Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

97. ОБОДРЕНИЕ

Сиянье дню, роса цветам, Крыле уму в его стремленье, Талантов воспитатель нам, Живительное Ободренье!.. Не ты ль ввело младых певцов, Марона, Флакка, честь веков, В чертоги Мецената пышны? Не ты ль восторг внушило им? Их лирами — гордился Рим, И звуки их вселенной слышны! И там, где Цезарь воздвигал Торжеств трофеи, в страх вселенны, Отколе меч простря победный, Закон земным царям давал, — Там, в честь ума и дарований, Певец Лауры и мечтаний, Багряной тогой облечен, На стогнах славы, в Риме шумном, При плесках граждан, громе трубном В Капитолийский храм введен. Неверно счастье нам; но слава Не требует его венцов! Необорима, величава, Сквозь даль пространств, сквозь мрак веков Она свой блеск распростирает, В полете время обтекает — Не кипарис, но лавр растит! Дерзай, чье сердце к славе бьется! Забвенье лиры не коснется, И ты не будешь позабыт! Позор тому, кем не почтен Муж, дарованьем знаменитый! Омер, пристанища лишен, В безумных доме Тасс сокрытый Коварну зависть обличат. Талантам к славе — нет преград; Невежд бессильны все упорства, Гоненье изнеможет их, И грозный приговор потомства Отмстит за честь певцов своих. Счастлив, кто хочет уступать Завистникам успех неверный И, выше став молвы пременной, Хулу и лесть их презирать; Над облаками так парящий Орел не слышит рой жужжащий; Но, в силах ослабев души, Чувствительный к неблагодарным, Расин поник челом печальным, И Озеров — угас в тиши. Бессмертен век их, краткий днями! Но ободреньем лишь цветут Сады наук; его лучами Согреты, зрелый плод дают! Хвались плодом благотворений, Шувалов, мирных знаний гений! Отчизна дел твоих полна, И в свитке Клии, пред веками, Златыми блещут письменами Тебе подобных имена. Здесь дар почтен! здесь он прославлен! В стране побед, в земле снегов, Афинских муз Парнасе восставлен! Здесь холмогорский рыболов Двор украшал Елисаветы; Был зван на царственны советы Державин, лиры властелин; Венчанный лавром страж закона, Предстатель Дмитриев у трона, И гость чертогов — Карамзин! Любимцы пиерид бессмертны; Их имя, по теченью лет, Из рода в роды отдаленны Юнея, славою прейдет. Изменится лицо Природы, И минут царства и народы; Афины были! — путник там Одни развалины застанет; Твой лавр, Державин, не увянет, Взносясь челом, в упор векам! Благоговенье к дому Феба! Здесь жил Державин, здесь звучал! Здесь, проповедник тайны неба, Он бога пел — и мир внимал! Следы его здесь не остыли; Сюда мы зреть его спешили; Мы не забыли звуки слов, Как здесь приветным разговором, Грядущее провидя взором, Он ободрял младых певцов. Так, ободренья, ободренья Прошу, о музы, я от вас; Вам на достойны песнопенья Внушите вы мой робкий глас! Забудь звук чаш, пиров свидетель! Венчай цветами Добродетель, Воспой Отечества сынов. Победы славной ищет воин, — Да будет нас предмет достоин Поэзия — язык богов. 1823

98. НЕРАВНАЯ УЧАСТЬ

На кладбище земле отдать несли Гроб розовый, осыпанный цветами; Прохожие смотрели со слезами, Как вслед отец и мать, рыдая, шли. Летами и печалью изнуренный, В толпе старик брел, подпершись клюкой. «Чей гроб?» — спросил, участьем побужденный, Задумчиво сопутник молодой. «Увы! — сказал старик, — она, как радость, Как ангел, гость минутный здесь была; Едва она узнала жизни сладость, — Безропотно от мира отошла. С младенческой невинностью понятий, Прекрасная, как юная весна, От родственных отторгнута объятий, От брачного венца отозвана! А я, — он молвил с горькою улыбкой, — Всех пережил, и ближних и друзей! И, смертию забытый здесь ошибкой, Скитаюся на старости моей!» 1823

