Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами

Только через год спутники Одиссея смогли вырвать его из этого дурмана и уговорить вернуться домой в Итаку к семьям и детям, к здравому смыслу.

Однако в ночь перед отъездом с этого острова наслаждений юный Эльпенор явно перебрал, а очнулся на залитой солнцем крыше дворца от звука поднимающегося якоря. Юноша с перепоя испугался, что опоздает на корабль, и, то ли поскользнувшись, то ли споткнувшись, разбился насмерть. За всю историю похмелья мало кому довелось оступиться столь же внезапно и эпично.

Сей неверный шаг изменил судьбу Одиссея, который вместо возвращения домой счел своим долгом отправиться в подземное царство Аида и спасти беспечную душу Эльпенора. Даже в наши дни помятым и дезориентированным бедолагам ставят диагноз «синдром Эльпенора» – это состояние, когда нарушение сна или раннее похмелье / позднее опьянение после долгой ночи одолевают настолько, что человек теряется во времени и пространстве, бредит и совершает крайне опасные поступки.

Когда ящерицы пьют из твоих глаз (а телефон продолжает звонить)

И вот я просыпаюсь от разрывающегося телефона.

– Алло.

– Алло? Что у вас там случилось?

– Покуролесили, но ничего страшного. А что?

– Да так, ничего, просто ребят, которые должны были вас подвезти, ночью выставили из гостиницы, и они приехали сюда. А ты все еще в постели.

– Что-о?

– Вот я и говорю.

Я иду потолковать с Тедом.

Оказывается, в какой-то момент Эль Дьябло проснулся, чтоб отлить. А через некоторое время в дверь постучали. Открыв, мистер Краун увидел администратора и двух полицейских: один был с наручниками, другой с мобильным. Они разыскивали человека на видео и повернули телефон так, чтобы мистер Краун мог его разглядеть: кто-то снизу заснял, как абсолютно голый парень писает с балкона на людей, которые веселятся во дворе. Он был похож на одного из голливудских Райанов.

Даже полицейские поняли, что этот британец в трусах – совсем не тот писающий мальчик. «Но балкон-то этот», – напирал администратор, заходя в комнату.

«И тем не менее, – удивлялся мистер Краун больше других, – кроме меня здесь, очевидно, никого нет».

Полицейские все осмотрели – и ванную, и злополучный балкон, – но ярко-зеленую пятку, торчащую из-под кровати мистера Крауна, заметил именно администратор. Они потянули за нее, и на свет появился Эль Дьябло – голый, но в зеленых носках, в позе эмбриона, похожий на новорожденного лепрекона-переростка.

«Вот черт», – выдыхаю я.

«Не то слово, – вторит Тед, – хорошо еще, что его не повязали».

Так что теперь план изменился, и один из братьев жениха – вчера его не было, потому что он бросил пить, – подберет нас и отвезет на курорт в ста километрах к югу, где назначен предсвадебный ужин. Но приедет он не раньше, чем через пару часов: сначала ему надо забрать Будущего Жениха и несколько других полезных для свадьбы вещей. Так что я прошу Теда меня разбудить и отправляюсь обратно в кровать.

Конечно, это всего лишь прелюдия. Тяжким было продолжение. А промежуток можно описать цитатой из романа Алекса Шакара «Luminarium»:

Он впал в забытье без сновидений. Казалось, пролетели секунды, на самом же деле прошли часы. Он проснулся в похмелье, все содержимое черепной коробки пульсировало как один гигантский нерв, пережевываемый жвачным животным.

Я очнулся и почувствовал, как челюсти сжимают мозг. Пылающий мир завалился набок, и это очень больно. Чтобы выйти, мне приходится цепляться за стены. Воздух снаружи нестерпимо обжигает. Все равно что идти, вернее, хромать на обе ноги прямо в пасть дракона. Молюсь, чтобы этот дракон испепелил и зверя у меня в голове. А заодно и того, что засел в желудке. Бочком заползаю в машину. Внутреннему скрежету вторит скрежет заведенного внедорожника.

