Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами

Теперь-то нам известно, что ацетилсалициловая кислота в сочетании с большим количеством алкоголя может вызывать желудочное расстройство, внутреннее кровотечение и язвы – равно как и ибупрофен. А даже небольшие дозы парацетамола, если смешивать их с выпивкой, могут разом добить выпивоху, выведя его печень из строя. Так что все эти безобидные болеутоляющие, призванные облегчать страдания, минуя наркотический эффект, все равно могут нас погубить.

Но все это будет уже неважно.

Его несвятейшество препокойный Буковски однажды написал:

мертвецам ни к чему аспирин или скорбь, полагаю. но им пригодился бы дождь.

Часть десятая Когда ящерицы пьют из твоих глаз

В которой наш герой, блуждая вне времени и пространства, попадает в прошлое, посещает мальчишник, лечится от икоты, ползет через пустыню и впервые смотрит «Мальчишник в Вегасе» – а потом смотрит его еще раз. В эпизодах – Джон Диллинджер, Борис Ельцин, бог солнца Ра и целый автобус подружек невесты.

Опьянение – не что иное, как добровольное безумье.

Сенека [155]

Вернемся на десять лет назад: официально я пока не ступил на долгий и опасный путь отцовства и изучения похмелья. Я всё еще относительно молод, полон сил и еду из Лас-Вегаса на мальчишник в Тусоне с моей беременной девушкой и вывихнутыми лодыжками.

Первую я подвернул неделю назад, в дождь, на музыкальном фестивале в поддержку волчьего заповедника, когда Пол Кворрингтон, который не меньше отца родного учил меня, как надо жить, писать и выпивать, заканчивал свое последнее выступление, исполняя свои куплеты между затяжками из кислородной маски. Все десять лет, что я прожил в Торонто, он был мне лучшим другом, а в ту неделю, когда я узнал, что стану отцом, у него обнаружили рак четвертой стадии.

155

Сенека. Нравственные письма к Луцилию / пер. С. Ошерова. М.: Наука, 1977.

Дождь был проливной, Пол умирал слишком быстро, а в фестивальной палатке закончился виски. Я отправился к нашему домику за бутылкой и в темноте угодил ногой в промоину. Попадая в такую, лошадь ломает ногу, а ты перелетаешь через ее голову и вопишь, еще не успев рухнуть на землю.

Вторую лодыжку я потянул всего несколько дней назад, на крутой тропе, ведущей в каньон за придорожным мотелем. Даже не знаю, зачем я туда шел, опираясь на купленную в Вегасе трость с набалдашником в виде козлиной головы. Я споткнулся и, не устояв на больной ноге, приземлился всей тушей на здоровую, которая не выдержала и тоже подвернулась. И вот лежу я с двумя вывихнутыми лодыжками на полпути ко дну каньона и роняю слезы в горячий песок пустыни. А сверху на это взирает моя девушка с дитем во чреве.

«Взгляни на это с другой стороны, – сказала она, когда я выбрался, – ты выровнял свою хромоту».

Через несколько сотен миль она высаживает меня в Тусоне, в гостинице, где под чужим именем в свои последние дни скрывался Джон Диллинджер. В баре царит такая атмосфера, будто в любую минуту может начаться хорошо поставленная драка или очередная перестрелка в рапиде. Так что я немного изменю имена и внешность действующих лиц, как если бы мы ударились в бега или во все тяжкие на плохо подготовленном мальчишнике.

Вместе со мной в отеле остановились Эль Дьябло, Томас Краун [156] и Тед. И пока мы злоупотребляем с Будущим Женихом, будущая мать моего ребенка продолжает свой путь к курорту у мексиканской границы, где к свадьбе готовится ее лучшая подруга Рапунцель.

Эль Дьябло, младший брат Рапунцель – остроумный, очаровательный, эдакий Вэн Уайлдер [157] , – известен своими загулами. Его мог бы сыграть любой Райан – хоть Рейнольдс, хоть Гослинг. Он делит номер с Томасом Крауном, которого я впервые повстречал на его же свадьбе, когда за него выходила еще одна сестра Эль Дьябло. Краун – добродушный и оборотистый британец, гендиректор статусной транснациональной компании. Представьте себе Хью Лори и Ричарда Гранта, только вместо глаз навыкате – дизайнерские очки. Между нашими номерами расположился друг семьи Тед, страшно умный и абсолютно невзрачный, словом, идеальный шпион.

156

По имени героя классического фильма «Афера Томаса Крауна» о миллионере, который ради интереса организовал ограбление.

