Поэзия английского романтизма XIX века

IX

Беги, беги, Душа! Напрасен Птиц пророческих глагол — Чу! хищники голодные, спеша, Крылами бьют сквозь долгий ветра стон! Беги, беги, Душа! Я, непричастный к этой бездне зол, С молитвой жаркой и в трудах. Прося о хлебе скудной нивы прах, Скорбел и плакал над родной страной. Теперь мой дух бессмертный погружен В Субботний мир довольствия собой; И облаком страстей неомрачим Господень Образ, чистый Серафим.

1796

Дж. Констебль.

Собор в Солсбери из сада епископа. 1823 г.

Масло. Лондон. Галерея Тейт.

Кубла Хан, или Видение во сне Фрагмент Перевод В. Рогова

[137]

Летом 1797 года автор, в то время больной, уединился в одиноком крестьянском доме между Порлоком и Линтоном, на эксмурских границах Сомерсета и Девоншира. Вследствие легкого недомогания ему прописали болеутоляющее средство, от воздействия которого он уснул в креслах как раз в тот момент, когда читал следующую фразу (или слова того же содержания) в «Путешествии Пэрчаса» [138] : «Здесь Кубла Хан повелел выстроить дворец и насадить при нем величественный сад; и десять миль плодородной земли были обнесены стеною». Около трех часов автор оставался погруженным в глубокий сон, усыпивший, по крайней мере, все восприятия внешней обстановки; он непререкаемо убежден, что за это время он сочинил не менее двухсот или трехсот стихотворных строк, если можно так назвать состояние, в котором образы вставали перед ним во всей своей вещественности, и параллельно слагались соответствующие выражения, безо всяких ощутимых или сознательных усилий. Когда автор проснулся, ему показалось, что он помнит все, и, взяв перо, чернила и бумагу, он мгновенно и поспешно записал строки, здесь приводимые. В то мгновение, к несчастью, его позвал некий человек, прибывший по делу из Порлока, и задержал его более часа; по возвращении к себе в комнату автор, к немалому своему удивлению и огорчению, обнаружил, что, хотя он и хранит некоторые неясные и тусклые воспоминания об общем характере видения, но, исключая каких-нибудь восьми или десяти разрозненных строк и образов, все остальное исчезло, подобно отражениям в ручье, куда бросили камень, но, увы! — без их последующего восстановления.

137

Кубла Хан, или Видение во сне. Фрагмент. — Написано в октябре 1797 года или в мае 1798 года (несмотря на авторскую дату в предисловии). Впервые напечатано в 1816 году вместе с поэмой «Кристабель» и балладой «Мучительные сны». Строки, приведенные в предисловии, взяты из стихотворения Кольриджа «Пейзаж, или Решение влюбленного» (1802). По всей вероятности, вся или почти вся история, рассказанная Кольриджем в предисловии, — мистификация. Среди записей Кольриджа, относящихся к времени создания поэмы, есть пометка, что «Кубла Хан» написан «как бы в полузабытьи» после приема двух или трех капель опиата.

Кубла Хан(Хубилай) (1216–1294) — основатель монгольской династии в Китае, потомок Чингис-хана.

138

«Путешествие Пэрчаса»(1617) — книга английского мореплавателя XVII в. Сэмюеля Пэрчаса.

И все очарованье Разрушено — мир призраков прекрасный Исчез, и тысячи кругов растут, Уродуя друг друга. Подожди, Несчастный юноша со взором робким, — Разгладится поток, виденья скоро Вернутся! Остается он следить, И скоро в трепете клочки видений Соединяются, и снова пруд Стал зеркалом.

Все же, исходя из воспоминаний, еще сохранившихся у него в уме, автор часто пытался завершить то, что первоначально было, так сказать, даровано ему целиком. ; [139] но «завтра» еще не наступило.

139

Завтра песнь я вам спою (греч.).

В качестве контраста этому видению я добавил фрагмент [140] весьма несхожего характера, где с такой же верностью описывается сновидение, порожденное мучениями и недугом.

