Погребальные дроги
Шрифт:
Глас бога терял глубину, и старый король очнулся.
– Просишь ли ты, бог, моей помощи и защиты?
– Нет. Но вызываю тебя именем брата моего Локсия и позволю тебе выбрать форму смерти. Чего ты хочешь, рыцарь?
– И дальше облегчать пути пилигримов. Помнить Броселиану и братьев.
– Хорошо. Сражайся.
Старый король сделал выпад; дракон выдохнул очень горячее бесцветное пламя, и меч короля пролился на песок алой широкой струей. Рука, однако же, осталась цела.
– Все. Мы закончили этот фарс. Ты - рыцарь, но не я: сдашься ты или нет, от этого ничего не зависит более.
– Нет!
Дракон еще раз
Синяя драконья шкура упала к ногам невысокого легкого юноши. Улыбнувшись, распустив короткие золотые крылышки на висках и пятках, он радостно хлопнул в ладоши - "Я свободен, свободен!!!" - и побежал к Лестнице Детей Божьих.
***
А побратимы покойного короля мерно опускались в воды Сердца Мира - вот она залила колени, вот поднялась до пояса, вот скрыла обоих с головою.
– Здесь не нужно дышать, как и на Луне. Не пытайся, так будет легче, - мысленно промолвил Хейлгар.
Вода сейчас легка, напоминает белый туман, переливается жемчужным светом. Под ногами что-то твердое и надежное.
– Я вижу много-много света!
– обрадовался Хейлгар, снова Зрячий. Разогнулись полжизни сведенные пальцы левой руки, обрел полную силу пробитый когда-то крестец. На плечах и шее епископа Гермы разгладились давние шрамы, наполнилась память и стала стройной. Когда-то ветхие силы потребовали плотских жертв, и теперь возвращали их.
Туман разошелся, и перед странниками открылась широкая лестница твердого темно-красного камня, кое-где поросшая чем-то мягким, но не скользким.
– Лестница Детей Божьих, ее продолжение на глубине!
– Кровоточащее Копье, его наконечник! Чаша там!
Хейлгар Зрячий вгляделся в даль:
– Она пологая, ведет куда-то к центру.
Епископ Герма ничего не увидел в сизой мгле вдалеке и предложил:
– Пойдем!
Бок о бок начали они спуск - царственный муж в шапке черных кудрей и стройный жрец, облаченный как будто бы в медный шлем с защитой для щек.
Лестница была высока, полога, но скуки не было, потому что время в Сердце Мира не существует.
Почти на середине пути под ногами показалось что-то вроде снега. Епископ Герма остановился, а живописец нагнулся, зачерпнул это ладонью и пропустил сквозь пальцы:
– Забавно. И правда, снежок...
Епископ подобрал сухой вишневый лист.
Потом его мысль зазвучала горько и сухо:
– Я стяжатель, как и любой правящий епископ. Тебя я удерживал долго, но, увы, не обрел.
– Да, - отвечал живописец, - бог в крови, ведьма-жена... Для тебя самого не оставалось места.
– Так ли? Нас удерживало притяжение Храма, он и был этим единственным местом.
– Скоро конец, скоро само Божественное Сердце, оно вот-вот ударит...
– Пошли!
Вечная утрата моя, тяжелое пламя плоти моей, не уходи! Несколько ступеней оставалось, а дальше Путь Крови обрывался в бездну. Там, скорбно мотая головой, ухватив себя за горло, пригасив пламя медных глаз, епископ Герма взмолился:
– Ты... если можешь... разреши!
Живописец промедлил, всматриваясь
в серую мглу:– Нет. Невозможно. Но берегись, твоя плоть исчезает!
Он ухватил товарища за запястье и держал, покуда не перестало радужно мерцать истощенное тело.
– Прости, я так и не смог...
– Слушай-ка, - насторожился епископ, придя в себя, - что-то дрожит.
Оба уселись на последней ступени, свесив ноги в пропасть и стали ждать. Разошелся и сизый туман; пропасть шла вертикально вниз, глубину и ширину ее нельзя было верно оценить, но форма, кажется, была круглой, как и у моря. В самой глубине, подобно яблоку или кулаку, лежало металлическое сердце Гермафродита, покрытое крепкой бурой окалиной. Крылатый бог взлетел по воде и исчез на другом берегу. Сейчас Яйцо уже не пылало, его скорлупа стала цементно-серой и треснула. Когда Божественное Сердце ударило, трещина разошлась, половинки скорлупы рассыпались в пыль, а вверх бросило фонтан слепящего алмазного света. Прогремел по воде страшный гром и замолк. Фонтан пламени ушел вверх, разошелся по поверхности Моря тонкой пленкой, и возник золотой сплошной купол.
– Все, - сказал, подымаясь, епископ Герма, - Новый Бог родился. Нам туда, вниз?
– Не знаю.
– Тогда уходим! Мы обновлены. Может быть, есть еще время...
– Хорошо. Попытаемся вверх.
Они повернули обратно, и играющие золотыми бликами порфировые ступени все так же удобно ложились под ноги. Тела все так же почти не имели веса. Епископ подымался чуть позади и, по своему обыкновению, уперев кулак о кулак, сердито брюзжал:
– И как по сравнению с этим просто любить женщину! Она подходит ему, он - ей, а все остальное доделает матушка-природа!
– А ты-то откуда это знаешь?
– Знаю, знаю.
– И как ты держался?
– Мои страсти большей частью приглушены, силы принадлежали Храму. Ты знаешь сам, как.
И опять снежок, и вишневые листья... Тут епископ Герма резко остановился, уперся ногами в камень и, хватаясь за глотку, мучительно сведя темно-рыжие брови, смог сказать:
– Подожди! Я знал, что пора умирать. Не хотел умирать один и увел тебя от жены, якобы переиграл ее и отомстил, взял тебя ценою смерти...
Художник медленно развернулся всем корпусом:
– Не совсем то. Может быть. Бог в моей крови - веселый, ребячливый. Он любит ветхие силы, общие для говорящих, богов, некоторых животных и даже растений. Поэтому я никогда не советуюсь с ним о поступках - слишком беспечен, люди редко используют эти силы. А ты - посмел! Нет, это то, что ты сказал, но желал-то ты освобождения...
– Преображения...
– Да. И я пошел с тобой. Но... мой бог не понимает боли...
– А ты сам?
– Я к ней привык, как и ты. Она ничего не значит. Я пошел, потому что он для меня слишком глуп и уже скучен, а жена чересчур молода. Я выбрал тебя...
– Как подходящего по возрасту и судьбе?
– Не только это. Не могу сказать, слов нет. Вот представь себе, что я сейчас стою там же и тогда, под вишней - что ты сделаешь: прогонишь меня или отпустишь?
– Нет!
– с ужасом воскликнул епископ Герма, - Ни тогда, ни сейчас не отпущу. Удержу.
– Ну вот. Ты опять призвал, и я пришел.
– Хорошо. Как зовут твоего бога?
– Вакх.
– Идем наверх, вернешься домой. Давай быстрей!
Но свирепые медные глаза беспокоились, знали иное.