Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

ПЕСНЯ БАГШАМ-НАСТАВНИКАМ

Невежда норовит учить других. Чему научит? — Знаний никаких, Но чванства ради он — наставник-багш!.. Из рук вон худо это и печально. Он верующими не позабыт: Их подаяньем и одет и сыт, То здесь, то там на ярмарке торчит, Барышничает… Вот ведь что печально! Наставничать-то сладостно ему, Но обучить не сможет ничему Ни банди, ни гелюнгов — никого… Вот что по-настоящему печально. Следит за приношеньями мирян, — Он, багш-наставник, в этом деле рьян, — На нужды веры тратит их? — Обман! Иные нужды у него… Печально. Конечно, у него желанье есть Хувракам юным проповедь прочесть, Вероученья принципы ему, Однако, недоступны. Как печально! Итак, одет наставник и обут — Миряне тут его не подведут. В религии кощунствующий плут, Греха не понимает он. Печально. Он возглашает проповедь одну: Молочное — в хурульную казну. А десяти деяний черных вред, Увы, не разъясняет он. Печально. Он исповедник истины, хуврак, Блюститель чистых дел и вышних благ, Но от родни мирской он ни на шаг! Обмирщился вконец. Весьма печально. Уединенья не взыскует он — Он из хотона следует в хотон, Везде родня, и всюду угостят. Он пьянствует, а это ль не печально! Его удел — Ученье да обряд. Но отчего торчать наставник рад На сборищах мирян, на всех подряд, Да вмешиваться в тяжбы их? — Печально. Беда ль, что подопечные юнцы, Распутствуя, бегут во все концы!.. Наставника затмил в нем скотовод, Родню обогащающий. Печально. Что верующий в монастырь несет От чистых побуждений, от щедрот, То багш пихает родственникам в рот. И так из года в год. Весьма печально. Что милостынедатели несут — Всему найдется назначенье тут, А шебинеры сирые его Голодные сидят. Увы, печально. Несут и что обуть и что надеть — Об этом багш умеет порадеть, А шебинерам в холоде сидеть Разутыми, раздетыми. Печально. Ему почет, ему большой доход, Однако ж он чурается забот О бедствующих банди и других… Несправедливо это и печально. Хоть полон у него всегда карман, На все про все ему излишек дан, Однако же ни храм, ни субурган Нигде не обновит он. Как печально! Хоть заповедь им не соблюдена О строгом воздержанье от вина, Но жадничает, скряжничает он, Как будто разорен. Весьма печально. Хоть сказано когда-то напрямик: «Отведавший вина — не ученик», Но в полном облаченье еретик «Радеет» об Ученье. Как печально! Всем банди — наставление одно. Ученье тоже равным быть должно. Племянников внучатых для чего Чрезмерно опекает он? — Печально. Лишь в этой жизни связан он с родней, А все ж стоит за родичей стеной. А тех, с кем в этой жизни и в иной В родстве духовном, — гонит прочь. Печально. Развратный, необузданный хуврак, Увы, не наказуется никак. А меры к исправленью принимать Наставник не торопится. Печально. Зато распорядился он юнцом: Взял банди крепостным слугою в дом. Наставник и не думает о том, Кем стал бы мальчик в будущем… Печально. Хоть утверждает с видом мудреца, Что следует за Буддой до конца, Но ни ученья, ни заветов он Не держится буддийских. Как печально! О пользе добрых дел он речь ведет, О милости, о благости щедрот. О Слове Будды — не раскроет рот, Чтоб не попасть впросак… Весьма печально О подношеньях все расскажет он — Тут багш осведомлен и умудрен. Как первородный грех преодолеть, Он рассказать не сможет вам. Печально. Дарующего милость чтит, но сам, Не слишком доверяя чудесам, Размер даяний установит вам, Чтоб вы не поскупились… Как печально! Хоть рукоположениями он, Как выгодною сделкой, увлечен, Но сан блюсти, достоинство хранить Не учит шебинеров он. Печально. Велит устав, чтоб дом был прост и строг, Но багш уставом этим пренебрег: Не дом себе возводит, а чертог, И обставляет роскошью. Печально. Он даже может рукополагать В тантристский сан и мздою облагать; О каре за нарушенный обет Не помышляет вовсе он. Печально. Себе он без стеснения берет Все, что в казну хурульную плывет, И в наказанье адских мук не ждет, За воровство положенных. Печально. Увидишь: вот он с важностью сидит И проповедь читает со стараньем. Поверишь: будет юных наставлять Со строгостью и мудрым назиданьем. Увидишь: вот тайком хлопочет он О размноженье собственного стада. Поверишь: он с дубинкою в руках Прохожих грабить выйдет из засады. Услышишь: о деяниях благих Со всеми он толкует откровенно. Поверишь: за кого ручался он, О тех его забота неизменна. Увидишь: о мирской своей родне Уж так-то он старательно печется. Поверишь: быть ему на самом дне Айаса, ада страшного, придется… Услышишь: убежденно говорит О воздаянье людям за щедроты. Поверишь: он одеть и накормить Весь люд честной готов своей охотой. Увидишь: к подношениям стремясь, Он алчных пальцев не уймет дрожанье. Поверишь: вырвать силою готов Еще не поднесенное даянье. Увидишь: вон в толпе учеников Витийствует себе его блаженство — И ты уже вскричать вот-вот готов: «Вот истинная святость, совершенство!» Услышишь, сколь неискренняя речь Пропитана корыстью да обманом. Поверишь: этот багш наточит меч И палачом заделается рьяным. Услышишь, как средь верующих он, Подчас, ведет беседу об Ученье — «Ом мани бадме хум» произнесешь Ты в умиленье и благоговенье. Увидишь, как, алчбою поражен, Добро к себе он отовсюду тянет. Поверишь: хоть последнее отдай, Останься гол — он клянчить снова станет. Увидишь: чопорность его палат Хоромы богача-купца затмила; Посмотришь, как одет наставник-багш, — Ни дать ни взять полдневное светило! Увидишь, как роскошествует он, — Сочтешь его за знатного нойона; Услышишь рассуждения его — Поймешь: перед тобой хуврак зеленый. Увидишь: в шубе беличьей своей Напомнит щеголиху он, забавник; Едва постигнешь смысл его речей — Поймешь: все тот же пред тобой наставник, Присмотришься к его делам — ну впрямь Кормилец многодетный, погляди-ка! А на него посмотришь самого — Как есть бобыль, беспутный горемыка. Когда б его хозяйство оглядеть — Купцом бы он таврийским показался, Но на алтарь посмотришь и поймешь: Хуврак он был — хувраком и остался. По лошадям, по упряжи похож На маклака донского — не хуврака, А речь его услышишь — и вздохнешь: Последователь Будды он, однако… Здесь кончилась песня, спетая багшам-наставникам ради пробуждения чувств.