157

Главный герой фильма «Король вечеринок» в исполнении Райана Рейнольдса, вечный студент и прожигатель жизни.

Мы с этими тремя – единственные неамериканцы, приглашенные на мальчишник, и я, чувствуя себя гражданином мира, симпатизирую и доверяю каждому из них.

В отеле мы поднимаем бокал за жениха, затем берем такси до пригородного бунгало одного из его братьев. Там и стартует вечеринка. В гостиной полно обреченных на опустошение бутылок текилы, полуголых танцовщиц и своеобразно надушенных в честь такого случая парней со свежими стрижками.

Через несколько часов, когда прибывает лимузин, чтобы отвезти нас в мужской клуб неподалеку, ехать могут уже не все. Будущий Жених лежит в отключке на стеганых одеялах, в то время как другие блюют на просторном заднем дворе. Мистер Краун и Эль Дьябло решают остаться, чтобы позаботиться о раненых, а мы с Тедом осмеливаемся на вылазку.

К тому моменту, как мы добрались до нашего отеля в Тусоне, произошло многое, о чем не следует упоминать, и немало утекло текилы. Теперь мы кутим в баре гостиницы, где полно миловидных девиц. Однако, несмотря на очарование юности и дьявольскую привлекательность, Эль Дьябло как будто в замешательстве. И, прежде чем разойтись, Тед и мистер Краун отправляют меня к нему вторым пилотом.

И тут я начинаю икать.

Чтобы понимать суть последующих событий, следует кое-что знать о моих отношениях с икотой, которые, кажется, граничат с патологией. В моем личном аду не будет выпивки: только похмелье, несчастная любовь и икота. Она донимает меня всю жизнь, чего я только не перепробовал. И нашел лишь одно по-настоящему действенное средство: столовую ложку сахара нужно залить уксусом и разом проглотить. Горло сдавливает спазм, и вуаля – главное, чтоб не стошнило.

И вот сижу я в Тусоне, в два часа ночи, бухой, замученный икотой, – второй пилот без карты и штурвала – и заказываю стопку уксуса с сахаром. Когда твою речь прерывает ик-кота, требуются некоторые усилия, чтобы убедить бармена, но он наконец наливает мне одну, затем другую. Дальше все немного туманно…

Эльпенор на крыше

«Сила вина несказанна, – говорит Гомеров Одиссей, под чужой личиной исполняющий сложную миссию. – Она и умнейшего громко петь, и безмерно смеяться, и даже плясать заставляет; часто внушает и слово такое, которое лучше б было сберечь про себя» [158] . И это рассказ не о храбрости и героизме, но о злоключениях и безумии – они же постигли и Эльпенора на крыше.

158

Перевод В. А. Жуковского.

Самый молодой из спутников Одиссея, он был с ним, когда греки взяли Трою, когда одолели циклопа, предварительно его опоив, и годами скитался по «винноцветным морям». Однако десятая песнь «Одиссеи», где они попадают на остров Эа – обиталище невообразимо обольстительной Цирцеи и ее нимф, стала для Эльпенора началом конца.

Цирцея угощает воинов эликсиром (предположительно, гремучей смесью медовухи, пива и вина), от которого те превращаются в свиней. Желая их спасти, Одиссей добывает чудодейственное растение, которое служит ему противоядием (специалисты по ботанике считают, что речь идет о корне мандрагоры). Потом он побеждает Цирцею и заставляет ее вернуть воинам человеческое обличье. Освободив соратников, он сам становится жертвой еще менее замысловатых чар – вина и самой Цирцеи. Соблазненный и пресыщенный Одиссей порабощен любовной негой и хмельной отрешенностью: он думает, что, оказавшись так далеко, можно просто махнуть на все рукой и предаться пьянству, все глубже погружаясь в забытье.

Выпивка была всегда, и в каждой истории она представала по-новому: дар богов, коварная западня, сыворотка правды, дьявольское зелье, незаменимое лекарство, медленный яд, идеальное успокоительное, жидкое вдохновение, подлинная свобода, пагубное пристрастие, полное фиаско, адский огонь, признак цивилизации, вобравшая свет солнца вода, заключенная в бутылке тьма, ночь накануне, следующее за ней утро. Мы ее создаем, превозносим, подвергаем сомнению, овладеваем ею, расправляемся, проклинаем – и начинаем все по кругу. Но и выпивка нас создает, превозносит, ставит нас под сомнение, овладевает нами, приговаривает и становится нашим проклятьем. Но, если повезет, мы находим силы остановиться.