1798

Построил в Занаду Кубла Чертог, земных соблазнов храм, Где Альф, река богов, текла [141] По темным гротам без числа К бессолнечным морям. Там тучных десять миль земли Стеною прочной обнесли; Среди садов ручьи плели узор, Благоухали пряные цветы, И окаймлял холмов ровесник, бор, Луга, что ярким солнцем залиты. А пропасть, жуткою полна красою, Где кедры высились вокруг провала! Не там ли женщина с душой больною, Стеная под ущербною луною, К возлюбленному демону взывала? И, неумолчно в пропасти бурля, Как будто задыхается земля, Могучий гейзер каждый миг взлетал И в небо взметывал обломки скал — Они скакали в токе вихревом, Как град или мякина под цепом! Средь пляшущих камней ежемгновенно Взмывал горе поток реки священной — Пять миль по лесу, долу и поляне Она текла, петляя и виясь, Потом в пещеру мрачную лилась И в мертвенном тонула океане, И хану были в грохоте слышны Вещанья предков — голоса войны! Чертога тень в волнах скользила, И звучали стройно в лад Песнь, что тьма пещер творила, И гремящий водопад. Такого не увидишь никогда: Чертог под солнцем — и пещеры льда! Раз абиссинка с лютнею Предстала мне во сне: Она о сказочной горе, О баснословной Аборе, [142] Слух чаруя, пела мне. Когда бы воскресил я Напев ее чужой, Такой восторг бы ощутил я, Что этой музыкой одной Я воздвиг бы тот чертог И ледяных пещер красу! Их каждый бы увидеть мог И рек бы: «Грозный он пророк! Как строгий взор его глубок! Его я кругом обнесу! Глаза смежите в страхе: он Был млеком рая напоен, Вкушал медвяную росу».

140

…я добавил фрагмент… — Имеется в виду баллада «Мучительные сны».

141

Где Альф, река богов, текла…— Кольридж сливает воедино образы Нила (одной из рек, берущих, по преданию, начало в Эдеме) и Алфея, реки, берущей начало в Аркадии и текущей в Элладу (см. стихотворение Шелли «Аретуза», с. 495).

142

О баснословной Аборе… — В черновике: «Амара»; гора Амара упомянута в «Потерянном Рае» Мильтона как одно из возможных мест расположения райского сада (IV, 268–284).

1797

Льюти, или Черкесская любовная песня Перевод А. Парина

[143]

Я вышел в путь, лишь ночь легла, Чтобы сжечь любовь дотла. Надежда, сгинь, мечта, уйди — У Льюти сердца нет в груди. Взошла луна, и тень звезды Белым маревом легла На поверхности воды. Всех светлей была скала — Скала, чей блещущий алмаз Кудрявый тис укрыл от глаз. И Льюти встала предо мною: На лоб, пьянящий белизною, Упала прядь густой волною. Манящий призрак, уходи! Не сердце — лед у ней в груди. Я видел облако — оно Медленно текло к луне, Игрой лучей привлечено, Искрящееся, как руно. Взлетев к слепящей белизне, Оно в лучистый круг вошло И стало царственно-светло. Так я к любви моей иду В пылу надежд, в душевной смуте И млею, сердцу на беду, Перед лицом лукавой Льюти. Обманный морок, уходи! Не сердце — лед у ней в груди. У облака опоры нет, Оно бессильно мчится прочь, В пути теряя лунный свет, И в тусклый темно-серый цвет Его окрашивает ночь. Раскинув скорбные крыла, Облако летит в страну, Где для него готовит мгла Пугающую белизну. Мое лицо ему под стать: Любовь румянец извела И хочет жизнь мою отнять. Надежда, сгинь, мечта, уйди! Зажгу ли жар у ней в груди? Парит на небе островок — Он легок, светел и высок, Прозрачней облака любого. Наверно, ветер в путь увлек Частичку легче кисеи — Батистовую ткань покрова Умершей в муках от любви. Познавший жар неразделенный Погибнет, смерти обреченный. Надежда, сгинь, мечта, уйди: Не вспыхнет жар у ней в груди. Из-под ног волна обвала Сорвалась гудящим градом — Река спокойная взыграла, Как зверь, ревущим водопадом. И лебеди, почуяв дрожь, Поднялись с камышовых лож. О птицы! Музыкой поверен Движений ваших стройный лад! Как неожидан и безмерен Восторг, которым я богат! По мне, не день, а ночь одна Для ваших таинств создана. Я знаю, где во власти сна Любимая лежит одна — Там соловей в кустах жасмина Не замолкает ни на миг. Будь я хоть тенью соловьиной, Я б на мгновение проник В укрытый ветками тайник И мог хоть издали взглянуть На белую нагую грудь, Напоминающую мне Двух птиц на вздыбленной волне. О, если б в снах я ей предстал В гробу, холодный и бесстрастный, И взор любимой приковал Мой лик, величию причастный! Мне не страшна была б могила, Когда бы Льюти полюбила! Надежда, сжалься, подожди — Зажжется жар у ней в груди,

143

Льюти, или Черкесская любовная песня. — Написано, вероятно, в начале 1798 года. Впервые опубликовано 13 апреля 1798 года в «Морнинг пост» за подписью «Никий Эритрейский». В одном из вариантов вместо Льюти стояло имя Мэри. Вероятно, Кольридж имел в виду Мэри Эванс, в которую был влюблен до женитьбы.