ИЗ МАРИЙСКИХ ПОЭТОВ

СЕРГЕЙ ЧАВАЙН (1888–1942)

СМЕЛО, ДРУЗЬЯ МОИ!

Смело, друзья мои, смело! Время не будем терять, Дружно восстаньте, спасите Милую родину-мать! Бьется, как муха, отчизна В петлях паучьих тенет, Злобный паук ее душит, Алую кровь ее пьет. Смело, друзья! Наших братьев Вырвем из вражеских рук, Чтобы до капли всю кровь их Жадный не выпил паук. К нам руки братьев простерты, Слышится узников зов, Надо спешить к ним на помощь, Вызволить их из оков. Час новой жизни настанет, И победивший народ Нас помянуть добрым словом К нам на могилы придет.

₁₉₀₈

ЗАЧЕМ Я РОЖДЕН

Высоко над миром реет Мысль моя, сильна, вольна, Там, где небо лишь синеет, Как орел, парит она. Гордую пою я песню: «Мне природа-мать дала Для полета в поднебесье Крылья мощные орла!» Мир еще окутан тьмою, Но неведом сердцу страх. Ночь не властна надо мною: Свет горит в моих глазах. День ли, ночь ли — я сияю, И народ весь удивлен: Голос мой не умолкая Раздается… Всюду он! Есть во мне познанья сила, Все объемлет мысль моя — Знаю я, что раньше было, И что будет, знаю я. Мрак ночной я разгоняю, Для меня преграды нет, Я горю не угасая, Я несу народу свет. Высоко над миром реет Мысль моя, сильна, вольна, Там, где небо лишь синеет, Как орел, парит она.

₁₉₁₀

НИКОЛАЙ МУХИН (1890–1943)

ПЕСНЬ ЖАВОРОНКА

Из-за леса, из-за леса Солнце красное встает, А с низин туман белесый, Словно облако, ползет. И высоко в поднебесье Слышен жаворонка звон. Как своей весенней песней Веселит мне сердце он! В небе он звенит, звенит, Будто сердцу говорит: «Прилетел я издалека, Долго, долго ждал весны… Своего дождался срока, Вьюсь в сиянье вышины. Только песней, только песней Жить и радоваться мне — Вот и славлю день чудесный, Вот и радуюсь весне!»

