Подвиг

У газетнаго ларька стоялъ Лимонадовъ. Топси знала его. Это былъ пожилой господинъ, поэтъ, кажется, единственный Русскiй, съ кмъ полковникъ никогда не раскланивался. Говорятъ: — большевикъ!.. Топси было непрiятно становиться при немъ на заднiя лапы, опираясь передними о край прилавка и ждать, когда торговецъ достанетъ нужную газету.

Лимонадовъ о чемъ то говорилъ съ газетчикомъ, кивая головою на собаку, и оба смялись.

Продавецъ подалъ газету Топси. Той хотлось поскоре отдлаться отъ непрiятной компанiи, и она, схвативъ газету клыками, и стараясь возможно меньше намочить ее на дожд, опрометью бросилась отъ прилавка.

Лимонадовъ и газетчикъ провожали ее почему то дружнымъ хохотомъ.

«Мерзавцы!..»

Полковникъ ждалъ въ «мамочкиной» комнат, гд киплъ на примус коричневый кофейникъ и пахло керосиномъ, кофе и булками. Тамъ сидлъ совсмъ готовый, чтобы идти на работу Мишель Строговъ въ каскетк на затылк, и, держа обими руками большую тяжелую чашку, пилъ горячiй кофе.

Топси, какъ это и полагалось по ея собачьему ритуалу, открыла лапой притворенную дверь, подбжала, любезно извиваясь всмъ тломъ и виляя короткимъ, обрубленнымъ хвостомъ, къ полковнику, сла передъ

нимъ, осторожно толкнула его лапой и подняла голову съ газетой.

Но полковникъ вмсто того, чтобы взять газету изъ зубовъ Топси, поласкать ее по голов и дать ей кусочекъ сахару, сдлалъ свирпые глаза и такъ посмотрлъ на Топси, что та перестала вилять хвостомъ и уронила газету на полъ.

— Ты что принесла, стерва?… А?…

Топси виноватыми глазами смотрла на полковника.

— Нтъ, посмотрите, пожалуйста, какая это каналья здсь издвается надо мною!.. Я этому мерзавцу Жюльену пойду и морду набью!

Полковникъ схватилъ съ пола свернутый, мокрый листъ газеты и съ силою злобно ударилъ имъ по носу Топси. Собака отвернулась и заморгала глазами. Въ жолтыхъ топазахъ отразились недоумнiе и страхъ. Полковникъ сталъ бить приникшую къ земл собаку по чемъ попало. Топси жалобно визжала. На ея визгъ вбжали теща и Ольга Сергевна.

— Ты мн что принесла, дрянь? — бшено кричалъ полковникъ. — Ты мн жидовскую газету принесла!.. Ты что издваешься надо мною?..

— Оставьте собаку, Георгiй Димитрiевичъ, — закричала Ольга Сергевна. — Разв она понимаетъ, что ей даютъ?… Можетъ быть «Возрожденiе» сегодня не вышло почему либо, и газетчикъ ей далъ эту газету.

— He брать была должна!.. Я ее, дуру, училъ… Сколько разъ нюхать давалъ и ту и другую.

— Ее читать было нужно учить, а не нюхать, — сказалъ съ насмшкою Мишель Строговъ и съ трескомъ поставилъ на круглый столъ пустую чашку.

— Ты что щен…

Мишель Строговъ узко поставленными, строгими, срыми, маленькими глазами посмотрлъ на отца и повелъ широкими плечами. Лицо изъ подъ круглой рабочей каскетки казалось наглымъ. Что то хулиганское, «большевицкое» было въ немъ и отъ взгляда Мишеля, насмшливаго и властнаго холодъ прошелъ по жиламъ полковника. Молнiей пробжала мысль — «трогать его нельзя. Ныншняя молодежь… Ей что?… Она и на отца руку подниметъ… Или совсмъ уйдетъ… А онъ съ его шофферскимъ заработкомъ — главная опора семьи».

Полковникъ сталъ совать газету въ пасть собак и говорить сердито, стараясь не глядть на сына.

— Пойди и перемни!.. Пойди и перемни! Мишель Строговъ все такъ же насмшливо, какъ взрослый на задурившаго ребенка смотрлъ на отца. Потомъ вздернулъ плечами, шмыгнулъ носомъ и, ни съ кмъ не прощаясь, вышелъ изъ комнаты. Его тяжелые башмаки загремли по лстниц. Звонко щелкнула желзная калитка палисадника.