1798

Франция: Ода Перевод М. Лозинского

[144]

I [145]

Вы, облака, чей вознесенный ход Остановить не властен человек! Вы, волны моря, чей свободный бег Лишь вечные законы признает! И вы, леса, чаруемые пеньем Полночных птиц среди угрюмых скал Или ветвей могучим мановеньем Из ветра создающие хорал, — Где, как любимый сын Творца, Во тьме безвестной для ловца, Как часто, вслед мечте священной Я лунный путь свивал в траве густой, Величьем звуков вдохновенный И диких образов суровой красотой! Морские волны! Мощные леса! Вы, облака, средь голубых пустынь! И ты, о солнце! Вы, о небеса! Великий сонм от века вольных сил! Вы знаете, как трепетно я чтил, Как я превыше всех земных святынь Божественную Вольность возносил.

144

Франция: Ода. — Опубликована впервые 16 апреля 1798 года в «Морнинг пост».

145

Первая строфа.Обращение к тем предметам Природы, размышление о которых внушило Поэту преданную любовь к Свободе. Вторая строфа.Радость Поэта при свершении Французской Революции и его бесконечное отвращение к Союзу держав против Республики. Третья строфа.Бесчинства и преступления во время власти Террористов рассматриваются Поэтом как недолговечная буря и как естественный результат недавнего деспотизма и грязных суеверий Папства. В действительности Рассудок уже начал внушать множество опасений; но все же Поэт стремился сохранить надежду, что Франция изберет лишь один путь победы — показать Европе более счастливый и просвещенный народ, чем при других формах Правительства. Четвертая строфа.Швейцария и отказ Поэта от прежних мыслей. Пятая строфа.Обращение к Свободе, в котором Поэт выражает убеждение, что те чувства и тот великий идеалСвободы, который разум обретает, созерцая свое индивидуальное бытие и возвышенные объекты вокруг нас (см. первую строфу), не принадлежат людям как членам общества и не могут быть дарованы или воссозданы ни при какой форме правления; но являются достоянием отдельных людей, если они чисты и полны любви и поклонения богу в Природе».. (Ред.).

II

Когда, восстав в порыве мятежа, Взгремела Франция, потрясши свет, И крикнула, что рабства больше нет, Вы знаете, как верил я, дрожа! Какие гимны, в радости высокой, Я пел, бесстрашный, посреди рабов! Когда ж, стране отмщая одинокой, Как вызванный волхвами полк бесов, Монархи шли, в годину зла, И Англия в их строй вошла, Хоть милы мне ее заливы, Хотя любовь и дружба юных лет Отчизны освятили нивы, На все ее холмы пролив волшебный свет, — Мой голос стойко возвещал разгром Противникам тираноборных стрел, Мне было больно за родимый дом! Затем, что, Вольность, ты одна всегда Светила мне, священная звезда; Я Францию проснувшуюся пел И за отчизну плакал от стыда.

III

Я говорил: «Пусть богохульный стон Врывается в созвучья вольных дней И пляс страстей свирепей и пьяней, Чем самый черный и безумный сон! Вы, на заре столпившиеся тучи, Восходит солнце и рассеет вас!» И вот, когда вослед надежде жгучей Разлад умолк, и длился ясный час, И Франция свой лоб кровавый Венчала тяжким лавром славы, Когда крушительным напором Оплот врагов смела, как пыль, она И, яростным сверкая взором, Измена тайная, во прах сокрушена, Вилась в крови, как раненый дракон, — Я говорил, провидя свет вдали: «Уж скоро мудрость явит свой закон Под кровом всех, кто горестью томим! И Франция укажет путь другим, И станут вольны племена земли, И радость и любовь увидят мир своим!»

IV

Прости мне, Вольность! О, прости мечты! Твой стон я слышу, слышу твой укор С холодных срывов Гельветийских гор, [146] Твой скорбный плач с кровавой высоты! Цвет храбрецов, за мирный край сраженный, И вы, чья кровь окрасила снега Родимых круч, простите, что, плененный Мечтой, я славил вашего врага! Разить пожаром и мечом, Где мир воздвиг ревнивый дом, Лишить народ старинной чести, Всего, что он в пустыне отыскал, И отравить дыханьем мести Свободу чистую необагренных скал, — О Франция, пустой, слепой народ, Не помнящий своих же страшных ран! Так вот чем ты горда, избранный род? Как деспоты, кичась, повелевать, Вопить на травле и добычу рвать, Сквернить знаменами свободных стран Храм Вольности, опутать и предать?

