозреваю, что сегодня он будет жесток со мной и Цытэ. В надежде защитить свою подругу – она потеряла брата, и не только это, – я быстро поднимаю руку. Но он все равно вызывает Цытэ.

Она подходит к карте и рассматривает ее. Я знаю ответы, и мне так и хочется помочь ей, но я надеюсь, что она вспомнит истории о том, где живет наш народ, которые слышала от своей мамы, даже если и не сможет указать районы на карте. Однако она удивляет меня, ткнув пальцем в смятую карту.

– Вот Тибет, – наконец произносит она. – Тысячу лет назад, может, и меньше акха устали от холода…

Эту историю мы слышали от старшего поколения. Наши предки спасались от холода.

– Акха… простите… хани… – Мальчишки хихикают над ее оговоркой. – …Спустились с Тибетского нагорья. Некоторые поселились в Бирме. Некоторые в Таиланде. Еще в Лаосе. – Ее палец скользит от страны к стране, пока наконец не останавливается на красном крестике. – А некоторые перебрались сюда, в префектуру Сишуанбаньна…

– Входит ли Наньно в список шести великих чайных гор Юньнани?

– Нет, учитель Чжан. Шесть великих гор – это Маньса, Ибан, Юлэ, Гэдэн, Манчжи и Маньчжуань, которые высятся на восточном берегу реки Ланьцан. А вот здесь, на западном берегу реки, находятся шесть вторых по величине чайных гор: Хэкай, Баньчжан, Бада, Мэнсун, Цзинмай и наша Наньно. В нашей префектуре есть и менее известные горы, где растет чай.

Когда Цытэ возвращается на нашу циновку, я сжимаю ее руку, гордясь подругой.

– Я сделала это, – шепчет она. – Я справилась даже лучше, чем если бы он вызвал к доске тебя.

Ее замечание больно жалит, и я отстраняюсь. Неужели она не понимает, что мне тоже грустно и я нуждаюсь в ее участии?

Конечно, учитель Чжан все видел и слышал.

– Да, Цытэ, ты очень умна для акха, – говорит он, называя ее настоящим именем.

Это плохой знак, потому что он считает всех в нашей провинции безмозглыми, а Цытэ только что доказала, что это не так.

– Весь мир знает, что акха – мишень для шуток. Даже представителей хани высмеивают как «ту». – Это слово из путунхуа, оно известно всем, включая самых маленьких детей. На путунхуа «ту» означает «земля», поэтому нас считают грязными и отсталыми. Учитель Чжан продолжает: – Именно сюда в прошлые века ссылали поэтов и ученых. – А еще сюда отправляли во время «культурной революции» художников, учителей и студентов, таких, как он. – Если всего этого недостаточно, то близость к Бирме усугубляет ситуацию, у акха дурная репутация из-за выращивания опиума и контрабанды наркотиков.

Я оглядываю комнату и вижу, как старшие мальчики закатывают глаза. Такие люди, как учитель Чжан, не понимают нас, как не могут понять нас дай, буланы или любое другое меньшинство, не говоря уже о ханьцах, национальном большинстве. Да, мы выращиваем опиум, да, А-ма использует его в своих лекарствах, но это не то же самое, что контрабанда наркотиков.

– Ни одно из горных племен не любит акха, – продолжает учитель Чжан. – Вы глупые и жестокие. Цытэ хочет доказать обратное.

Учителя Чжана трудно выдержать, когда он в таком состоянии, и я задаюсь вопросом, не произошло ли что-то более личное, что подтолкнуло его к подобной жестокости, вряд ли причиной могли стать сплетни о семье Цытэ и мое поведение в хижине молодоженов. Неужели отклонили очередное прошение о возвращении в родной дом? Или он узнал, что его жена, с которой он давно развелся, снова вышла замуж? Или дело в дожде, который не прекращается вот уже несколько недель, и все вокруг пропахло плесенью, а уши устали от шума неумолимого ливня, безостановочно стучащего по соломенным крышам и шуршащего листвой лесных деревьев.

Все утро учитель Чжан гоняет нас по карте, и на какое-то время я отвлекаюсь от своих переживаний.

– Да! – хором кричим мы. – Мы живем на тропике Рака. – А потом: – Да! Река Ланьцан течет из Тибета!

