Поэты «Искры». Том 2

225. ЗОЛОТОЙ ВЕК Октавы

1

Немало развелось теперь людей Всем недовольных — холодом и зноем, Печатью, сценой, множеством идей, Нарядами с нескромным их покроем, Решеньями присяжных и судей, И стариной и новой жизни строем, И русскою сатирой, наконец… Вступись же, сатирический певец,

2

Скорей за репутацию сатиры И отвечай: вы правы! мы скромны, Не кровопийцы мы и не вампиры, Но в этом не видать еще вины, Как думают различные задиры. Когда нет зла среди родной страны, Где каждый счастьем ближних только занят, Где без улыбки праздничной лица нет,

3

Как может быть сатира наша зла? Какие сокрушительные ямбы Придут на ум, когда одна хвала Сама собой ложится в дифирамбы, Когда поэт, как из цветка пчела, Отвсюду мед сбирает, и не вам бы, Друзья мои, скорбеть, что этот мед Сатире нашей пищи не дает.

4

Живем мы в век «отчетностей» и съездов, Общественных, обеденных речей, Манифестаций шумных у подъездов И экономной топки для печей, Прогресса всех губерний и уездов, Где что ни шаг, то всюду для очей — «Отрадное и светлое явленье», Достойное похвал и умиленья.

5

Сегодня — где-нибудь народный пир, А завтра шумный праздник юбилея И торжество на целый русский мир, Где, от вина и счастия алея, Сливаемся мы в сладкозвучный клир, И никогда такая ассамблея Насмешки злой — о, боже сохрани! — Не вызовет в печати в наши дни.

6

Кто ж явится с сатирою бесстыдной Среди торжеств, веселья и утех Смущать в толпе покой ее завидный? Нет, на такой мы неспособны грех. У нас есть только юмор безобидный И цензированный самими нами смех, Без всякого ехидства и протеста: В Аркадии сатирикам нет места.

7

Но все-таки мы смелы чересчур И говорим с известною свободой; Без страха наш развязный балагур Трунит над бедной финскою природой, На «чернь» рисует ряд карикатур (Над «чернью» смех похвальною стал модой), А иногда, как гражданин-пиит, Городовых и дворников казнит.

8

До колик мы смеемся иногда, С эстрады клубной слыша анекдоты О плутовстве одесского жида, О мужичке, который до икоты Напился пьян… Всё это без вреда Нас развлекает в клубе в день субботы; Тот смех лишь возбуждает аппетит И нашему веселью не вредит.

9

Наш юмор безобиден. Скуки ради Стишки запретные мы любим почитать, Мы подтруним над «сильным мира» сзади, Чтоб льстить в глаза и стулья подавать, И наши черновые все тетради Наполнены — коль правду вам сказать — Хвалебными посланьями к вельможам… Мы никого сатирой не тревожим.

10

И это ли не признак, что настал Век золотой? Смех горький затаился В груди людей, и каждый думать стал Теперь: «И я в Аркадии родился!» И потому российский Ювенал В Полонского у нас преобразился И начал славить умственный застой, Как делает граф Алексей Толстой,

11

Который некогда так весел был и боек… — Да, век прошел проселочных дорог, Валдайских колокольчиков и троек, Исчез и крепостник и демагог; Цыганок нет, нет ухарских попоек, А вместе с тем почил на долгий срок, Похороненный с прочими грехами, Наш прежний смех — и в прозе и стихами.

12

По рельсам чинно ездим мы теперь, Цыганок заменили оперетки, И прогрессистом смотрит прежний зверь; Безумные попойки стали редки, Крепостники, смирившись от потерь, Не могут жить, как прежде жили предки, Повсюду тишь да божья благодать… Откуда же сатиры ожидать?

13

Сатира с отрицаньем неразлучна, А мы давно девизом запаслись, Что вкруг «всё обстоит благополучно», И, искренно поверив в тот девиз, Нашли, что и без смеха нам не скучно, А если б даже им мы увлеклись, То этот смех не смех ведь, а скорее Хихиканье ливрейного лакея. 1872

226. СКАЗКА О СЛАВНОМ ВИКОНТЕ СЫР-БРИ

1

Жил да был виконт Сыр-Бри, Жил на воле, в полной холе, От зари и до зари То гоняя зайцев в поле, То из дома в каждый дом Распуская массу сплетен, И на Невском был заметен, Всем известен и знаком. На столичном горизонте Он считал себя звездой, И молвы вполне худой Не ходило о виконте. Кто там что ни говори Про его умозатменье, Но в гостиных уваженье Возбуждал виконт Сыр-Бри.

2

Вот однажды в небе звезды Лишь зажглись, как фонари,— В близлежащие уезды Собрался виконт Сыр-Бри. Чтоб в пути не сбиться с толку, Взял с собою он компас, Патронташ, рожок, двустволку И мещерский сыр в запас. Шел он долго ль, коротко ли Под ночною тьмой небес — Наконец, из поля в поле, Забрался в дремучий лес. Вкруг себя глядит он в оба, Зги не видно, хоть смотри: Настоящая трущоба!.. И струхнул виконт Сыр-Бри.

3

Задрожал, и вдруг из мрака, Словно волк голодный зла, Одичавшая собака, Лая, вышла и легла. Взвел курок он, приложился, Снял двустволку из-за плеч, Вдруг лай пса преобразился В человеческую речь: «Господин виконт, не троньте! Не ровен на свете час: Я припомню о виконте, Помогу ему не раз, Услужу без всякой фальши!..» Постояв минуты три, Вновь путем-дорогой дальше Зашагал виконт Сыр-Бри.

4

Вновь идет чрез темный бор он, Тайным страхом одержим; С мшистой ели черный ворон Вдруг закаркал перед ним. «Что ты каркнул из тумана Мне, проклятый вестник зла?» — И навел виконт на врана Роковые два ствола. «Эй, виконт, меня не троньте! Там, на невском берегу, Я припомню о виконте И помочь ему могу». — «Хорошо же! Это слово Не забудь же ты, смотри!» — И путем-дорогой снова Зашагал виконт Сыр-Бри.