99–102. ЭЗОПОВЫ БАСНИ В СТИХАХ

1. ВОЛК И ЯГНЕНОК

Волк за Ягненком гнался Ягненок в капище вбежал… Предатель вызывать его оттуда стал: «Смотри, — сказал, — к жрецам попался! На нож пришел ты в храм». Ягненок отвечал: «Жду смерти и не скрою, — Но лучше жертвой быть богам, Чем быть растерзанным тобою». Со славой лучше умереть, Когда неотвратима смерть. 1823

2. ЯВОР

В день летний путники под зноем солнца шли, И, гору миновав песчаную, крутую, Увидя Явор, прилегли Под тень его густую, Прохладой освежась его, Они усталость, жар забыли. «Ну что за дерево! нет пользы от него! Бесплодное!» — смотря на Явор, говорили.  «Неблагодарные! — им Явор возразил.— Вы наслаждаетесь моим благодеяньем И воздаете порицаньем Тому, кто вас покоил и укрыл!» 1823

3. МАЛЬЧИК И ПРОХОЖИЙ

Купаясь, мальчик утопал. «Ах, помоги!» — прохожего он звал. Прохожий стал кричать: «Как глупо, безрассудно Купаться в месте том, где утонуть не трудно!» — «Ах! — мальчик говорил, — ты жизнь мне сохрани! А после побрани!» 1823

4. МЕДВЕДЬ И ЛИСИЦА

Медведь хвалился, Что он из всех зверей И жалостливей, и добрей, И мертвых никогда касаться не решился. Лисица молвила: «Тебе хвала и честь За милосердие такое; Но лучше б, куманек, тебе покойных есть И дать живым — пожить в покое». Бесстыдный лицемер хоть любит злом вредить, А хочет добрым слыть. 1823

103. В ПАМЯТЬ МИЛЫМ

В какой стране долина роз погибших, Где вновь цветут их прежние цветы? В какой стране приют друзей почивших? Где вновь узреть их милые черты? Живет ли то, чем сердце наше жило, И мысль о нас еще ль хранит оно? Нас любит ли что прежде нас любило? И далеко ль — от нас разлучено? И долго ли разлуке сей продлиться? Не спрашивай, о сердце, у судьбы; Таинственный покров не прояснится. Мы, смертные, — безвестного рабы. Но верь тому, что живо провиденье, Что солнце есть, хоть скрылось в глубину; О, верь тому! Есть в смерти возрожденье. Зима полей — готовит нам весну. <1829>

О. М. СОМОВ

Орест Михайлович Сомов (1793–1833) известен преимущественно как критик и беллетрист. Поэтическая деятельность не была для него определяющей, однако в начале 1820-х годов представляла собою довольно заметное явление. Обедневший потомок старинного дворянского рода, Сомов родился в Волчанске, на Украине; образование получил в одном из частных пансионов, затем в Харьковском университете. Первые его стихи появились в 1816 году в «Украинском вестнике» и в «Харьковском Демокрите». На протяжении 1816–1817 годов он печатает здесь многочисленные стихотворения «на случай», эпиграммы, эпитафии и т. д. Около 1816 года Сомов переезжает в Петербург и в 1818 году избирается членом Обществ любителей российской словесности и любителей словесности, наук и художеств. Он сотрудничает в «Благонамеренном» и «Соревнователе», печатая здесь басни, переводы и переделки образцов легкой и анакреонтической поэзии (Парни, Дезожье) и т. д. В 1819–1820 годах Сомов совершает заграничную поездку, посетив Польшу, Германию, Францию, и знакомится с современной французской литературой и театром. В 1820 году Сомов возвращается в Петербург и теснее сближается с кругом А. Е. Измайлова; он — постоянный посетитель и салона С. Д. Пономаревой, где носит прозвище-псевдоним «Арфин». В 1821 году своим разбором перевода Жуковского из Гете «Рыбак» Сомов открыл полемику группы Измайлова против «новой школы словесности». На стороне «михайловцев» и В. Н. Каразина он оказывается и во время известного конфликта в среде «соревнователей» 15 марта 1820 года.