Река течет через наши горы, меняет свое название на Меконг в той точке, где граничат Китай, Лаос и Бирма, а затем продолжает свой путь через Таиланд, Камбоджу и Вьетнам и в итоге впадает в Южно-Китайское море.

– Да! Ее называют Восточным Дунаем!

Наступает обеденный перерыв. Другие дети бегут под дождем к навесу, но Цытэ берет меня за руку и задерживает под козырьком, защищающим вход в класс.

– Что теперь будет с моей семьей? – спрашивает она, рассматривая унылый пейзаж. – Как мы оправимся после этого? А мой брат…

Мне жаль ее, и я хочу ее утешить, но это сложнее, чем я думала. Ее головной убор богаче моего. Ее родня владеет собственными овощными и опиумными полями. Ее клан по-прежнему живет лучше, чем любой другой в деревне. Несмотря на эти противные мыслишки, она все еще моя подруга, и я пытаюсь выразить ей сочувствие.

– Нам всем будет не хватать твоего брата и его жены.

Она поджимает губы, пытаясь совладать со своими эмоциями.

Наконец она бормочет:

– Не говори больше ничего. Слишком больно.

Затем она второй раз за сегодня отпускает мою руку, выходит под дождь и присоединяется к остальным детям под навесом. Я думаю, каково это – ты вся из себя такая гордая, а потом у тебя отбирают имущество, репутацию и статус.

Я возвращаюсь в класс, чтобы поговорить с учителем Чжаном.

– Я слышал, тебе тяжело пришлось, – говорит он очень мягко, когда я приближаюсь. – Ваши традиции порой очень суровы.

Меня поражает проявленное сочувствие, учитывая то, как он обошелся с Цытэ.

Так же поразительно звучит и мой ответ.

– Спасибо за понимание.

– Старательно учись, и сможешь поступить в среднюю школу и даже пройти дальше. Тебе не обязательно оставаться здесь до конца жизни.

Я слышала, что кроме начальной школы есть еще две ступени. Из наших деревень никто не сдал экзамен, чтобы попасть в среднюю школу, так что эта мысль кажется мне абсурдной, так же как трудно представить, что Чжану когда-нибудь разрешат уехать из этих мест.

– Так чего ты хочешь? – спрашивает он, когда я ничего не отвечаю.

Я лезу в карман и достаю небольшой кусок ткани, перевязанный полоской сушеной кукурузной шелухи. Внутри щепотка чая из листьев последнего сорта. А-ма нравится, когда я передаю учителю Чжану немного этого чая по двум причинам. Во-первых, он грустный и одинокий человек. Во-вторых, я должна проявлять уважение. И, вероятно, это просто фантазии, но сегодня я бы упомянула еще одну причину: отвлечь учителя от Цытэ, дать ей больше времени справиться с потерями в семье.

Во второй половине дня я вижу, как те самые листья плавают в большой стеклянной банке, из которой он пьет чай.

Каждые двенадцать дней цикл начинается заново с дня Овцы в честь бога, давшего начало Вселенной. Никто не работает, а школа закрыта. А-ма ждет, пока мои племянники и племянницы усядутся, а их матери начнут прясть, прежде чем сказать мне:

– Идем. Плащ надень.

Я боюсь того, чего она от меня хочет, но киваю и выхожу за ней под дождь. Мы быстро проходим через врата духов и оставляем нашу деревню позади. Она шагает уверенно и быстро, даже по скользкой грязи, и мне приходится прилагать усилия, чтобы не отстать от нее. Мы поднимаемся по дороге, которая в конце концов приведет к чайным плантациям моих братьев, но не сворачиваем на тропинки, ведущие к ним. Стук дождя по плащу словно усиливает спокойную решимость А-ма. Она молча переходит через тропинку, ведущую к пункту приема чая. Мы попадаем в облака. Все становится призрачно-серым. Тропинка все сильнее сужается. Мы вторглись в область духов. Я рада, что иду с А-ма, потому что она всегда защитит меня и позаботится о том, чтобы я нашла дорогу домой. Мне невыносимо думать о том, что может случиться, если мы разлучимся. И тут мне в голову приходит пугающая мысль. Неужели А-ма планирует оставить меня здесь? Возможно, я настолько разочаровала ее. Но все же мы поднимаемся.