Поэзия народов СССР IV - XVIII веков
Шрифт:
ЗАВЕЩАНИЕ ДАВИДА ГУРАМИШВИЛИ
Не хочу я больше лиры и свирели, Уж не в силах петь я, как я пел доселе. Повернулся лживый мир ко мне спиною, Ничего мне не дал, что сулил весною. Не простил грехов мне он в великом гневе, Иссушил мне корни, листья сжег на древе. Стал я одинокий, сирый, нелюдимый, Ближними забытый, брошенный любимой. Сердце словно уголь стало от печали, Волосы густые с головы упали, Сморщились ланиты, словно плод печеный, И поник я долу, скорбью удрученный. Овладели телом немощи и хвори, На больное сердце навалилось горе. С обнаженной саблей смерть ко мне стучится, Острою косою сместь меня грозится. Слушайте же, люди, верящие в бога, Те, кто соблюдает заповеди строго: В день, когда пред вами мертвый я предстану, Помяните миром душу бездыханну. Те, пред кем я грешен, мне мой грех простите, Горечи и злобы в мыслях не таите: Не смогу ничем я больше вас обидеть, Онемел язык мой, взор не может видеть. Если бы и стали спорить вы со мною, Все равно уста я больше не открою: Глух я и безжизнен, нет во мне дыханья, Истребил создатель сам свое созданье. На одре кончины, устремленный к богу, Ничего с собой я не беру в дорогу. Ничего теперь мне, грешному, не надо - Ни бахчи, пи дома, ни парчи, ни сада. Боже, мой создатель, милостивым буди! Об одном молю вас, праведные люди: Три доски на гроб мне сбейте, остругайте, Только позолотой гроб не украшайте. Не трудитесь красить, сколотите просто, Чтоб нести полегче было до погоста. Не бросайте денег ради позолоты, Лучше их оставьте на свои заботы: Бесполезны
АНХИЛ МАРИН
АВАРСКАЯ ПОЭТЕССА
Конец XVIII века
ЧТОБ ТЕБЯ ПОРАЗИЛА СТРЕЛА
Гордый сокол мой, пусть тебя ранит стрела. Сизый голубь мой, пусть тебя пуля сразит. Грех тебе: ты спалил мое сердце дотла, Мне с другой изменил – нету горше обид. На охоте мне сокол попался в силки, Провела с этим соколом сладкие дни. Многих сплетниц чернили мепя языки, Но сегодня иное болтают они. Сыплет яд мне на сердце безжалостный слух: Мол, другая у сокола нынче в чести. Тяжело, словно спину сломали мне вдруг И свинцовую кладь заставляют нести. Я с тобою доверчивой слишком была, Из-за этого в сплетнях тону я сейчас. Постоянства мужского в тебе не нашла, Человеком считая, ошиблась сто раз. Хоть, как целый аул, я рассудком сильна. Не сумела любви своей скрыть, видит бог. Мир на чести моей не нашел бы пятна, Ты вошел в мое тело, как в ножны клинок. Драгоценнейший яхонт, упавший с горы, Из жемчужного моря коралл дорогой,- Разве сделалась хуже я с этой поры Или в юной красе уступила другой? Пусть достанется тело мое воронью, Если раз хоть с другим, как с тобой, я была. Ни тебя, пи соперницы я не виню, Оба счастливы будьте, мне жизнь не мила. Если вправду способна любовь замарать, То не хватит воды, чтоб влюбленных отмыть. Если страстью горевших неверными звать, То с крестом на груди должен каждый ходить. ПРИДИ, ЯСНООКИЙ
Приди, ясноокий, взгляни на меня, С тобой, предаваясь любви, мы Сольемся, как будто два жарких огня, И вновь разойдемся, любимый. Да будут святыми те вешние дни, Когда мы бросались в объятья друг другу, И гурии нас окружали одни, Стремясь оказать нам любую услугу. Пусть белую грудь мою змеи пронзят, Что жарко дышала любовью земною. За то, что был страстным очей моих взгляд, Пускай их засыплют сырою землею. Вся горечь кончины лишь мертвым ясна. Ужель перестала ходить по земле я? О камень могильный, где надпись видна, Ужель ты несчастной любви тяжелее? Ужель осквернится мечеть оттого, Что я появлюсь в ней, как будто святая? Иль тень упадет от греха моего На тех, с