Подснежник

— Что-то сказал бы сейчас доктор! — со смешком произнёс мужчина. — А он так был уверен, что я конченый человек!

— Не ехидничайте, — посоветовал Селестен.

— И в мыслях не было! Я ещё опомниться не могу… так внезапно… — Мужчина по-детски счастливо пожал плечами. — Как в сказке!

— По мановению волшебной палочки? — рассмеялся музыкант.

— Вы эта волшебная палочка, — с лёгкой дрожью в голосе сказал Дьюар.

— Ален… — в замешательстве начал юноша, но тут вошла мадам Кристи, и он замолчал.

— Ах, как хорошо, господин Дьюар, что вы опять здоровы! — сказала мадам Кристи, принимаясь за уборку. — Как я рада за вас! У вас совсем ничего не болит?

— Совсем, — ответил мужчина, несколько раздосадованный, что разговор с Селестеном не удался. — Я просто проснулся и увидел, что здоров. Это чудо.

— Да, чудо! — Мадам Кристи подняла глаза на музыканта. — Чудо…

Как показалось Алену, Труавиль и женщина знали что-то такое, чего он сам не знал. Но это его нисколько не задевало. Дьюар плюнул на всё это. Ничто, кроме произошедшего, его не волновало. Он был здоров, и это прекрасно. А стало быть, всё вокруг тоже должно быть прекрасно.

Мадам Кристи наконец ушла, юноша подошёл к Алену:

— Давайте-ка я расчешу вам волосы, а потом вы переоденетесь, и мы с вами поучимся ходить.

— Согласен.

Труавиль взял расчёску, встал перед Дьюаром и стал расчёсывать его запутанные волосы:

— Как вы их запутали…

— Это со сна, — пояснил мужчина, а сам чувствовал, что теряет голову: музыкант был прямо перед ним, такой красивый…

Ален не выдержал. Он просто уткнулся лицом юноше в грудь и обнял его за талию. Юноша словно окаменел. Руки его лежали на голове Алена… Дьюар не ощущал его дыхания, не слышал сердцебиения… словно он обнял нечто… потустороннее.

— Ален! — резко сказал Селестен, не делая ни единого движения.

— Простите, — выдохнул мужчина, — но я просто больше не мог так…

— Отпустите меня! Вы переходите все границы. Сначала вы, если помните, руки мне целовали, потом в любви признавались, теперь вообще… Честное слово, Ален, я вас начинаю бояться! Что вы в следующий раз выкинете?

Дьюар ужасно покраснел, но лишь вновь спрятал лицо на груди Селестена:

— Простите меня, но я… я люблю вас.

— Ну что вы за человек… Ален! В самом деле… — Юноша постарался отодвинуться. — Вы ставите меня в неловкое положение.

— Вы, наверное, считаете меня… в общем, вы понимаете… Только это не так. Я сам не знаю, что со мною происходит… или произошло, — быстро заговорил мужчина, не поднимая головы. — Я никогда ничего подобного…

Труавиль заговорил, и его голос звучал жёстко, слова падали, как стрелы:

— Я буду считать, что вы мне этого не говорили, что вы ничего подобного не делали, что вы просто очень ко мне привязались, — и ничего более. Отпустите меня!

Это прозвучало приказом. Ален повиновался, и Селестен отступил от него на шаг. Тем не менее Дьюар продолжал:

— Разве любовь не прекрасна?

— Не понимаю, как возможно это чувство между… — Селестен слегка споткнулся. — Это противоестественно человеческой натуре.

— Извините меня, пожалуйста, Селестен, но… — Дьюар припомнил подробности одного из их разговоров. — Однажды вы намекнули…

— Ну? Договаривайте, — нахмурился юноша.

— Что вы… ну, в общем, что вы когда-то сами были… влюблены в мужчину, — наконец выдавил из себя Ален.

Тень сбежала с лица Селестена.

— Насколько я помню, ничего подобного я не говорил. Это была другая история.

