Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

С организацией «Московского вестника» при ближайшем участии Пушкина, Туманский становится его активным сотрудником, хотя далеко не во всем разделяет позиции журнала. Последовательная ориентация журнала на немецкую романтическую эстетику оказывается ему чуждой; он рассматривает ее как отход от насущных современных проблем в область «отвлеченных умствований». В известной степени скептицизм Туманского по отношению к «метафизике» любомудров разделял почти весь пушкинский круг, литературно сближавшийся скорее с французской просветительской традицией.

Со второй половины 1820-х годов поэтическая продуктивность Туманского идет на убыль. В 1827 году он принимает участие в издании «Одесского вестника»; в 1828-м — назначен состоять при председателе диванов княжеств Молдавии и Валахии графе Палене по дипломатической части; в 1829-м — участвует в редактировании Адрианопольского мирного трактата. В 1830–1831 годах Туманский посещает Петербург и Москву, видится с Дельвигом и Пушкиным; в 1831 году в письме к С. Г. Туманской дает восторженную характеристику «Путешествию Онегина». 1830-е годы Туманский проводит в дипломатических разъездах; служит в Яссах по комитету о составлении нового регламента по управлению Молдавией и Валахией, а с 1835 года по протекции своих родных, Кочубеев, назначается вторым секретарем при посланнике в Константинополе А. П. Бутеневе. Вернувшись в 1839 году в Петербург, он оставляет дипломатическую службу и переходит в Государственный совет в качестве статс-секретаря по департаменту экономии.

Пишет Туманский в 1830-е годы мало; однако стихи этого времени составляют лучшую часть его поэтического наследия. В эпоху господства «поэзии мысли» Туманский остается верен элегической основе своего раннего творчества, хотя оно и претерпевает значительную эволюцию. В 1830 году он выступает с декларативным утверждением общественной функции поэзии («Стансы», 1830). В стихах его усиливается «объективное», эпическое начало; предметный мир его стихов расширяется и конкретизируется; обогащается их эмоциональный диапазон. К такого рода стихам принадлежит серия лирических пейзажей Туманского, среди которых выделяется получившая широкую популярность «Мысль о юге» (1830); ср. также «Мысль о севере» (1830), «Strand-Weg» (1833), «Дом на Босфоре» (1836). В 1832 году, возможно под впечатлением жизни в Молдавии, он вновь обращается к Шенье и создает два антологических стихотворения («Приглашение», «Отроковице»). Однако и в своей любовной лирике он предпочитает теперь прозаизацию, куплетные формы, ритмико-интонационное строение романса («Размолвка», 1833; «Песня», 1843), предвосхищая в некоторых отношениях романсную лирику Фета или Полонского.

С конца 1830-х годов Туманский совершенно отходит от поэзии; в 1839–1840 годах он занимается составлением «Истории Государственного совета». В 1841 году он действительный статский советник; однако его служебная карьера омрачается в 1844–1846 годы столкновениями с новым государственным секретарем Н. И. Бахтиным. В 1846 году он выходит в отставку и поселяется в своем имении Апанасовке Полтавской губернии, время от времени выезжая в Петербург и Москву.

В последние годы жизни Туманский активно участвует в подготовке крестьянской реформы и даже избирается депутатом для представления в Петербург «Проекта положения об улучшении быта помещичьих крестьян Полтавской губернии». Поручения этого он, однако, принять уже не смог и 23 марта 1860 года скончался.

132. КАРТИНА ЖИРОДЕТА

На склоне вечера, ловитвой утомленный, Сложив с себя колчан и лук окровавленный, В дубраве сумрачной, младый Эндимион, Разлегшись на листах, вкушал отрадный сон. Но верная любовь заботливой Дианы И там, сквозь сень дерев, сквозь тонкие туманы, Золотокудрого ловителя нашла: И там, любуяся красой его чела, Богиня к пастырю в лучах своих слетала И сонного в уста и в очи целовала. 1820 Париж

133. ЮНОЙ ПРЕЛЕСТНИЦЕ

Люблю я звук твоих речей, Наряда твоего небрежность; Но тягостна душе моей Твоя услужливая нежность. Твоих восторгов я стыжусь, Меня пугает наслажденье; В моем прискорбном умиленье Я на тебя не нагляжусь. Беспечная, в чаду разврата Еще не огрубела ты,— Не памятна ль тебе утрата Твоей девичьей простоты? Не сладостно ль тебя увидеть Доверчивую, как дитя,— Я устыдился б и шутя Твое младенчество обидеть. Нередко без огня в крови, С каким-то грустным состраданьем Дарю тебя немым лобзаньем, О жрица ранняя любви. Нередко ласкою нескромной Тревожишь ты мою печаль; Мне жаль красы твоей наемной, И слабости своей мне жаль. Ноябрь 1822

