Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

2. ПРИМИРЕНИЕ

За прихоть женского тщеславья, За резвый бред души младой, В безумном гневе, тень бесславья Набросил я на идол мой. И думал: «Нет! мечты послушной За нею вслед не повлачу: Я не хочу любви бездушной, Корыстных благ я не хочу». Но как же грудь моя забилась, Когда внезапною грозой Она, прелестница, явилась В слезах и в блеске предо мной! Когда небесные все силы Призвала, дни свои кляня, И застонала: «Милый, милый, Ужель разлюбишь ты меня!» В одно мгновенье гнев и пени — Всё разлетелося как дым,— И вот уж вновь в зеленой сени, Сплетясь руками, мы сидим. Глядим на море, где трепещут Заката яркие струи, И наши взоры так же блещут Златыми искрами любви. 1833

180. НЕАПОЛЬ, ПРОЩАЙ

(Посвящается М. В. А-г)

Неаполь, прощай! О, недолго мой взор Красою твоей любовался, Отливами дивными моря и гор, Лазурью небес упивался! Как изгнанный дух, покидая свой рай, С тобой расстаюсь я, Неаполь. Прощай! Прощай, голубой, полнозвучный залив, Живая Неаполя лира! В час ночи, когда твой немолчный призыв Носился по безднам эфира, Гремучий и жалобный, вещий без слов,— Мне мнилось: то голос отживших веков. И ты, мой любимец, надводный чертог, Ты, замок плавучий Капрея, Прощай! Кто прекрасного чувство сберег, Тот, в сердце твой образ лелея, Его сохранит до заката мечты, Как милые милого друга черты. А вот и Везувия грозный панаш, Как облако, к небу восходит. Привет тебе, старец, недремлющий страж! Очей с тебя странник не сводит И мыслит, тобою любуясь: «Вот он, Кем древнего мира обломок спасен!» Прощайте, балконов зелены шатры, Садов благовонные своды, Звон музыки, песни, ночные пиры, Разгул нищеты и свободы, — И ты, сорентинка, цвет юга златой, Поэзии Тасса отрывок живой! Край солнца, чудес вечно юных страна, Где создал Эдем свой Виргилий! На лаве твоей жизнь, как чаша, полна Без грубых забот и усилий; Душа, упоенная внешней красой, Ликует и пищи не хочет иной. О, что же отныне мой путь озарит Таким вдохновительным светом? Что душу, как ты, освежит, обновит И врежется в память заветом? Мне грустно; отныне мне счастья не знать: Кто видел Неаполь, тому умирать. Март 1834

181. ДОМ НА БОСФОРЕ

Зеленый сад, фонтан и розы; Над зеркалом воды прохлады полный дом; С навеса вьющиеся лозы; Стена заветная кругом (Приют домашних тайн), а в стороне кладбище; Ряд кипарисов, минарет — Вот очерк твой, восточное жилище! Восток! вот милый твой привет! О! в этом светлом заточенье, Наверно, жизнь как сон легка. Понятно лени здесь влеченье, Понятна сладость чубука. Сядь у окна, кури, — дым вьется, взор ликует, Ряды картин мелькают пред тобой, Как будто их живописует Волшебный перст, лелея отдых твой. Здесь — ткань пролива голубая С живыми, яркими узорами ладей; Там пирамиды гор; там башня вековая, Увечный страж гробов минувших дней; Подале цепь дворцов; а дале у потока Толпы народа, блеск одежд, шатры дерев, И всё озарено алмазным днем востока, Как рай очами райских дев. Но вот за синею громадой Истамбула Закат то розами, то золотом горит; Свой звездный плащ ночь тихо развернула, Умолк последний звук молитвы. Море спит. Ты близок, час утех и чувственности страстной. О! сколь пророка благ закон! Для мысли — светлый мир; для неги — мир прекрасный Гарема чистых дев и жен. И правоверного приемлет В ревнивый свой чертог решетчатый гарем. На персях счастья там он дремлет, Там предвкушает он Эдем. Но только тонкий луч востока К его очам сквозь полог проскользнет, Он, бодрый, вновь спешит благословлять пророка, Любуясь зрелищем холмов своих и вод. 1836

