Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

₁₉₁₃

* * *

Кязим, к чему твой стон и вздох глубокий? Как волчий вой — твой голос одинокий. Ты обратил глаза на мир жестокий, И брызнули на землю слез потоки.

* * *

Немало горьких слов ты людям даровал, Кязим, ты проклинал, Кязим, ты горевал, Но можно ль на земле прожить без горьких слов, Когда нам смерть грозит от множества волков?

₁₉₁₄

* * *

Да будут прокляты насильники стократ! Как угли в очаге, сердца у нас горят. Но в правду веровать, как в хлеб насущный, будем Надежду посохом избрав на радость людям.

₁₉₁₄

* * *

Идет в ауле дождь, блестя, шумя, струясь, И с каждой улицы он всю смывает грязь. Но смоют ли с людских сердец клеймо кручины Те ливни грозные, что падают с вершины?

₁₉₁₄

ИЗ ТАТАРСКИХ ПОЭТОВ

ГАБДЕЛЖАББАР КАНДАЛЫЙ (1797–1860)

К САХИПДЖАМАЛ

(Отрывок)

О ветер, облетая свет, ты загляни в ее края! Пускай услышит мой привет, Сахипджамал, любовь моя. Скажи: в Кандале есть хазрет, его страданьям меры нет, В тебя влюблен он много лет, шепча едва: «Любовь моя…» Зачем ты от него вдали? Ужели в этот край земли Его стенанья не дошли, его слова «любовь моя»? Пыл на щеках румянец ал — теперь он побледнел, увял. Все плачет друг: «Сахипджамал, где ты, жива, любовь моя?» Ты пламя сердца различи. Из глаз его бьют слез ключи. «Придешь ли, — плачет он в ночи, — Сахипджамал, любовь моя?» Просвета нет в моей судьбе, исхода нет в моей борьбе, Какая выгода тебе меня так мучить, зло тая? Ты, если любишь, — не скрывай, не обижай, о абыстай, Не разрушай желанный рай, Сахипджамал, любовь моя! Ты старшую сестру не жди, ее удача впереди. Не трогай ран в моей груди, Сахипджамал, любовь моя. Будь веткой, будь цветком моим, залетным соловьем моим. Целебным будь питьем моим, Сахипджамал, любовь моя. Недели, месяцы, года, в ночь отдыха и в день труда Я безраздельно и всегда с тобой одной, любовь моя. Не говори: «О мой мулла, вся мукой жизнь его была…» Чтоб наша жизнь была светла, не плачь, не плачь, любовь моя. Не сострадай, не сожалей, душе от вздохов тяжелей. Не унывай, но в беге дней — не забывай, любовь моя. Слезами горя не залить, не свить разорванную нить, На то, чтоб жалость возбудить, не уповай, любовь моя. Но, если, слову изменя, не выйдешь замуж за меня, Потом не проведешь и дня ты в тишине, любовь моя. Увы, по молодости лет сама ты лезешь в омут бед. Подумай: прав я или нет. Доверься мне, любовь моя. Здесь о тебе пишу я стих на красных свитках и простых, Верь, я правдив в речах своих, в коварстве не повинен я. Совет мой трудно осмеять, — в нем свет ума и благодать, Его тебе отец и мать не могут дать, любовь моя. Я не шучу: разумной будь, не становись на ложный путь, Дабы, познав утраты суть, всю жизнь страдать, любовь моя. Ясна моих речений вязь, все изложил я, не спросясь, Ты вникни в этих мыслей связь, чтоб не рыдать, любовь моя. Зачем, когда мы так близки, напрасно гибнуть от тоски, Твердя, рассудку вопреки, — я, мол, сама себе судья? В темнице жизни заперта, твоя увянет красота, Покинет смех твои уста, и сгинет радость бытия. Весь век ты будешь по злобе проклятья слать своей судьбе. На этом свете я тебе грех не прощу, любовь моя. Смотри, мою отвергнешь страсть, — тебя я вечно буду клясть, И тех моих проклятий власть всю жизнь не даст тебе житья? Затем тебя, имей в виду, в загробном мире я найду: Помучайся, дружок, в аду за то, что мучишь здесь меня! Не отвечай мне: «Почему меня клянешь ты, не пойму. Дивлюсь я гневу твоему, чему ты учишь здесь меня? Вольна я в выборе пока: хочу — пойду за мужика!» Грозись, будь на словах резка, но не спеши, любовь моя. Ученого лишая прав и неуча в супруги взяв, — Пред богом осквернишь свой нрав, — о, не греши, любовь моя! Тебя, избранница моя, любовь моя нашла сама. Четвертый год прошел в слезах напрасно… Не бледнеет тьма! Четвертый год. Четвертый год, четвертый, снова мертвый год! Душа опять в плену невзгод, и я совсем схожу с ума. Четвертый год ушел, погас, а встречи не было у нас, Хотя б в письме, хотя б на час! Но встречи нет, и ты нема… Тоской по милой я сражен, ужасной силой я сражен, Той страсти пылом я сожжен. Нет, без тебя весь мир — тюрьма! О, горе мне! Тоской объят, уж я писал тебе стократ, А дело не идет на лад, — не шлешь ты мне в ответ письма. Как мне найти, душа моя, к тебе пути, душа моя? Тьму освети, душа моя, пошли мне яркий свет письма! Писал тебе я много раз, не знаю, что сгубило нас: Пришло ль письмо в недобрый час, иль затерялся след письма? Портрет ли твой мне заказать? Нагрянуть ли из-за угла, Похитить мне тебя, чтоб ты усладой глаз моих была? Бывают в мире чудеса: молитве вняли небеса, Раскрылась девушки краса, и ей везде гремит хвала. О, как попал я в твой улов? По магии ль вещей и слов, Связала ль сорок ты узлов иль зелье в кушанье влила? Скрывал я в глуби сердца сны моей любви, моей весны; Теперь, увы, разглашены мои сердечные дела. Тебе послал я много строк, у них «Мухаммедии» слог, Так первый начал я листок: «О девушка, как ты мила!..» Не любишь ты и потому опять не повезло письму… Или посланцу моему ты просто по щеке дала? Зачем же драться? Лучше ты прочти любовные листы… Сахипджамал, мои мечты людской молве ты предала! Слова, что лавы горячей, читай, учи в тиши ночей, И станет смысл моих речей ясней прозрачного стекла. Мне странно, что мое перо так стало зрело и остро, Что тайна, скрытая хитро, через него до всех дошла.

