Под сенью чайного листа

– Он был мертв, когда я добралась до него, – рассказывает А-ма таким тихим голосом, словно не хочет, чтобы деревья подслушали. – Он сломал шею. Мне пришлось тащить его тело обратно в деревню.

Обойдя валун и спустившись с горы? Но как?

– Из-за трагедии твой а-ба и братья воспылали ненавистью ко всем диким чаям. С того дня даже твой а-ба не осмеливается приходить со мной сюда. Мой долг – заботиться об этих деревьях, особенно о материнском дереве. Когда-нибудь это станет и твоим долгом. И ты должна пообещать, что никогда не позволишь мужчине войти в эту рощу.

– Я обещаю, но… А-ма, это дерево больное. Видишь желтые нити? Они душат дерево…

Она смеется.

– Если бы я привела сюда твоих А-ба и братьев, они бы опрыскали дерево ядом, чтобы убить всех паразитов, которые нашли убежище в складках его коры. Они бы соскребали грибки и плесень, а жуков давили бы ногтями, но ведь с древнейших времен крестьяне позволяли чайным деревьям расти естественным путем. Подними голову, Девочка. Видишь, как камфара защищает и прячет материнское дерево от духов? Аромат камфары успокаивает, а еще отпугивает насекомых и вредителей. В других частях леса у основания древних и заброшенных диких чайных деревьев могут расти ядовитые растения, а значит, их листья способны вызвать расстройство желудка и даже смерть. Но видишь ли ты здесь что-нибудь ядовитое? Нет. Я хочу сказать, что мужчины в нашей семье не знают, что это за желтые нити, и не любят и не доверяют им. – В уголках ее глаз собираются морщины. – Я же смотрю на наши деревья по-другому.

Наши деревья. Я до сих пор не знаю, как к этому относиться.

– Эти деревья священны, – просто говорит А-ма. – А желтые нити – самый ценный дар материнского дерева. Я помогла многим людям с помощью листьев и нитей материнского дерева, когда все остальное не сработало. Помнишь, у Лоцзэ был такой нарост в подмышке? От моего чая он исчез, как и не бывало. А Дату? Он багровел, а на висках пульсировали вены. Закон акха гласит, что мужчина не должен бить жену, но мы знаем, всякое случается. После того как церемонии, которые предотвращают подобное, не помогли, нима и рума обратились ко мне за советом. Я дала Дату особый чай. Лицо его стало нормального цвета, а эмоции улеглись.

Всего два примера, а я, в свою очередь, могу вспомнить множество тех, кого А-ма не исцелила, некоторые ужасно страдали, некоторые умерли. Мне всего десять лет, и я с трудом справляюсь с нахлынувшими воспоминаниями. Женщина, которая так исхудала, что от нее ничего не осталось… Парень, который случайно распорол себе ногу и в конце концов скончался от зеленого гноя, разъедавшего рану… Некоторые из моих собственных племянников и племянниц, умерших в младенчестве от лихорадки… Им не помогли ни листья, ни желтые нити, ни что-либо из арсенала А-ма, ничего не помогло…

– А как же Дэцзя? – спрашиваю я. – А как же…

– Тебе нужно перестать думать о человеческих отбросах!

– Не получается.

– Девочка, младенцев было не вылечить. У нас есть традиция. Это наш путь.

– Но Дэцзя и Цытэ тоже понесли наказание…

– Замолчи! – Только через несколько секунд она справляется с разочарованием. Наконец она спрашивает: – Ты помнишь, как Цытэ ела медовые соты?

Конечно, помню. Нам было лет пять. А-ба Цытэ принес в деревню соты из улья, который нашел в лесу. Он дал немного Цытэ и мне в качестве угощения. Буквально минуту назад моя подруга весело тараторила, а тут вдруг начала задыхаться и в панике размахивать руками. Тут же появился рума и начал над ней петь. Потом прибежала А-ма…

– Ты засунула ей что-то в рот…

– Если бы я дожидалась, пока придет нима и войдет в транс…

– Ты спасла Цытэ…

– Спасла? – Она снова звонко рассмеялась. – Духовный жрец произнес соответствующие заклинания, а шаман приносит с собой свою силу, куда бы ни пошел. – Она опускается передо мной на корточки, и теперь ее глаза вровень с моими. – Всегда лучше, чтобы они считали хороший результат делом своих рук…

Я люблю маму и благодарна, что она спасла мою лучшую подругу, но мне все еще тяжело. Я оглядываю рощу и вижу не чудесные снадобья, которые даруют здоровье, а пережитки и суеверия, наносящие вред.

