Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

РОЗА

Ты восхитительно свежа, полна благоуханья, роза. Непостоянная душа, неверное созданье, роза. Шип в сердце соловья проник, певцом оставлен был цветник. Бутон не дрогнул, не поник, вновь будишь ты желанье, роза. Но осень подошла в свой срок, был сорван каждый лепесток. И соловей стерпеть не смог, узрев твое терзанье, роза. Не слезы на лице моем, кровь жарким вспыхнула огнем, — И ночью думаю и днем я о твоем пытанье, роза. Я все о розе расскажу, но нужных слов не нахожу. Цветок я строго не сужу, — ты боль и трепетанье, роза. Бутон мучительно алел, он всех разжалобить хотел. Творец, терпенью есть предел, за что твое страданье, роза? В томленьях смертных соловья мне участь видится твоя, — Себя с певцом соединя, обречена заране роза. Ты кровь, что хлынула из ран, восхода розовый туман, Цвети всегда для Натаван, дари свое сиянье, роза!

НЕ УХОДИ

Превратив в руины сердце, так не в срок, не уходи. Тяжела с тобой разлука, путь далек, не уходи! Не могу с тобой расстаться, жертвой стать твоей вели. Стан мой сгорбила разлука, видит бог, не уходи! Мне светло с тобою было, тихий свет моих очей. Без тебя не видит солнце мой зрачок, не уходи! Милый, пусть твои несчастья на меня одну падут. Покидать меня не надо. Дай зарок — не уходи! До последнего дыханья буду плакать по тебе. Ум с тобою в разлученье изнемог, не уходи. Как я нянчилась с тобою! Я баюкала тебя. Я молю: теперь ты вырос, стал высок, не уходи! Я родных своих забыла, в небрежении друзья. Без тебя пустынны стали лес и лог, не уходи! При тебе светилась жарко роза сердца моего. Без тебя бутоны сникли, сад поблек, не уходи! Не смежай глаза, любимый, посмотри разок на мать, Застит меркнущее зренье слез поток, не уходи! Не ввергай в пучину скорби, пожалей меня, прошу, Натаван изнемогает. Мой сынок, не уходи!

* * *

Как небеса, ты расцвела, фиалка, Ты все поля себе взяла, фиалка. Зачем ты роскошь цветников отвергла, Зачем поля ты предпочла, фиалка? Ты шелестишь, как будто боль и старость Ты в юности перенесла, фиалка. В тебе весна влюбленность пробудила — Любовь всегда была грустна, фиалка. Мне кажется, что локонов любимых Ты нежный запах донесла, фиалка.

СЕИД-СЕЗИМ ШИРВАНИ (1835–1888)

ВЗЯТКА БОГУ

В одной стране, где вечный недород, Неграмотен и темен был народ. Лахидж деревня прозывалась та, — Слог «ла» — ничто, «хидж» — вовсе пустота Однажды летом над деревней той Не выпало ни капли дождевой. Не знали люди, как им дальше жить, И вздумали аллаха подкупить. «Дадим мы богу взятку, он возьмет И благодатный дождик нам пошлет!» И в чаянье награды и добра Собрали деньги с каждого двора, Все по полушке, сколько каждый смог… И старосте вручили узелок, Чтоб он, который умудрен и стар, Всевышнему вручил посильный дар. Тот староста в нелегкий путь потек, С надеждой восклицая: «Где ты, бог? О господи, явись!» — шептал моля, Дорогой не торенною пыля. Но тесен все же этот зримый мир: В той стороне охотился эмир Обличьем хлеще шаха самого. Был ловчий сокол на руке его И в золотых ошейниках два пса Эмирской псарни слава и краса. Узрев, опешил староста-простак. Подумал он: «Да это бог никак!» И так сказал, склонившись до земли: «Творец земного, смертному внемли. К тебе, аллах, предвечный судия, Толпою бедняков направлен я. Все золотишко, собранное здесь, Тебе, всевышний, должен в дар принесть. Взамен тебя мы просим об одном: Посевы наши окропи дождем. Горит от зноя ширь родных полей, Дождь милости своей на них пролей. Архангел с клювом на твоей руке, Два Азраила лают вдалеке. Во имя этих ангелов святых Не пожалей нам милостей своих. Ты добротою к страждущим богат!» Эмир смекнул: «Старик придурковат!» С седла нагнувшись, самозванный бог Схватил проворно тяжкий узелок, Сказав при этом: «Дар угоден мне. Ступай к односельчанам и родне, А в пятницу я милость вам явлю И благодатный дождь на вас пролью». Наш простота, не чуявший обман, Домой придя, созвал односельчан И рассказал: «Разверзлись небеса. Я видел бога, с ним два лютых пса. Два Азраила, чьи остры клыки. Пернатый ангел не слетал с руки, — Запястье вседержителя когтил В нем мной святой угадан Гавриил. Всевышний принял наш ничтожный дар С ним ускакав, как будто на пожар, Он крикнул мне: «За дань благодарю И в пятницу вам дождик подарю!» И в пятницу вдруг схлынула жара И ливень хлынул, словно из ведра. Вода все прибывала и росла, Не стало глинобитного села. Все, что мычало, блеяло, увлек В круженье пены яростный поток. И рассудил народ, познавший страх: «Сколь бескорыстен благостный аллах. Он, тысячу туманов увидав, Перестарался, разум потеряв. А может, просто лишнего хватил И нашу всю окрестность затопил!»