Рядом с водителем Будущий Жених, за рулем один из его ста братьев. «Чип!» – представляется он, барабаня по рулю в такт Limp Bizkit, и дает по газам, не дожидаясь, пока Тед пристегнется.

«Чип!» должен сделать еще несколько остановок, прежде чем мы выберемся на шоссе. Ближайшая – пивоварня, где нам нужно забрать несколько кегов пива. Первый раз меня тошнит там – в туалете, пропахшем хмелем настолько, что, когда я хватаю ртом воздух, кажется, будто я глотаю стаут. На следующей остановке мы забираем скатерти и салфетки, а меня снова рвет; потом еще раз – из открытой двери автомобиля перед самым выездом на шоссе; и еще раз, когда мы уже набрали скорость, – прямо из открытого окна. Все это уносится назад блестящей маслянистой лентой, и «Чип!» жмет на гудок под приветственные возгласы парней. «Что за дрянь ты вчера пил?» – спрашивает он. Но ответить я не могу. В глотке вертит хвостом ненасытное жвачное животное, и его мохнатая лапа лезет изо рта.

«Слишком много текилы», – говорит Будущий Жених, которого вывернуло еще на первом круге вчерашнего алкозабега, после чего он мирно проспал остаток ночи.

«А кроме того, – невозмутимо добавляет Тед, – слишком много уксуса». Разношерстные грызуны внутри меня начинают извиваться и корчиться, и не успеваю я попросить, чтобы остановили машину, как мы уже притормаживаем у обочины.

«Сссука», – шипит «Чип!», когда я открываю дверь, чтобы извергнуть останки пропитанных текилой и уксусом тварей в раскаленную пустыню. Вытираю рот, закрываю дверь. Кондиционер, похоже, больше не работает.

– Сука, – повторяет «Чип!». Я расплавился и растекся по двери и бормочу извинения.

– Ты не поверишь, – спокойно говорит Тед, – но проблема не в тебе.

– Сука, сука, сука! – не унимается «Чип!» – похоже, бензин кончился. Сука, сука, сука, сука, сука! Я ведь собирался сделать еще одну остановку!

На секунду все замолкает. И тут жара становится невыносимой. Мы вылезаем из машины. Я надеюсь, что смогу свернуться в ее тени и тихо скончаться. Но к этому времени солнце уже в зените – грозное, беспощадное божество.

– Вода есть? – шепчу я, хотя знаю, что удержать ее внутри я не в состоянии.

– Нету, – отвечает Тед, – зато есть сто пятьдесят литров пива.

И вот они прикручивают к кегу кран, а я ковыляю в пустыню. Ноги не держат меня, и я падаю на колени и ползу по слепящей обжигающей земле в поисках хоть какой-нибудь тени.

Доползаю до кактуса и заваливаюсь рядом, взирая на пронзающую раскаленное небо ручищу в шипах – она ощетинилась множеством идеальных шпаг в попытке защитить и отвести от меня хотя бы сто из миллиарда безжалостных лучей бога солнца. Ра. Р-ра-а-а! Я чувствую, как твари вертятся и закипают внутри. Удивительная мысль неожиданно приходит мне в голову – я ведь могу умереть раньше Пола, прямо под этим бесстрашным и дарующим надежду кактусом. И следом: я никогда не увижу своего сына, моего мальчика – мой благословенный лучик без испепеляющего жара. И все из-за проклятой икоты. И тут я вырубаюсь.

Ты проваливаешься из сна о пустынях и демонах в полузабытье. Рот полон песка. Из марева пустыни тебя зовет далекий голос. Он просит воды. Ты пытаешься встать, но не в силах пошевелиться.

Теперь меня скребут другие твари – но не изнутри, а снаружи. Тут обитают драконы, думаю я. Открываю глаза, и возня прекращается, но лишь на долю секунды, а затем то ли змея, то ли хлыст рассекает мир так, что я даже моргнуть не успеваю. Мои глаза вылезают из орбит. Я охвачен рептильным гневом. Я король ящериц. Я не могу пошевелиться. Полцарства за ванну. Просто дайте мне потонуть в водах Парижа. Что угодно, только уберите этих тварей. Они пьют из моих глаз! Они пьют из моих глаз!