ГАЛИ ЧОКРЫЙ(1826–1889)

ВОСХВАЛЕНИЕ КАЗАНИ. НЕСКОЛЬКО СТРОК О ДРЕВНЕМ БУЛГАРЕ

Был город в древности седой, Казань затмил он красотой, Булгар, ислама дом святой, — теперь он превращен в руины. На дивном месте возведен, он виден был со всех сторон, Мечетями гордился он, — от них остались лишь руины. Был ханской крепостью Булгар, туда стремились млад и стар, То город был башкир, татар, он сверху озирал равнины. Увы, в былые времена там были книги, письмена, То мусульман была страна, то был ислама дом старинный. Пришел Аксак-Тимур, злодей, убийца старцев и детей, Чтоб мусульман разбить скорей, чтоб город превратить в руины. Он городу нанес удар, ворвался, как степной пожар, Унизил, сокрушил Булгар, погибли женщины, мужчины. Пришли враги с мечом, с огнем, и ядра падали дождем, И звон мечей стоял кругом, — был город превращен в руины. Разбойник, чья презренна рать, как ты решился в прах втоптать Булгар, где божья благодать, — приют безгрешный и невинный? О душегуб, как ты посмел громить обитель добрых дел? Рыданье — жителей удел, то — слезы скорби и кручины. Оказан был врагу почет, — страшились беса: всех убьет! Он веселился без забот, пред ним покорно гнули спины. Он жителей загнал в пески, загнал подальше от реки — В бестравные солончаки, в предел безводный и пустынный. Он перебил мужчин, а жен и девушек забрал в полон, Так был Булгар врагом сожжен, настали тяжкие годины. А те, что жизнь свою спасли, скорбя от родины вдали, Рыдали в прахе и в пыли, блуждая по пескам чужбины.

МИФТАХЕТДИН АКМУЛЛА (1831–1895)

СТИХИ О МУЛЛАХ

Зовут у нас муллой лгуна любого, Найти нам трудно честного, прямого. Мы много о себе воображаем, А мы народ никчемный, право слово! Мы любим важничать, мы не забудем В чалме высокой показаться людям. По роскоши чалмы, саней, одежды Как часто мы о человеке судим! В почете там, где мрак царит глубокий, Большой живот, упитанные щеки. Мулла и волостной правитель вместе Дают глупцам надменности уроки. Пускай ты неуч, ты глупей барана, — Надев чалму, стал знатоком Корана. Плетешь для бедняков силки, тенета, Им не уйти из твоего капкана. Глаза народа мы застлали тьмою, Мы стали для него бедой, чумою. Какой ужасный вздор нередко мелет Почтенный человек с большой чалмою!