134. ВИДЕНИЕ

На берегах задумчивой Эсмани, Чуть слышной в звонких камышах, Унынием встревоженный, в мечтах Платил я прошлой жизни дани. Видения носились надо мной, Виденья дней, погибших без возврата; В толпе их я узрел, опять в красе земной, Отца, и мать, и брата. Узрел утраченных друзей, Среди надежд, блаженства и свободы, И в утренней небрежности своей Мои младенческие годы. «Привет вам! — я вскричал без ропота, без слез, С душою, полной встречи тайной. — Привет вам, легкие посланники небес Иль гости милости случайной! Приходом вашим ожил я, Как узник, милою утешенный в неволе. Побудьте же со мной, небесные друзья, Порадуйте меня подоле! О, дайте мне вкусить всю сладость сих минут, Все тайны вашего явленья, Постигнуть ваш удел, воздушный ваш приют И горних тел прикосновенья. Скажите, добрые, вы счастливы ль вполне? Не нужны ль и для вас желанья? Не ожидали ль вас в небесной вышине Еще дальнейшие за небом упованья? Скажите, помните ль вы прежней жизни круг: Волненье юности, мечту любви прелестной, — Или прошедшее, как недостойный дух, Не прикасается к обители небесной? Скажите…» Но уж их как бурей унесло; Сверкнула лишь толпа святая, И только матери знакомое крыло Повеяло мне лаской, улетая… <1822>

135. ГИМН БОГУ

Есть бог всевидящий! есть бог каратель злобы! Предвечная любовь и красота! Пославший праху жизнь и утвердивший гробы И на гробах бессмертия врата. Как буря — длань его, и глас его — как громы: Подымет перст и возмутит миры; Но, правосудием и благостью ведомый, На добрых льет он нежные дары. Он пастухов хранит соломенные кровли, Невинность их простосердечных дней; Смиренным рыбарям уготовляет ловли И любит дым их сельских алтарей. Тоске гонимого дарует упованье, Дарует мир сердцам беспечных дев; Отеческой рукой таит от них страданье И слушает веселый их припев. Но вы, могущие, на ложе наслажденья Презревшие безумно божий глас! Вы, пренебрегшие его узаконенье,— О горе, горе вам! Он видит вас,— Он видит всюду вас! В безвинных приговорах, В слезах вдовиц, в лиющейся крови, В терзаньях матерей, в потухших старца взорах И в бедствиях приязни и любви. Не дремлет в небе он! Очами гневный двигнет, Нашлет на вас нежданную боязнь, И вспыхнут молнии и громы — и постигнет Неправедных всеправедная казнь. <1822>

136. К СЕСТРЕ (При посылке ей сочинений Жуковского)

Тому, кто с ранних лет душою Святую правду возлюбил И первых мыслей чистотою Себя от черни оградил; Кто смелым, огненным желаньем Законы неба одолел И в горний мир перелетел Восторгом, чувством и мечтаньем, — Тому, шум зависти презрев, Ценить, в порывах благородных, Балладника прекрасных дев И летописца битв народных. Тому любить и понимать Высоких чувствований сладость, И тихих дум живую радость, И беспокойных дум печать, И голос сердца потаенный О благах дальних, но святых… Блажен, кто, свыше вдохновенный, Поэта чистый огнь постиг! Но славен и блажен стократно Питомец избранный судьбы — От колыбели непонятный, И вождь и властелин толпы, Приявший жизнь с бессмертным правом На лире воспевать богов И лиры сладостным уставом Богам, в гармонии стихов, Передавать мольбы сынов. Ему не страшно мира мненье! Хвалу людей отвергнув сам, Он, бросив мир, в уединенье Хранит в душе одно презренье К его тиранам и рабам, Одну веселость и беспечность, И равнодушье простоты, С надеждой тайною, что вечность Его наследует мечты. 1822

137. МИЛОЙ ДЕВЕ

Другим судьба послала милый дар Пленять твой ум, живить твое бесстрастье, Угадывать твой потаенный жар И похищать души твоей участье; Пускай других с тобою нежит счастье, Пускай, тебе покорствуя, они Забудут мир, желания, измену И в долгие прекрасной жизни дни Младой любви твоей познают цену. Без зависти, смиренный до конца, Их тайный друг, твой обожатель тайный, Я буду ждать, что лаской, хоть случайной, Когда-нибудь ты наградишь певца. Декабрь 1822 Петербург

138. МУЗЫ

И думы важные, и огнь моей души — Ваш дар, волшебницы камены! Вы были верны мне в украинской тиши И на брегах роскошной Сены. На пиршествах друзей, в беседе молодой Со мной вы пели и смеялись, Любили братский шум и чашей круговой В жару веселья прохлаждались. Но чаще, полные волнением одним, В прозрачной мгле беззвездной нощи Со мной гуляли вы и пением своим Безмолвны потрясали рощи. Как солнце, золотя небес своих лазурь, Им тихо светит и в ненастье, Так, неизменные, в минуты грозных бурь Вы тайно мне дарили счастье. Когда больной, без сна и охладев, как лед, В борьбе с недугом изнывая, Я ждал, что с важностью наемной отопрет Мой ранний гроб рука чужая; Когда веселых дней коварные друзья Страданья моего бежали И ни единый взгляд не падал на меня С участьем искренней печали; Когда в очах моих последний пламень гас… В тот миг я, с верою спокойной, Ко мне слетающих опять увидел вас Толпой приветливой и стройной. Вы, с лаской нежною и за сестрой сестра, К одру любимца приближались И, став, как гении, по сторонам одра, Приятно меж собой шептались. С усильем голову больную приподняв, Я слушал шепот сей волшебный И, в радостных слезах, подруг своих узнав, Источник обретал целебный… Мне улыбнулась жизнь — и долго, бодрый вновь, В благословенной ими сени Я славил песнями высоких дев любовь, И сладко трепетал мой гений. <1823>