182. ОТРАДЫ НЕДУГА

От всех тревог мирских украдкой, Приятно иногда зимой С простудой, с легкой лихорадкой Засесть смиренно в угол свой; Забыв поклоны, сплетни, давку, И даже модных дам собор, Как нектар, пить грудную травку И думам сердца дать простор. Тогда на зов воображенья, Привычной верности полны, Начнут под сень уединенья Сходиться гости старины: Воспоминания, виденья, Любви и молодости сны. Ум просветлеет; голос внятный В душе опять заговорит, И в мир созданий необъятный Мечта, как птица, улетит… Пройдут часы самозабвенья, Посмотришь: день уж далеко, Уж тело просит усыпленья, А духу любо и легко, — Затем что, голубем летая В надзвездном мире вечных нег, Он, может быть, хоть ветку рая Принес на радость в свой ковчег. 1838

183. ЛЮДИ И СУДЬБА

Со всех концов земли, как смутный пар с полей, Восходит каждый миг до неба Неистощимый вопль людей: Кто просит радостей, кто хлеба, Один — бесстрастия, другой — борьбы страстей; Тот молит обновить скудеющие силы, А тот — уснуть скорей во глубине могилы. И всем им строгий глас судьбы Дает один ответ: «О смертные безумцы! Зачем ваш плач, зачем мольбы И праздных жалоб ропот шумный? Вовек неколебим державный мой закон. Жизнь вашу жизнь иная сменит, Но так же тверд пребудет он, И никакая власть его не переменит. Рукою праведной вам жребии даны, И если благами неравны ваши доли — Вы общей участью равны И все равно одарены Сокровищницей чувств и воли. Для полной цели естества Всё нужно: радость и страданье, Блеск солнца, грохот бурь, позор и торжества, И жизни цвет, и жизни отцветанье. Храните ж мой завет святой: Терпите в скорбный час, в отрадный час ликуйте, Мужайтесь волею, но суетной мольбой Суда небес не испытуйте». 1838

184. ЖАЛОБА

Где прежних дум огонь и сила? Где вдохновение младой моей поры? Я старец: чувственность, как бездна, поглотила Обильной юности дары. Прекрасна жизнь, когда любовь и слава Души единая корысть: Тогда мечта полна, светла и величава, Тогда творит перо, творит резец и кисть. Но — горе мне! — высокой цели радость Невластна более мне душу волновать: Кто раз вкусил земной отравы сладость — Утратил духа благодать. Отдай мне, ангел мой, хоть на одно мгновенье Мой чистый, мой сердечный труд: Игривой мысли вдохновенье, Заветных образов сосуд! Отдай мне нить моих созданий, Тревогой светскою разорванную нить: Усталый от сует, как ратник после брани, Я жажду душу обновить! Безумная мольба! Минуло то, что было! Усопших душ ничто не воскресит! Я кличу ангела, но ангел светлокрылый Лишь издали мелькнет и — мимо пролетит!.. Сентябрь 1839

185. ПЕСНЯ («Любил я очи голубые…»)

ПОСВЯЩЕНА А. О. СМИРНОВОЙ

Любил я очи голубые, Теперь влюбился в черные. Те были нежные такие, А эти непокорные. Глядеть, бывало, не устанут Те долго, выразительно; А эти не глядят; а взглянут — Так словно царь властительный. На тех порой сверкали слезы, Любви немые жалобы, А тут не слезы, а угрозы, А то и слез не стало бы. Те укрощали жизни волны, Светили мирным счастием, А эти бурных молний полны И дышат самовластием. Но увлекательно, как младость, Их юное могущество. О! Я б за них дал славу, радость И всё души имущество. Любил я очи голубые, Теперь влюбился в черные, Хоть эти сердцу не родные, Хоть эти непокорные. <1843>

186. ПЕВЕЦ Быль

«Вино и песни любит младость, Пиры и девы нужны ей И увлекательная радость Как день сверкающих ночей! Ищи отрад в народных спорах, Кто хочет! Счастье мы найдем В разгульных звуках, в милых взорах И в чашах с пенистым вином»,— Так пел германец. Вдруг по граду, Как буря, грянул грозный клик… Прервал певец свою балладу И ухом к буре той приник,— И, слово страшное «свобода» Услышав, бросил лиру он… И вот уж вдаль волной народа Он, как потоком, унесен. Умолк мятеж! Смирились люди; Как прежде, тих и светел град, Отрада вновь проникла в груди… Но где же ты, певец отрад? О горе! с площади кровавой Не воротился к лире он! И песнь, дышавшая забавой,— То был его предсмертный стон. Напрасно ж ты, мечтатель юный, Вне жизни думал жизнь создать; Ты сладко пел, но лгали струны — Событий носим мы печать! В дни бурь — поэзии нет мира; Делам и песням путь один…