ИЗ ЧУВАШСКИХ ПОЭТОВ

КОНСТАНТИН ИВАНОВ (1890–1915)

НАРСПИ

(Отрывок из поэмы)

В СИЛЬБИ

Месяц март уж на исходе, Греет солнышко. Тепло… Окружило половодье Все чувашское село. Почернели прежде взгорья, После снег с полей сошел; В зеленеющем уборе Заиграл под солнцем дол. А по снежному покрову, Что хранит лесная тьма, Вея холодом, сурово Вдаль идет-бредет зима. По ложбинам, по овражкам Слышен шум бегущих вод — То зима, вздыхая тяжко, Тая сердцем, слезы льет. И ручьями слезы эти В реки бурные текут… А в селе резвятся дети На припеке там и тут.

*

Лаской землю отогрела Снова милая весна, Снова свет смеется белый, Пробуждаясь ото сна. Ожил лес, стоит на воле В пышной зелени ветвей, Зацветает новью поле, Красотой гордясь своей. Многоцветные просторы Вешним запахом пьянят, И повсюду птичьи хоры Песней вольною звенят. В небе, полная веселья, Льется жаворонка трель, И пастушеской свирелью Голубой поет апрель. Марь полуденного часа Стадо к лесу привела, И обеда ждет подпасок, Глядя в сторону села.

*

Чуть Сильби окинешь взором: Двор к двору — и крыш не счесть, Высотой под стать конторам В Тури-касе избы есть. Вниз плетни ползут задами, И до самой до весны Прошлогодними скирдами Гумна там окружены. Избы звонким тесом крыты, Ровно пригнанным в ряды, А вдоль улицы — гляди ты — Густолистые сады. Высоки, крепки заборы — Не один стоять им год! Желтым выкрашены створы Разузоренных ворот. Можно городом, пожалуй, Счесть Сильби со стороны, И домов-то в нем немало, Что добром полным-полны.

*

За селом журчит, не молкнет Мелководная река, Солнце в ней дробит осколки Сквозь листочки лозняка. Высь колебля голубую, Вдаль течет она, светла, И, сама собой любуясь, В воду смотрится ветла. Под кустом, у сини зыбкой, Примостился дед тишком, Обмануть стараясь рыбку Аппетитным червяком. Только вот досада — дети Рядом плещутся в воде: Впрямь от них на этом свете Не укроешься нигде… Там вон кто-то недалечко На мосту стоит; потом Перебрался через речку И пропал в лесу густом.

*

Жизнь в Сильби идет простая, Но весной привольно в нем: Неприметно, легкой стаей, Пролетает день за днем; Смех и говор, птичий гомон Вперебой звенят вокруг; Песня вешняя знакомо Льется вширь, лаская слух. Вдоль по улице селяне Ходят чинно взад-вперед, И резвится на поляне Шумный детский хоровод. Раскрасавицы форсисто, Словно лебеди, плывут, Их звенящие мониста И сияют и зовут. К небу пыль взметая тучей, Пляшут парни у ворот. «Эх, и жизнь — не надо лучше!» Говорит в Сильби народ.

*

Нет сильнее человека В целом мире никого: Он хозяин здесь от века, Суша, воды — все его. Но поди ж ты: как иного Подсекает жизнь сама! Вволю денег да хмельного, Глядь — и выжил из ума. Да кому ж и не пристало Погулять в Большой калым? В погребах мы разве мало Пива к празднику храним? Все, понятно, пили, ели, Песни пели… Гром да пляс… Что ж, на праздничной неделе Для потехи самый час. И когда приходит вечер, Пьяных тут — хоть пруд пруди. Но, однако, пир не вечен, День угарный позади.

*

Пить да пить — и бык устанет. Пьян чуваш. Домой бы, друг! Но, как пух, разлечься манит Грязь весенняя вокруг. И лежит чуваш, как барин, Где он, что он — дела нет, И поет, хмелен, распарен, Он на целый белый свет: «Коль работать — так до поту, До отвала — есть и пить. Кто же, любящий работу, Может водки не любить? Час придет — работать будем, Станем пить, коль час велит. Нет вина — заглянем к людям, — Дружба душу веселит. Нет и там вина? Ну что же — И уйран тогда неплох. Если ж нет уйрана тоже — Будем ждать: поможет бог!»