кем несется ладья золотая? В богатую сбрую сама облачу Еще не объезженную полукровку, Когтистого беркута я научу С бубенчиком звонким охотиться ловко. Какие к любимому думы пришли, Скажи мне, итарку – волшебная птица? Поведай, орел, проплывая вдали, Куда в своих мыслях любимый стремится? Нам, видно, мой сокол, расстаться пора. Давай предадим наши клятвы забвенью. Погасим любовь, словно пламя костра, Базарного люда мы стали мишенью. На кручи взлечу, поселюсь вдалеке От пестрых ворон и всезнающих улиц, На сваях жилище построю в реке, Чтоб сплетен не слышать кудахчущих куриц. Шипящие гадины, долго иль нет Вонзать в мое имя вы будете жала? Пусть пальцами тычет в меня хоть весь свет,- Пройду, не сутулясь, кремневой я стала. ПАТИМАТ ИЗ КУМУХА
ЛАКСКАЯ ПОЭТЕССА
Вторая половина XVIII века
* * *
За что меня винишь ты, Вечерняя звезда? Нависла надо мною, Как мрак ночной, беда. Ах, если бы могла я Стать утренней звездой! Вслед жениху пошла бы Дорогою прямой! Погибни, мир свирепый, Добычей стань огня! Пусть я исчезну, словно И не было меня! САИД ИЗ КОЧХЮРА
ЛЕЗГИНСКИЙ поэт
1767-1812
ПРОКЛЯТЬЕ МУРСАЛ-ХАНУ
Будь проклят свет, где ты рожден на свет, Будь проклят свет, где тьма, где правды нет. Кровавый хан – источник наших бед, Скажи, докуда нам терпеть, проклятый? Ты разорил аулы наших гор, Вверг в ад мужей, а женщин вверг в позор. Терпеть нам это все до коих пор? Когда же грянет грозный час расплаты? Давно в саду не слышно соловья. Давно в саду черно от воронья. Песнь не слышна за шумом их вранья. Поругано все то, что было свято. Пусть грянет гром, пусть превратится в прах Все, что в твоих домах и закромах. Да будет страх в твоих пустых глазах И все твое добро огнем объято. И пусть тебе все десять жен твоих Родят детей увечных и больных, И пусть на всей земле среди живых Не будет друга у тебя и брата. Не знающий пути добра и зла, Зловещи и черны твои дела. Лишь шкура у меня еще цела, Поторопись, сдери ее с меня ты! Платок моей ты кровью обагрил, За все тебе я кровью заплатил, Прочь от меня. Довольно. Нету сил, Все,то, чем я владел, тобою взято. О Шалбуз-Даг – священная гора, Какая нынче тяжкая пора! Мне неоткуда ждать уже добра, Вся жизнь моя погублена и смята. Что делать мне? Трясется каждый раз Моя рука, когда беру я саз. Струится кровь из выколотых глаз. Вот что ты сделал, хан, мой враг заклятый! ЧЕРНА СУДЬБА
Черна судьба. Все повернулось вспять. Свет чуть блеснул, и черен мир опять. Будь проклят, хан, мне б век тебя не знать. Ты блеска дорогой алмаз лишил. Есть у иных отец, у тех родня, Но ни отца, ни брата у меня. И плачу я один, судьбу кляня. Будь проклят, хан, ты песни саз лишил. Есть у иных на свете добрый друг, Лачуга, сила двух прилежных рук, А у меня лишь горе и недуг. Будь проклят, хан, меня ты глаз лишил. Все позади, окончен путь земной. Ответь мне, хан, ответь, гонитель злой: За что все это сделал ты со мной? Всего, всего в недобрый час лишил! Ты отнял все, что даровал мне бог. Передо мною больше нет дорог. Саид Кочхюрский, стар я и убог, Будь проклят, хан, меня ты глаз лишил. ГРИГОРИЙ СКОВОРОДА
УКРАИНСКИЙ поэт
1722-1794
1
Ах, поля, поля зелены, Поля, цветами распещренны! Ах долины, яры, Круглы могилы, бугры! Ах вы, вод потоки чисты! Ах вы, берега трависты! Ах, ваши волоса, Вы, кудрявые леса! Жаворонок меж полями, Соловейко меж садами; Тот выспрь летя сверчит, А сей на ветвах свистит. А когда взошла денница, Свищет в той час всяка птица, Музыкою воздух растворенный Шумит вкруг. Только солнце выникает, Пастух овцы выгоняет И на свою свирель Выдает дрожливой трель. Пропадайте, думы трудны, Города премноголюдны! А я з хлеба куском Умру на месте таком. 2