– Итак… – А-ма поднимается… – теперь будешь ходить сюда со мной. Я научу тебя ухаживать за деревьями и изготавливать лекарства.

Я должна чувствовать себя особенной, поскольку вижу, что это материнское дерево и вся эта чайная роща значат для А-ма больше, чем муж, сыновья, дочь или внуки, вместе взятые, но все мои знания словно вырезаны тупым ножом прямо по моей плоти.

– Нам пора, – говорит А-ма. – Запомни, Девочка, мужчинам сюда нельзя. Да и вообще не надо никого приводить.

– Даже Цытэ? – уточняю я.

– Даже Цытэ. Даже невесток и племянниц. Это место предназначено только для женщин нашего рода. Ты, я, моя мать… – Ее голос прерывается. А-ма нежно проводит рукой по бугристому стволу материнского дерева.

На обратном пути мама так же молчалива. По тому, как напряглись ее плечи и как напряженно она молчит, я понимаю, что она в высшей степени разочарована во мне. Я не проявила достаточно радости, благоговения или благодарности, когда мне показали мое наследство. Да как я смела?! А-ма считается самой главной женщиной в нашей деревне, но все мужчины и мальчики главнее ее. Я бы нарушила закон акха, если бы поверила ей, а не кому-то из них, а А-ба говорит, что эта роща проклята, тут полно старых, никому не нужных чайных деревьев, а одно даже послужило причиной смерти его отца. Я не знала причин – может, отец решил наказать меня за то, что А-ма по женской линии принесла проклятую рощу в его семью, или просто ни во что не ставит, потому что я девчонка, – но именно эта роща выделена мне в качестве приданого.

Окончательно смирившись с этим, я ясно вижу свое будущее. Мне придется надеяться на настоящую любовь, чтобы найти себе пару, потому что у меня нет ничего ценного, если не считать неумения вышивать, никчемной рощи древних чайных деревьев и симпатичного личика, которое может оказаться недостаточно красивым, чтобы перевесить мои недостатки. Всю дорогу домой я думаю о том, как изменить судьбу. Мы, акха, созданы для странствий, и сейчас мне очень хочется сбежать. Однако хватает здравого смысла, чтобы понять, что бежать особо некуда. В конце концов, я всего лишь маленькая девочка и вряд ли долго протяну в одиночестве в местных лесах. Учитель Чжан сказал, что мне необязательно оставаться здесь навсегда. Может, образование позволит мне переместиться куда-то еще, хотя бы мысленно.

Приходит день Обезьяны. Я выхожу из дома в темноте. И да, дождь все еще идет. Я добираюсь до школы мокрая с головы до ног, но полна решимости насладиться уроками. Учитель Чжан начинает урок истории, посвященный земледелию. Он все это уже говорил, но сегодня я воспринимаю его слова по-новому. Он начинает с рассказа о том, как на протяжении веков люди в этих горах работали на крупных помещиков, которые передавали рощи чайных деревьев из поколения в поколение, сохраняя и накапливая имущество.

– Крестьяне оставались нищими, – вещает учитель. – Они часто умирали от голода. Жизнь была к ним несправедлива. Но после того как председатель Мао объединил страну в… Ну-ка, в каком году это было?

– В одна тысяча девятьсот сорок девятом! – дружно скандируем мы.

– Вся земля была конфискована и перераспределена в пользу масс.

Я знаю, что это правда, потому что семье А-ба выделили немного земли, однако не в собственность, поскольку вся земля принадлежит правительству, а под его ответственность. Семья А-ма, жившая по другую сторону горы Наньно, тоже получила землю. Они никому не рассказывали о потаенной роще. Если бы кто-то узнал об этом, их бы приравняли к помещикам. К счастью, роща, как я теперь знаю, настолько труднодоступна, что ее не сумели обнаружить ни землемеры, ни другие крестьяне. Ее не было ни на одной карте, поэтому ее не конфисковали помещики, не перераспределил председатель Мао, не отнял он же во время «Большого скачка» [8] , и она не подверглась тому, о чем сейчас рассказывает учитель Чжан.

8

Кампания 1958–1960 гг., которая была нацелена на укрепление индустриальной базы, но обернулась социальной катастрофой с огромным количеством человеческих жертв.