СТРОКИ, НАПИСАННЫЕ В ТЮРЬМЕ

Дом чернокаменный мне желтизну принес. И конь и человек трепещут от угроз. Зачем я вас учил, Исенгильды, Батуч? Унижен Акмулла, и высох он от слез. Каков закон тюрьмы? Запомните навек: Здесь человек узнал, что значит человек. Сквозь прутья на окне мы видим, как мурзы, В колясках развалясь, коней торопят бег. Иные узники сидят по десять лет, Дела их в Питере, ищи — затерян след. Их руки связаны, их ноги в кандалах, Напрасно гибнет здесь народа яркий цвет. Я к воронам попал, познал тоски предел. Спасите нас, друзья, ужасен наш удел. Я над стремнинами летел, как аргамак, Крутого берега теперь не одолел.

ЯКОВ ЕМЕЛЬЯНОВ (1848–1899)

ГОРЕ

(Отрывок)

Пусть не стоит передо мною Большое горе — пусть уйдет И душу бурей ледяною Пусть не колеблет, не гнетет. Пусть не колеблет душу ропот, Чтоб устояла, как скала, Чтоб горестных раздумий опыт Она в сосуд свой набрала. Пусть в том сосуде копит волю, — Ведь будет же сама горда, Когда ее не сломит болью И не согнет ее беда! Пусть перед ней согнется горе, Беда отступит перед ней: Душа на суше и на море Испытана — она сильней! Она сильней напасти злобной, Она — не слабый стебелек, И бурю выдержать способна, И не падет среди тревог. Нет, не падет душа живая, Не выжжет зло на ней клеймо, Ее с дороги не сбивая, Ты, горе, падало само! Ты пало, горе. Нету жара У злого твоего огня. Хотя в груди кипишь ты яро, — Не сокрушить тебе меня!

ДАРДМЕНД (1859–1921)

ПРОШЕДШИЕ ДНИ

О, где они, где эти дни, Что днями наслажденья были! Врагам не нравились они: Предметом огорченья были! Мы выходили без помех С друзьями в поле… Игры, смех Пленяли, радовали всех, — Какие развлеченья были! Эх, жизнь… Она прошла, ушла. О, та пора была светла, Беседам не было числа, — Прекрасные мгновенья были! К нам были девушки добры, И от красавиц той поры Мы помним нежные дары, — Признанья и волненья были! Увы, прошли, прошли года, И от красавиц нет следа… Красивы девушки тогда До умопомраченья были! — Закир, — услышав твой рассказ, Решают старики тотчас, — Ах, в молодости и у нас Такие похожденья были!

₁₉₀₃

ТВОЙ РОДСТВЕННИК…

Твой родственник тебя надменно оттолкнет, Коль не равны у вас богатство и доход, Грудь матери всегда сосут младенцы врозь, Затем, что двойнею им стать не довелось.

КОРАБЛЬ

Море кругом. Грома раскат. Вдали — паруса корабля. Ночью и днем Волны шумят, Темнеет чужая земля. Ветер сейчас Пенит волну И гонит отчизны корабль. Кто это нас Тянет ко дну И кличет, нам гибель суля?

₁₉₀₈

УЗНАЙ, ЧТО ВПЕРЕДИ…

Узнай, что впереди, чтоб не устать в пути. Свой посох ставь сперва, чтоб верный путь найти.

МЫ

Прошли года, прошли века и времена. Ушли цари, ушли пророки, племена. Прошли века — за караваном караван, Пришло и вновь ушло из мира столько стран! О, прах и тлен дворцовых стен и крепостей! А под землей покрыта мглой гора костей! Пески взметет бураном бед, исчезнет след, — Так мы умрем, так мы уйдем на склоне лет. Скиталец тот, кто в мир пришел на краткий час. Взревело время, чтобы он пустился в пляс. Оно зажгло гнилых надежд ненужный сор, И привела его дорога… на костер…

₁₉₀₈

ЛЕТО ПРОШЛО…

Лето прошло… Вот и осень с холодным дождем. Серой лужайки душа заморожена льдом. Сохнут цветы, В стебельке лишь тоску мы найдем. Ах, соловей, Не колючка ли в сердце твоем?

ДОВОЛЬНО

Довольно, Дардменд, замолчи наконец. Ты лед не растопишь застывших сердец. Тогда лишь душа твоя будет чиста, Когда ты наденешь замок на уста.