В 1822–1823 годах Сомов пишет ряд памфлетов, эпиграмм и критических разборов, направленных против Дельвига и Баратынского. Его имя постоянно упоминается и в ответных полемических выступлениях дельвиговского кружка. Вместе с тем позиция Сомова не есть позиция «антиромантика»: в начале 1820-х годов он делает перевод антиклассицистской сатиры Бершу и обращается к творчеству Байрона. Значительное влияние на Сомова оказывает и атмосфера общественного подъема 1820-х годов; в его поэтическом творчестве появляются произведения ораторского жанра, с ярко выраженной гражданской окраской. Такова «Греция» (1820) — одно из лучших произведений филэллинистической литературы периода декабризма; теми же настроениями проникнуты и переведенные им «Записки полковника Вутье о нынешней войне греков» (1825), популярные в декабристских кругах. С 1821 года Сомов активизирует свою деятельность в «ученой республике», сближается с Рылеевым и Бестужевым, принимает участие в издании «Полярной звезды» и «Соревнователя», где в 1823 году печатает свою наиболее значительную литературно-теоретическую работу «О романтической поэзии». Статья эта — результат изучения западных литератур и трудов теоретиков романтизма (г-жи де Сталь и др.), а также собственных занятий Сомова русским и украинским фольклором — обосновывает необходимость национальной поэзии, «неподражательной и независимой от преданий чуждых».

После восстания 14 декабря Сомов был арестован, однако освобожден, за неимением данных о его участии в деятельности тайного общества. В 1826–1829 годах он — постоянный сотрудник «Северной пчелы», где печатает критические статьи и переводы; он выступает (в «Северных цветах» и других альманахах) и со своими оригинальными повестями, на материале преимущественно украинского быта и фольклора. Профессиональный литератор, Сомов вынужден добывать себе средства к существованию исключительно литературным трудом. В 1829 году, порвав с Булгариным, Сомов переходит к Дельвигу и становится одним из ближайших его сотрудников по изданию «Северных цветов», а затем (в 1830–1831 годах) «Литературной газеты». К поэзии в это время он обращается лишь случайно. Умер Сомов в 1833 году [134] .

134

О Сомове см.: С. Н. Браиловский, К вопросу о Пушкинской плеяде. Орест Михайлович Сомов, Варшава, 1909; З. В. Кирилюк, О. Сомов — критик та белетрист пушкінської епохі, Київ, 1965 (на укр. яз.).

104. КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ (Опыт русского размера)

Поднимались от востока тучи мрачные, Облегли вокруг грядами синий свод небес; Ветры буйные, крылаты, сорвались с оков, Всею силою ударили по безднам вод. Закипело непогодой море черное, Клокотала вся пучина от движенья волн, Застонали вдалеке скалы кремнистые, Белой пеною покрылся брег утесистый… Между волн, в средине моря, сквозь туманну даль, То мелькнет, то снова скроется в волнах корабль; Ветр порывный, раздирая паруса его, Быстро мчит и повергает в треволнение; С свистом снасти оторвавши, носит в воздухе; От качанья мачты с скрыпом преломляются. Корабельщики, трудами утомленные, Потеряли всю надежду избавления; Смотрят вдаль — там берега к ним улыбаются, Но мгновенье — берега от глаз сокрылися; Смутный взор они низводят в море шумное — Море, бездны разверзая, вторит: гибель вам! К небесам, в слезах, с мольбою обращаются — Небеса, облекшись в тучи, шлют к ним молнии И громами подтверждают: нет спасения! И, вперив унылы очи в воды пенные, На корме стоит в печали нежный юноша: Вздохи тяжкие стесняют грудь высокую, И струятся током слезы по лицу его; Горьки жалобы со стоном вырываются: «Нет! не видеть мне бесценной, милой родины. Здесь погибну невозвратно я в седых волнах; Не готовь мне ласк приветливых, родимая! Не прижмется сын твой радостно к груди твоей; Я умру — и ты не примешь вздох последний мой! Не согреет поцелуй подруги милыя Сих ланит, запечатленных смертной бледностью; Не вдохнет она дыханьем уст малиновых Жизни в грудь сию, навеки охладевшую; Не откроют слезы, льющиесь из глаз ее, Сих очей, сном непробудным отягчаемых!» Так стенал, — но буря, с яростью взорвав валы, Понесла корабль стремительно ко грудам скал,— С громом рухнувшись о камни, расщепился он, Лишь обломки полетели в брызгах вверх и вниз; И пловцы, стремглав низвергшись в хляби черные, Смерть безвременну впивают с влагой мутною… Всех пожрала их пучина ненасытная И изринула тела их на песчаный брег! <1818>