Всякому городу нрав и права; Всяка имеет свой ум голова; Всякому сердцу своя есть любовь, Всякому горлу свой есть вкус каков. А мне одна только в свете дума, А
мне одно только не йдет с ума. Петр для чинов углы панскии трет, Федька-купец при аршине все лжет, Тот строит дом свой на новый манер, Тот все в процентах: пожалуй, поверь! А мне одна только в свете дума, А мне одно только не йдет с ума. Тот непрестанно стягает грунта, Сей иностранны заводит скота. Те формируют на ловлю собак, Сих шумит дом от гостей, как кабак. А мне одна только в свете дума, А мне одно только не йдет с ума. Строит на свой тон юриста права, С диспут студенту трещит голова, Тех беспокоит Венерин амур, Всякому голову мучит свой дур. А мне одна только в свете дума, Как бы умерти мне не без ума. Тот панегирик сплетает со лжей, Лекарь в подряд ставит мертвых людей, Сей образы жировых чтёт тузов, Степка бежит, как на свадьбу, в позов. А мне одна только в свете дума, Как бы умерти мне не без ума. Смерте страшна! замашная косо! Ты не щадиш и царских волосов, Ты не глядиш, где мужик, а где царь,- Все жереш так, как солому пожар. Кто ж на ее плюет острую сталь? Тот, чия совесть, как чистый хрусталь. 3
Ой ты, птичко жолтобоко, Не клади гнезда высоко! Клади на зеленой травке, На молоденькой муравке. От ястреб над головою Висит, хочет ухватить, Вашею живет он кровью. От, от кохти он строит! Стоит явор над горою, Все кивает головою, Буйны ветры повевают, Руки явору ламают. А вербочки шумят низко, Волокут мене до сна. Тут течет поточек близко, Видно воду аж до дна. На что ж мне замышляти, Что в селе родила мати? Нехай у тех мозок рвется, Кто высоко в гору дмется, А я буду себе тихо Коротати милый век, Так минет мене все лихо, Счастлив буду человек. DЕ LIBERTATE [7]
Что то за вольность? Добро в ней какое? Ины говорять, будто золотое. Ах, не златое: если сравнить злато, Против вольности еще оно блато. О, когда бы же мне в дурни не пошитись, Дабы вольности не мог как лишитись. Будь славен вовек, о муже избрание, Вольности отче, герою Богдане. 7
О свободе (лат.).
ИВАН КОТЛЯРЕВСКИЙ
УКРАИНСКИЙ ПОЭТ
1769-1838
ЭНЕИДА
Отрывки
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Эней был парубок бедовый И хлопец хоть куда казак, На шашни прыткий, непутевый, Затмил он записных гуляк. Когда же Трою в битве грозной Сровняли с кучею навозной, Котомку сгреб и тягу дал; С собою прихватил троянцев, Бритоголовых голодранцев, И грекам пятки показал. Челны сварганив, разместились, Весельцами взмахнули в лад, Ватагой по морю пустились Чесать, куда глаза глядят. Юнона, злая сучья дочка, Тут раскудахталась, как квочка, Энея не любила – страх; Хотелось ей, чтоб отлетела К чертям душа его из тела, Чтоб сгинул этот вертопрах. Был не по нраву, не по сердцу Богине издавна Эней: Он ей казался горше перцу, Не хаживал с поклоном к ней И был ей ненавистней вдвое, Как всякий обитатель Трои; Он там родился и возрос, Вдобавок звал Венеру мамон, А ей Парис – дитя Приама – Некстати яблочко поднес. Пронюхала злодейка Геба, Что пан Эней на кораблях. Юнона поглядела с неба, И взял ее великий страх. Проворно спрыгнула с лежанки, Павлина заложила в санки; Убрав под кичку волоса, Шнуровку хвать и юбку тоже, Хлеб-соль – на блюдо и – за вожжи. Летит – ни дать ни взять оса! Вошла она к Эолу в хату, Осведомилась, как живет, Здоровья пожелала свату, Спросила,- не гостей ли ждет? И, прежде чем начать беседу, Хлеб-соль на стол Эолу-деду Метнула, села на скамью: «К тебе я с просьбою великой! Ты сбей Энея с