— Расскажете?

— Я не склонен это обсуждать. Было, да прошло и быльём поросло!

— Хорошо. — Мужчина решил не продолжать этого разговора. — Выйдите, пожалуйста, я переоденусь.

— Вам помочь?

— Нет. Я должен сам научиться делать это снова.

Глаза Селестена засветились.

— Я ждал, что вы ответите именно так. А значит…

Он не договорил, пожал плечами и вышел.

«А что это значит?» — подумал Дьюар.

Оставшись один, он пожалел, что отпустил Селестена. Ему вдруг стало страшно, что без юноши у него ничего не получится, и болезнь опять вернётся, и что его внезапное выздоровление — только иллюзия… Мужчине даже показалось, что ноги у него начинают неметь, и по ним всё выше пробирается холод.

«Я не могу встать!» — подумал он и сделал попытку.

И он конечно же встал, хотя голова у него вновь закружилась. Он придержался рукой за спинку стула и сделал свой первый шаг. Сейчас Ален казался сам себе ребёнком, который учится ходить. Это было сложно. Он приподнял ногу и передвинул её на один шажок вперёд, потом то же проделал со второй. Так он оказался на шаг от того места, где сидел. На три или четыре от того места, где лежал колода колодой целых три года. Дьюар сделал этот шаг по направлению от кровати.

Он долго не решался отпустить спинку стула, за которую держался холодной от волнения ладонью. Наконец, через пару мгновений, Ален разжал пальцы и отвёл руку. Рука дрожала, ноги тоже — от непривычного напряжения. «Сделать ещё шаг?» — сам у себя спросил мужчина.

Решиться было трудно. Одно дело шагнуть, держась за стул. А сделать этот шаг самостоятельно, самому — это другое дело. Дьюар испугался, что может упасть, но даже этот страх не смог ему помешать. Он с шумом вздохнул и, слегка покачиваясь, сделал этот шаг. Это оказалось легко.

Ален осмелел и с помощью таких же черепашьих шажков, шатаясь, добрался до окна. Он сделал эти свои первые шаги не к кровати, чтобы одеться, а к окну, чтобы снова увидеть мир.

Мужчина облокотился о подоконник и выглянул в окно. Он окунулся в бесконечность солнечного света и неба. Ничего, кроме этого, он не видел сейчас: только небо, полное солнца. И где-то там чёрною точкой летела птица Свободы. Ален проследил за нею глазами, насколько это было возможно, и снова заплакал. Он был теперь свободен, как эта птица. Он смог сейчас проследить её полёт от облака до того дерева, куда она пошла на посадку. И эта картина впервые за три года не оканчивалась оконной рамой. Она вообще ничем сейчас не оканчивалась. Небо было бесконечно, как сама вечность. Светлые прожилки улетающих к северу облаков перемежались с глубокой синью небесных просторов.

Солнце ослепляло своим сиянием. Ален зажмурился и отвернулся. В самом деле, пора одеться и спуститься вниз. Прочь из этой комнаты! Чтобы осознать свою теперешнюю независимость как можно полнее. Шаги обратно к кровати были гораздо увереннее, чем от неё.

Ален, наклонившись, провёл рукой по костюму. Наверняка великоват: Ален сбросил в весе за время болезни. Странная вещь, он совсем разучился застёгивать пуговицы, пальцы казались деревянными.

Почти без усилий мужчина подошёл к шкафу, распахнул его дверцу и посмотрел на себя в зеркало. Впервые в полный рост. Ален не узнал себя. Как это мог быть он? Ни тени на лице, хоть ещё вчера их было предостаточно. Посвежевшая кожа, разгладившиеся морщинки. Словно кто-то повернул невидимые часы и вернул Алена в прошлое, ещё до катастрофы. «Не валяй дурака, Ален, — сам себе сказал Дьюар, — путешествие во времени невозможно. Ты, конечно, уже всяких чудес насмотрелся, но это слишком».