ГЛУПЫЙ СУДЬЯ

Жил кадий на свете, почтенный судья. Однажды он книгу прочел Бытия. И притча одна, повторенная вслух, Смутила судьи незатейливый дух: «Кто длиннобород, но мала голова, Неумным того почитает молва». Наш кадий подумал: «Беда велика, О, срам, я имею черты дурака, Два признака глупости! Праведный бог». В ту ночь на мгновенье заснуть он не мог, А утром, чуть в дверь ученик постучал, О притче учитель ему рассказал. Но тот возразил: «О достойный имам, Себя не печаль по таким пустякам. Всевышнему слава, ты мудр и богат, Коран изучил и блюдешь шариат. Хоть внешность — я тоже наслышан о том Иные мужи сочетают с умом, Но смысла я в этом не вижу ничуть!» Наш кадий вновь книгу решил развернуть И снова, ту притчу прочтя до конца, В себе обнаружил приметы глупца: «Меня утешал лизоблюд-ученик, Затем что малец к подхалимству привык. Но я изучил роковые листы И должен избыть две позорных черты. Мала голова, но обитель ума, Ее увеличить поможет чалма». Огромный сумел навертеть он тюрбан, И стала башка, как большой барабан. С одной без ущерба расправясь чертой, Наш кадий покончить решил с бородой. «Отныне я стану короткобород И глупым никто меня впредь не сочтет!» Презрения полон судья к бороде, А ножниц, на грех, не сыскалось нигде. Он сунулся к лампе зажженной тогда — И пламенем рыжим взялась борода. Рукою лицо заслонить он не смог, Едва не ослепший, он брови обжег. На красном и голом лице, посмотри, Как крупные сливы, блестят волдыри. А что с бородою? Сгорела дотла. Так глупость судью до беды довела.

СЛУЧАЙ С МЕДЖНУНОМ

Меджнуна встретить путнику пришлось, Печали пленник, он собаку нес. И, ничего не видя впереди, Он шел в слезах, прижавши пса к груди. То лапы собачонке он лобзал, То мокрый нос любовно целовал, Так говоря: «Лохматый, верный друг, Ты исцеляешь тайный мой недуг. Да буду жертвой я собачьих ног — Ты преступал возлюбленной порог. Рабом очей горящих стать вели — Ты созерцал достоинства Лейли. Лай днем и ночью, пес, не умолкай, Бальзам для сердца — твой свирепый лай. Шерсть источает амбры аромат, Клыки, как жемчуг, ласково блестят. Семь отроков тебе я в жертву дам, Такого пса в раю не знал Адам!» Меджнуну путник молвил: «О, глупец, Ты человек, создания венец, Так унижаться перед псом — позор!» Вздохнул Меджнун, слезами полня взор: «Любить мне шелудивца надлежит, Он двор Лейли надежно сторожит. Счастливчик-пес, ему большая честь, Он у порога милой может есть. Беспечно спать, свернувшись колесом. Зачем творец меня не сделал псом? Различье наше лишь в одном, внемли, Я псу служу, а пес слуга Лейли!»

УПРЕК МЕДЖНУНУ

Однажды Меджнуну невежда заметил: «Вот ты осмеял всех влюбленных на свете, Красавиц, что Лейли прекрасней бесспорно, По-твоему, в сердце лелеять зазорно? А так ли уж Лейли мила и прелестна? Ведь есть и прелестней, мне точно известно!» Меджнун не сдержал невеселого вздоха: «Ты в деле любви, как я вижу, не дока! Почтенный, на Лейли взглянуть ты попробуй Моими глазами затем, чтоб до гроба Ты помнил, как лик ее гордо сияет, Какой он божественный свет излучает! И ты, ослепленный божественным светом, Узнаешь, что Лейли прекраснее нету! Лишь к Лейли одной мое сердце стремится, Она — среди роз богоравных — царица, Я к ней устремляюсь — к земной, настоящей, Святая любовь — мой напиток пьянящий! Не будь на невежество ты обреченным — Мой ум не казался б тебе помраченным, Есть истина в мире обмана и праха, Ей имя — любовь, ты служи ей без страха! Ты тоже, Сеид, суете не поддайся, Все брось и любовью одной наслаждайся!»