— Позвольте мн газету, Георгiй Димитрiевичъ, — сказала теща. — Я пойду и перемню вамъ ее.

Неонила Львовна была въ старомодной — изъ Россiи еще — черной шляпк грибомъ, въ черномъ старомъ плать, подобранномъ по манер прабабушекъ резиновымъ пажомъ, въ порыжлой накидк и съ зонтикомъ въ рук. Она отобрала отъ полковника газету, крикнула собаку и пошла къ дверямъ. Топси, поджавъ хвостъ въ сознанiи горькой обиды, покорно шла за нею. Въ прихожей она взяла въ зубы корзину. Это была другая ея обязанность — носить за «мамочкой» провизiю.

Полковникъ, сердито фыркая, пилъ кофе. Противъ него сидла Ольга Сергевна.

— Хотя бы воспользовались случаемъ и хоть разъ почитали газету другого направленiя. А то на все смотрите глазами «Возрожденiя», — говорила она наигранно спокойно.

Полковникъ мрачно молчалъ. Онъ косился на часы, бывшiе у него на ремешк на рук и разсчитывалъ, успетъ онъ встртить тещу, или проще самому взять у газетчика, да за одно и выругать его. И онъ придумывалъ слова, чтобы газетчикъ не слишкомъ обидлся. «Especes de nouilles» — не сильно ли будетъ?… Хотлъ спросить у жены, да побоялся: — смяться надъ нимъ станетъ.

Они вышли вмст. Молча, толкаясь раскрытыми зонтиками — полковникъ все никакъ не могъ научиться носить зонтикъ — спустились по узкой пшеходной дорожк къ станцiи. Молча сидли рядомъ въ вагон и, когда вышли, — онъ пошелъ вверхъ по набережной, она направилась къ мосту съ золотыми статуями, самому красивому мосту въ Париж, носившему гордое, славное и звучное имя: — «мостъ Императора Александра III».

Разставаясь они не обмнялись ни однимъ словомъ. Не кивнули другъ другу головой. Не улыбнулись ласково. Они все давно сказали другъ другу, и новыхъ ласковыхъ словъ у нихъ не было. Они не понимали одинъ другого и потому не могли простить, онъ ея холодности къ нему, она той тяжкой трудовой бдности, что смнила ихъ когда то безпечальное, красивое житiе въ прежней Россiи.

Этотъ мостъ съ золотыми статуями всякiй разъ невольно блескомъ своего имени возвращалъ ее къ воспоминанiямъ Петербургскаго дтства. Печальная улыбка накладывала складки на ея еще красивое, увядающее лицо, и она, шла, широко раскрывъ громадные, лучистые глаза и никого не видя. Она спотыкалась о каменныя плиты, попадала ногою въ лужи и осуждала всхъ тхъ, кого считала виновниками потери прекраснаго прошлаго и въ ихъ числ и своего мужа.

«Георгiй Димитрiевичъ», — думала она. — «Какъ ей… тогда… казалось… Георгiй Побдоносецъ… Димитрiй Донской — побдитель татаръ на Куликовомъ пол… И не побдоносецъ… Ку-у-да!.. И чьи теперь побды, въ чьихъ рукахъ Куликово поле и берега Дона и Непрядвы?…»

VII

Этотъ день былъ для Топси сложнымъ и труднымъ. Когда съ утра не повезетъ, то ужъ не повезетъ!

Но Топси съ честью вышла изъ труднаго положенiя и Зося, «ами» Фирса Агафошкина, когда выслушала разсказъ Неонилы Львовны о всхъ подвигахъ Топси, хлопнула себя мокрыми руками по бедрамъ — она стирала Фирсово блье — и, блистая свтло голубыми глазами, воскликнула:

— Алэ яки у насъ Топси, прошэ пани… Тэразъ вшысци о ней бэндонъ мувить…

И точно Топси отличилась на все мстечко. Она шла очень разсянная за Неонилой Львовной. Ея собачья совсть была смущена, Чмъ она такъ провинилась передъ полковникомъ?.. За что ее ругали и били?..