панталыку, Исполни волюшку мою. Он – прощелыга и заноза, Разбойник и головорез. На белом свете льются слезы Через таких, как он, повес. Пошли ему, сквернавцу, горе! Со всей своей ватагой в море Пускай утонет пан Эней! За это девкою здоровой, Смазливой, смачной, чернобровой Я награжу тебя, ей-ей!» Вздохнул Эол: «По мне и плата! Когда бы знал я наперед! Все ветры разбрелись куда-то… Теперь кой черт их соберет! Спьяна Борею только спать бы; Не воротился Нот со свадьбы; Зефир, отпетый негодяй, С девчатами заженихался, А Эвр в поденщики подался; Без них теперь хоть пропадай! Но так и быть, умом раскину, Энею оплеуху дам И загоню к чертям в трясину. Пускай барахтается там! Прощай, не забывай посула. А если только зря сболтнула, Сбрехнула попусту – шалишь! Уж как ты ни вертись, ни бейся – На ласку больше не надейся. Тогда с меня возьмешь ты шиш!» Юнону проводив с подворья, Старик Эол созвал домой Четыре ветра для подспорья, И море вспучилось горой. Эней не ждал такой невзгоды. Пузырились, кипели воды, Валы вздымались вновь и вновь. От непредвиденной прорухи Вопил он, как от рези в брюхе, И темя расцарапал в кровь. А тут Эоловы поганцы Знай дуют! Море аж ревет. Слезами облились троянцы. Взяло Энея за живот. Челны разбило, разметало. Немало войска там пропало. Хлебнули сто напастей злых! Взмолился наш Эней: «Нептуну Я четвертак в ручищу суну, Чтоб окаянный шторм утих!» Нептун хапугой был известным. Почуя лакомый кусок, Не усидел в запечье тесном, Подался тут же за порог. Он рака оседлал проворно, Взвалился на него задорно, Метнулся к ветрам, как карась: «Эй вы, чего разбушевались, В чужом дому развоевались? Вам на море нет ходу, мразь!» Угомонились ветры в страхе, Пустились мигом наутек; Шатнулись, как «до ляса» ляхи; Бегут, как от ежа – хорек. Нептун сейчас же взял метелку И вымел море, как светелку. Тут солнце глянуло на свет. Эней как будто вновь родился, Пять раз подряд перекрестился И приказал варить обед. Вот мисками настил сосновый Уставили, забыв беду. Не говоря худого слова, Все навалились на еду. Кулеш, галушки и лемешку Уписывали вперемежку, Тянули брагу из корцов, Горелку квартами хлестали, Из-за стола насилу встали И спать легли в конце концов. Была Венера-вертихвостка Востра и на язык бойка. Смекнувши мигом, в чем загвоздка, Кто настращал ее сынка, Она приубралась, умылась, Как в день воскресный нарядилась. Пуститься в пляс бы ей к лицу! В кунтуш люстриновый одета, В очипке новом из грезета, Явилась на поклон к отцу. Зевес тогда глушил сивуху, Питье селедкой заедал; Седьмую высуслив осьмуху, Подонки в кубок наливал. «За что, скажи, любимый батя, Обида моему дитяте? Чем прогневил тебя Эней? Моим сынком играют в свинки!» – Венера всхлипнула, слезинки Из глаз посыпались у ней. «Уж не видать бедняге Рима Ни в сладком сне, ни наяву, Точь-в-точь как пану хану Крыма. Скорей издохнет черт во рву! Ты знаешь сам – когда Юнона Пестом задаст кому трезвона, Так загудят в башке шмели. Вот колобродить мастерица! Но ты заставь ее смириться, Угомониться ей вели!» Последнее допив из кубка, Юпитер свой погладил чуб: «Ох, доченька моя, голубка! Поверь, я в правде тверд, как дуб. Эней забудет все мытарства, Он сильное построит царство, Немаловажный станет пан, Свой род возвысит, не уронит; Весь мир на панщину погонит; Над всеми будет атаман. Проездом завернув к Дидоне, Начнет он куры строить ей, Полюбится ее персоне И запирует наш Эней. Попонедельничай! Тревогу Откинув, помолись ты богу! Все сбудется, как я сказал». Венера низко поклонилась, Учтиво с батюшкой простилась, А он ее поцеловал.
Поделиться с друзьями: