Погребальные дроги

Зеленого Короля долго волокло спиной по песку. Когда остановило, он сел и пошлепал к берегу, оделся и сел поодаль от огня, выжимая редкие волосы и бороду. Епископ не шевелился и ждал. Скоро выскочил и Хейлгар с крупной рыбой в руках - небольшим гладким чудовищем с широкой мягкой пастью и длинными усами. Он, вытрясая воду из ушей, уронил сома на песок, и тот тоже запрыгал, судорожно ударяя хвостом.

– Отпусти!
– попросил епископ Герма, - Нам же все равно умирать.

– И ему тоже умирать, - огрызнулся добытчик.

Пока он одевался, король заколол сомика мечом и приспособил его на сырой ивовой ветке над костром и остался следить за парадным блюдом. Его спутники порознь отправились в лес и вернулись в разное время, один - с большой охапкой хвороста и палок, второй - с тремя бревнышками. Потом отошел Зеленый Король, вернулся с целым кустом смородины и уложил первую пачку листьев на угли. Встал влажный белый пар, разлетелись во тьму насекомые и мыши.

Недвижно просидев еще сколько-то - рыба уже начала испускать тинистый пар - епископ Герма нарушил молчание:

– Хейлгар, ты можешь... передать своему богу просьбу... от меня?

– Да, могу. Но сейчас он не здесь, я просил его побыть с Аннуин до завтра. И не хочу их пока беспокоить.

– Так ты можешь принимать и отпускать его? Ничего себе!

– Ну да. А что такого?

Тогда епископ медленно распрямился и отправился на водопой. Вода была чистой, довольно теплой и вяжущей, с привкусом мела и извести. Этих привкусов живописец, привычный к белой пыли черного фона, не оценил бы, не смог бы заметить.

***

Рыба закоптилась и была съедена, внутренности и кости выброшены в воду. Сложили костер на всю ночь из пары бревен, уложенных на угли. И устроились на куче ветвей под светло-серой влажной сутаной, Зеленый Король - в центре, и по бокам его верные спутники. Епископа Герму, как наименее одетого, отодвинули к огню.

Первым в тумане проснулся король. Его озябшие спутники сползлись, сдавили его с боков и сильно прижали сверху. Он очнулся от удушья и решил, что сердце все-таки сдало, а плотный холодный туман встречает его уже не на земле. Но было как-то колюче, щекотно, жарко и шумно, как не бывает в загробном мире. Справа в ухо лезла борода, слева упиралась в висок щетина, острая, как резаная проволока. Бородач, когда ему не хватало воздуха, всхрапывал громко, как конь, и шлепал губами. Щетинистый говорил на латыни что-то об истине в пламени свистящим быстрым шепотом; он же сгреб остальных двоих в охапку и крепко удерживал рукой и коленом.

Король передернул плечами, и эти двое дружно сдвинулись еще крепче - а старческие ребра ненадежны. Тогда он растопырил локти, саданул обоих в бока и рявкнул:

– Хватит дрыхнуть! Задавили!

Острый локоть напрягся и придавил его горло. Второй забросил на него обе тяжелых ноги и от души всхрапнул еще раз.

– Слазьте с меня, оба - прошипел король, почти придушенный, и еще раз ударил локтями и коленями.

– Не надо, - мягко попросил щетинистый и потерся щекой о висок короля; тому показалось, что его чистят конской скребницей. Бородатый испустил особенно жуткий, длинный воющий храп, стал сворачиваться клубочком, и его ноги оказались на королевской груди.

– Ничего себе!
– пропищал Аластер Гвардхайдвад, потянулся к мечу в изголовье и быстренько выбрался из-под завала. Тут же он упал и постарался отдышаться.

– Меркурий, отцепись, раздавишь!
– прохрипел смущенный бас.

– Подожди, дай хоть локоть разогнуть!
– прикинулся старой развалиной епископ Герма.

– С вами как в утробе щенной суки!
– выругался король.

***

Но они оказались старыми развалинами на самом деле. В плотном тумане костерок почти погас. Скорченные, дрожащие, отсыревшие старикашки, откашливаясь и пытаясь расшевелить суставы, откатили головни в воду, забросали уголья песком, спустили лодку, кое-как влезли в нее и отплыли.

Поскольку Аластер шевелился с большим трудом, а епископ Герма не умел работать длинным веслом, на корму уселся Хейлгар - как ни странно, но ему удалось-таки выспаться, и чувствовал он себя совсем неплохо, разве что чихнул раза два. Теперь они сидел прямо, мягко перекладывал длинное весло, а остальные двое недовольно хлопали глазами, громко скрипели и исходили лютой завистью. Даже в тумане было заметно, что у Зеленого Короля сильно распухли пальцы и отекло лицо, а епископ Герма мог поворачиваться только всем корпусом, с головой и руками сразу. Довольный Хейлгар посвистывал сквозь зубы и злорадно хихикал.

– Смотри-ка, он еще шевелится!
– тут же отозвался король на особо ехидный смешок.

– Ну да. Прикончить вредную тварь!

– Да? И кто вас тогда повезет, развалюхи завидущие?

– Ну что ж...

– Преосвященный, ты меня до крови ободрал и чуть не придушил.

Епископ задумчиво потер щеку, на самом деле обнаружил кровянистую корочку и мрачно извинился.

– Обрить тебя, что ли, мечом?

– Смысла нет. Спать мы уже не будем, - и добавил, хмуро потирая ладони, сбрасывая невидимую пыль:

– Ужас. Ни разу не спал в такой большой компании.

– Да. И тесной, - добавил свою претензию король.

Тут епископ Герма резко пригнулся, а лицо его стало кирпичным; Хейлгар что-то неожиданно увидел под водой. Король Аластер удовлетворенно расслабился.

***

Испарился туман, и утро окрепло. Небо над рекой казалось бесцветным, солнце - белым, леса на холмистом и противоположном, низком, берегах - почти черными. Когда к епископу вернулась сосредоточенность, он попросил еще раз:

– Хейлгар, можно обратиться к твоему богу?

– Да, он со мной. Говори.

– Может ли он показать нам, как там у них, на дне Моря Крови? Надо же узнать...

– Да, - присоединился Зеленый Король, - ты единственный живой Дом Божий среди нас, и ты сделал Индрика и Горгон, хотя видели их мы с Броселианой.

– Хорошо. Если он согласится.

– Тогда поменяемся: передай мне весло...

Пока кормчие менялись местами, епископ неподвижно глядел в бледное солнце и думал так, свирепо и скорбно;

"Я тяну время, потому что последняя ночь пришла и ушла, без толку и без возврата... И нужны ли мне или кому-то из нас эти ненавистные боги?" Но видение крепко схватило его, как остальных.

– Зрите, что видит моя сестра!
– изрек бог, очень похожий на змееногого, но более веселый, пухлый и женоподобный.

Сначала была плоскость, и на ней, как на бархатном зеленом плаще, были веером разбросаны кривые серые клинки. Веер сходился к Чаще, к Сердцу Мира, и Кровоточащим Копьем была именно эта из рек. Море покоилось между приливом и отливом, и вода его была легка, солоновата и воздушна. На дне сверкал город - он был живой, это пестрый радужный змей свернулся на стенках чаши и слегка шевелил яркими кольцами. Всюду плавали, летали, ползали, передавая друг другу некие искры и пламенна.