146

Твой стон я слышу, твой укор // С холодных срывов Гельветийских гор… — 22 января 1798 г. французские войска вторглись в Швейцарию.

V

Кто служит чувствам, кто во тьме живет, Тот вечно раб! Безумец, в диких снах, Он, раздробив оковы на руках, Свои колодки волею зовет! Как много дней, с тоскою неизменной, Тебе вослед, о Вольность, я летел! Но ты не там, где власть, твой дух священный Не веет в персти человечьих дел. Ты ото всех тебя хвалящих, Чудясь молитв и песен льстящих, От тех, что грязнет в суеверьях, И от кощунства буйственных рабов Летишь на белоснежных перьях, Вожатый вольных бурь и друг морских валов! Здесь я познал тебя — у края скал, Где стройный бор гуденье хвои В единый ропот с шумом вод сливал! Здесь я стоял с открытой головой, Себя отдав пустыне мировой, И в этот миг властительной любви Мой дух, о Вольность, встретился с тобой.

Февраль 1798

Полуночный мороз Перевод М. Лозинского

[147]

Мороз свершает тайный свой обряд В безветрии. Донесся резкий крик Совы — и чу! опять такой же резкий. Все в доме отошли ко сну, и я Остался в одиночестве, зовущем К раздумью тайному; со мною рядом Мое дитя спит мирно в колыбели. [148] Как тихо все! Так тихо, что смущает И беспокоит душу этот странный, Чрезмерный мир. Холм, озеро и лес, С его неисчислимо-полной жизнью, Как сны, безмолвны! Синий огонек Обвил в камине угли и не дышит; Лишь пленочка [149] из пепла на решетке Все треплется, одна не успокоясь. Ее движенья, в этом сне природы, Как будто мне сочувствуют, живому. И облекаются в понятный образ, Чьи зыбкие порывы праздный ум По-своему толкует, всюду эхо И зеркало искать себе готовый, И делает игрушкой мысль. Как часто, Как часто в школе, веря всей душой В предвестия, смотрел я на решетку, Где тихо реял этот «гость»! И часто, С открытыми глазами, я мечтал О милой родине, о старой церкви, Чей благовест, отрада бедняка, Звучал с утра до ночи в теплый праздник Так сладостно, что диким наслажденьем Я был охвачен и внимал ему, Как явственным речам о том, что будет! Так я смотрел, и нежные виденья Меня ласкали, превращаясь в сон! Я ими полон был еще наутро, Перед лицом наставника вперив Притворный взор в расплывчатую книгу: И если дверь приоткрывалась, жадно Я озирался, и сжималось сердце, Упорно веря в появленье «гостя» — Знакомца, тетки иль сестры любимой, С которой мы играли в раннем детстве. Мое дитя, что спит со мною рядом, Чье нежное дыханье, раздаваясь В безмолвье, заполняет перерывы И краткие отдохновенья мысли! Мое дитя прекрасное! Как сладко Мне думать, наклоняясь над тобой, Что ждет тебя совсем другое знанье И мир совсем другой! Ведь я возрос В огромном городе, средь мрачных стен, Где радуют лишь небо да созвездья. А ты, дитя, блуждать, как ветер, будешь По берегам песчаным и озерам, Под сенью скал, под сенью облаков, В которых тоже есть озера, скалы И берега: ты будешь видеть, слышать Красу обличий, явственные звуки Довременного языка, которым Глаголет бог, от века научая Себе во всем и всем вещать в себе. Учитель вышний мира! Он взлелеет Твой дух и, даруя, вспоит желанья. Ты всякое полюбишь время года: Когда всю землю одевает лето В зеленый цвет. Иль реполов поет, Присев меж комьев снега на суку Замшелой яблони, а возле кровля На солнце курится; когда капель Слышна в затишье меж порывов ветра Или мороз, обряд свершая тайный, Ее развесит цепью тихих льдинок, Сияющих под тихою луной.

147

Полуночный мороз. — Стихотворение опубликовано в феврале 1798 года.

148

…Мое дитя спит мирно в колыбели. — Имеется в виду Беркли, сын Кольриджа (род. в 1797 г.).

149

Лишь пленочка. Во всех частях Королевства эти пленочки называют «гостями»; считается, что они предвещают приход отсутствующего друга. (Прим. автора.)