Ф. А. ТУМАНСКИЙ

Федор Антонович Туманский (1799–1853) [150] — троюродный брат В. И, Туманского. По окончании Киевской гимназии вышних наук учился в Московском университетском благородном пансионе и Московском университете (1817–1821) на отделении словесных наук. В пансионе он не пользовался никакой литературной известностью и, возможно, даже ничего не писал [151] . Окончив курс, Туманский 21 июня 1821 года поступил в департамент духовных дел, где был сослуживцем Панаева, Б. Федорова, Воейкова и Л. С. Пушкина, с которым у него установились близкие дружеские отношения; по-видимому, через него он коротко знакомится с Дельвигом и Баратынским и входит в дельвиговский кружок [152] . В 1823 году появляется (под анаграммой) первое известное нам его стихотворение («Родина»). Он принимает участие в подготовке к изданию стихотворений Пушкина, а в 1825–1830 годах выступает в «Северных цветах» как автор нескольких элегий, которые встречают признание у современников и даже перепечатываются несколькими годами позднее. Туманский не выходит за рамки элегической традиции 1820-х годов; его стихи принадлежат к показательным и удачным ее образцам. Его «Птичка» (1827), соотносящаяся с аналогичными стихами Пушкина и Дельвига, приобрела особую популярность; современники ставили ее выше, нежели пушкинскую. Сам Туманский, человек флегматичный и беспечный, относился к своему творчеству как типичный дилетант; его равнодушие к поэтическим лаврам в значительной мере было причиной того, что до нас дошло не более 10 его стихотворений. В 1825–1827 годах Туманский служил в департаменте разных податей и сборов, а в 1828 году был определен в штат канцелярии полномочного председателя диванов княжеств Молдавии и Валахии [153] . В 1834 году он оставляет службу и поступает на нее вновь лишь в 1837 году — уже в Петербурге, в хозяйственный департамент министерства внутренних дел; в 1837–1838 годах он принимает участие в редактировании «Журнала министерства внутренних дел». В 1841 году он получает назначение секретарем консульства в Молдавии. С 1851 года Туманский — генеральный консул в Сербии; в Белграде он и скончался 5 июля 1853 года.

150

А. А. Кондратьев, Ф. А. Туманский. Материалы к биографии. — ЦГАЛИ, ф. 5, оп. 1, № 119; в формулярном списке 1821 г. в ЦГИА (ф. 1349, оп. 4, № 102, лл. 193 об., 194) указан возраст 21 год.

151

«Русский архив», 1874, № 9, с. 728.

152

«Русский архив», 1863, № 4, с. 350.

153

«Летописи Государственного литературного музея, кн. 1. Пушкин», М., 1936, с. 77.

187. РОДИНА

Есть на земле безвестный уголок, Уединенный, неприметный: Знакомый луг, знакомый лес, поток, И в них дух добрый и приветный. Он издавна живет в том уголке, Летает птичкой по дубравам, Шумит в бору, купается в реке И улыбается забавам. Оберется ль в луг красавиц хоровод — Он между ними невидимкой, И под вечер он в сумраке поет Любовь с пастушеской волынкой. Я не видал его в стране родной, Но с ним почувствовал разлуку, Когда, в очах с прощальною слезой, Я посох странника взял в руку. Он вкруг меня в унынии шептал: «Куда? не я ль тебя взлелеял?» Он за рубеж отчизны провожал И грустью на меня повеял. Казалось мне, покинут детства друг, Который вместе рос со мною. Недаром же с тобой разлуку, добрый дух, Зовут по Родине тоскою! 1823

188. К…(«Я не был счастьем избалован…»)

Я не был счастьем избалован; Нет, нет, красавица моя, Уж я давно разочарован, Узнал всю бедность бытия; И сердцем я привык не верить Всем лучшим благам жизни сей! К чему ж напрасно лицемерить И взором пламенных очей, И сладким шепотом речей, И ласкою руки притворной? Я не любви твоей хочу, Я к нежности твоей упорной Души ничем не приучу. <1824>