ОТВЕТ МЕДЖНУНА

«Есть ночь и день. Что лучше, мне скажи?» — Таков к Меджнуну был вопрос ханжи. «Ты окосел от трезвости, бедняк! Конечно, ночь! От веку было так! Почти как «Лейли» слово «лейл» звучит, А «лейл» есть ночь. Кто ж с днем ее сравнит?» «О благородный! — снова вопрошал Его ханжа. — Ты весь Коран читал?» «Конечно, весь — о, муки школьных лет! И суру «Ночь» я знаю, друг аскет!» «Какая ж сура лучше всех других?» «Все та ж, «Ва-л-лейл», о, ночи славный стих, Знай, вежливости бедный родничок, Я суры этой помню каждый слог!»

МИРЗА — АЛЕКПЕР САБИР (1862–1911)

К СОГРАЖДАНАМ МУСУЛЬМАНАМ И АРМЯНАМ

Когда идущий век единством осиян, Когда благая цель не призрак, не обман И в мыслях нет вражды, нет не отмщенных ран, Кто родины сынов толкнет во вражий стан? Откуда ж этот спор армян и мусульман? Иль не рассеялся тот вековой туман? Сограждане! Пора! Идем! Нам по пути! Пора поддержку нам друг в друге обрести! Когда один сосед нуждается в другом И мощь родной страны в содружестве благом, Какой же дьявол злой стучится в братский дом, Всплывет ли косность вновь? Вот, оглянись кругом: Резня по городам, убийства и погром… Довольно! Пощади, аллах! Мы ждем, мы ждем… Сограждане! Пора! Идем! Нам по пути! Пора собратьев нам друг в друге обрести. На сеть коварных дрязг, возникших вдруг, — взгляни! То дело наших рук иль ваших рук? Взгляни! Кто ссорит — друг армян иль наш он друг? — взгляни! Все дело в косности в одной — вокруг взгляни! Во всем виновен гнет — вот наш недуг, взгляни! Сограждане! Пора! Идем! Нам по пути! Пора нам спутников друг в друге обрести!

Н. Пиросманишвили. Ишачий мост.

Народу правду дать, унылый стон прогнать! Невежества закон, тупой закон прогнать! Все мужество собрать, всю мерзость вон прогнать! Всех сеющих вражду, всех сплетен звон прогнать! Сабир! Возьмись и ты тяжелый сон прогнать! Сограждане! Пора! Идем! Нам по пути! Пора нам родину друг в друге обрести!

₁₉₀₅

БАКИНСКИМ РАБОЧИМ

Колесо свое упрямо катит вспять судьба теперь! И рабочий изгоняет из себя раба теперь! Но нельзя позволить, чтобы рядовой рабочий стал в жарком споре с богачами смелым, твердым, как металл, чтобы вольно и открыто полной грудью задышал и хозяина-владыку вдруг бояться перестал! Колесо свое упрямо катит вспять судьба теперь! И рабочий изгоняет из себя раба теперь! Эй, рабочий! Неужели ты почтенье заслужил? Неужели размышлять ты о своем пути решил? Брось, любезный, эти штучки! Не жалей горба и сил! И служи богатым с миром, как до сей поры служил. Колесо свое упрямо катит вспять судьба теперь! И рабочий изгоняет из себя раба теперь! Не сплошай, богатый! Слышишь, ни на шаг назад, ни-ни! Если даже прав рабочий, ты свою неправду гни! Пусть бедняк на толстосума ночи трудится и дни, как положено трудиться оборванцу искони. Колесо свое упрямо катит вспять судьба теперь! И рабочий изгоняет из себя раба теперь! Ум рабочему несвойствен, и талант ему не дан, ходит он босым по свету, жалок, голоден и рван. Ни абы, ни шали нету, череп пуст, и пуст карман, лишь чоху бедняк имеет да единственный кафтан. Колесо свое упрямо катит вспять судьба теперь! И рабочий изгоняет из себя раба теперь! Если хочешь быть спокойным ты в своем родном краю, не тужить, а жить богато и привольно, как в раю, действуй запросто, согласно своему календарю, относись всегда к рабочим, как к скотине и зверью. Колесо свое упрямо катит вспять судьба теперь! И рабочий изгоняет из себя раба теперь! Если ты увидишь горе, устраняйся за версту, не спеши вдову утешить, приголубить сироту. Да еще смотри не вздумай, согревая бедноту, провести по кругу жизни вместо зла добра черту. Колесо свое упрямо катит вспять судьба теперь! И рабочий изгоняет из себя раба теперь!