Поиграем со смертью?..

— Понимаете ли, — наконец ответил он, — Ваша душа очень сильна. А для дворецкого сильный хозяин — его гордость. Чем сильнее душа, тем больше энергии получит поглотивший её демон, это непреложная истина, но вдобавок к этому нам просто неприятно находиться рядом со слабаками. Только сильный человек может призвать нас, однако если он станет слабым, его душа даст мало энергии, и демоны стараются закалить характер господина. В то же время, мы отличаемся от людей — ваша мораль, пацифизм и склонность к вере в ближнего слишком наивны и глупы, а потому вызывают лишь брезгливость, простите за откровенность.

— Ничего, я с этим всё равно согласна, — хмыкнула я, полностью поддерживавшая такое вот представление демона об этих «положительных» качествах людей.

— Потому Ваша душа и сильна — Вы отличаетесь от большинства людей, госпожа, — коварно улыбнувшись, продолжил Себастьян. — Однако есть несколько существенных моментов. Вы были довольно слабы, когда мы пришли сюда. Нерешительны, похожи на среднестатистического человека с завышенной самооценкой, — я усмехнулась, потому как демон наконец-то сказал, что думает обо мне, безо всяких фальшивых извинений, а он в это время продолжал вещать:

— Вот только всё это время Вы прогрессировали, причём очень быстро. Понимаете ли, обычно человек развивается довольно медленно, и на то, чтобы стать очень сильным, у него уходят многие годы, а порой и десятилетия. Исключение составляют ситуации, когда человек обретает силу в один момент, под влиянием абсолютной безысходности, которая будит в нём неимоверную жажду жизни или иных потребностей. Однако в любом случае, слабый сильным не станет, для этого нужно изначально иметь некий стержень, который можно развивать. В Вас он был и развивался крайне медленно, даже под влиянием катастроф, к которым Вы привыкли. Но как только начались Ваши испытания, этот процесс пошёл на удивление быстро. Вот только не из-за самих испытаний — после них Вы не сильно менялись. Вас меняют обстоятельства этой жизни. И, возможно, общение с нами — теми, кто не считает необходимым сочувствовать всем вокруг. Полагаю, причина в том, что до сего момента Вас останавливала общественная мораль и осознание того, что «так нельзя», общество не примет «излишне жестокого» человека. Теперь же Вы увидели кого-то, кто был на Вас похож, а точнее, кто открыто озвучивал принципы, Вам близкие, но отторгаемые из-за общественного мнения. И Вы перешагнули через общество, поняв наконец, что и подобная «жестокая» позиция не является нонсенсом — она существует не только в Ваших мыслях, а значит, не делает Вас изгоем.

Странно, но демон и впрямь разложил по полочкам всё то, что я никак не могла озвучить сама. Он был прав, и это пугало. Я-то себе в таком признаться боялась…

— К тому же Ваша аура довольно необычна и меняется вместе с характером, — продолжил Михаэлис, неподвижно сидя на краю кровати. — Изначально Ваша энергетика была очень похожа на человеческую, однако не являлась таковой на все сто. Как я уже говорил, раньше с подобным мы не сталкивались. Но чем больше Вы общались с нами, чем больше менялся Ваш характер, тем меньше в Вашей энергетике оставалось человеческого. Словно нечто внутри Вас постепенно пробуждается, меняя само Ваше естество. Впрочем, это только кажется, ведь Вы явно согласны с изменениями, а значит, всё это время просто подавляли собственную сущность, стремясь быть «как все». А теперь позволили себе снять ограничения, и проявилась Ваша истинная натура. Сильная, беспощадная, рациональная. Потому в Вас всё же больше демонического, нежели человеческого, даже если не брать в расчёт ауру. Мало кто из смертных подавляет в себе наши принципы, а затем так легко выпускает их на волю. К тому же, Вы не испытываете чувства вины, не так ли?

— А должна? — возмутилась я, и демон усмехнулся. Его что, забавляет моя реакция?..

— Вот именно это в Вас и необычно, — соизволил пояснить он. — Прежде Вы отторгали подобную позицию, поскольку общество её не принимало, теперь же Вы всё меньше заботитесь об общественном мнении и всё больше становитесь самой собой. И раз Вы сумели призвать меня из преисподней, всё ещё сохраняя некие ограничения общества, я делаю вывод, что, лишившись их, Вы станете очень сильны. Ваша душа будет потрясающе вкусна и принесёт огромное количество энергии… Вот только Вы не заключали контракт, и она не достанется нам, демонам. Но как Ваш дворецкий, я хочу раскрыть весь Ваш потенциал.

Почему-то мне показалось, что в этой тираде главными были как раз последние слова о раскрытии потенциала. А вот «как Ваш дворецкий» изначально являлось фальшью — ведь демон никогда на самом деле не сочтёт себя слугой человека. Он просто притворяется дворецким, потому что это выгодно, но служит он контракту, а значит, собственному благу, но никак не «господину» из рода человеческого, даже самому сильному. А значит, заставлял Михаэлиса помогать мне просто спортивный интерес.

— За тысячи лет скучно стало? — фыркнула я. — Решил развлечься?

— Почему бы и нет? — хитро протянул демон, но как-то так снисходительно на меня посмотрел, что я поняла — это был не способ развеяться. Неужели ему и правда нравится наблюдать за изменениями в человеке?

— Себастьян, а что приятного в том, чтобы смотреть, как потенциальная еда становится лучше, если тебе даже кусочка отщипнуть на пробу не удастся? — о да, я для Михаэлиса скорее гамбургер, ну, или пачка чипсов, чем личность, потому и непонятно, что в этом во всём интересного.

— Во-первых, когда еда становится вкуснее, приятно наблюдать за результатами своих стараний, — недобро блеснув глазами, ответил дворецкий. — А во-вторых, сильная личность, пусть она даже всего лишь потенциальная еда, вызывает толику уважения, если в ней есть некая интересная черта.

Уважение? К человеку? Да ладно… Мы же для него словно насекомые! Он не может уважать чело… Стоп. Человека?

«В Вас всё же больше демонического, нежели человеческого».

В этом всё дело, да? Я для него не совсем человек, потому ему и интересно за мной наблюдать?

— Черта, говоришь? Жестокость, что ли?

— Отнюдь. Скорее, очень крепкий, несгибаемый стержень, который настолько отличается от среднестатистического смертного, что приковывает взгляд.

Значит, и правда?..

— Предположим, — продолжил демон на одном дыхании, — Вы увидите, как котёнок делает удивительные вещи: строит башенки из кубиков и способен считать, вместо ответа указывая на карточки с цифрами. Вас это заинтересует?

— Конечно, это уже не просто кот, а гений, — ответила я и призадумалась: — Или реинкарнация человека какая-то… Или оборотень…

— Именно, — кивнул Себастьян. — Такой котёнок приковывает взгляд и вызывает желание разгадать загадку, а также помочь в освоении новых способностей. То же произошло, когда я увидел столь любопытного смертного. Я развиваю Ваши способности, пытаясь понять, откуда в Вас взялась эта уникальность, и что послужило её причиной. Демонам тоже свойственно любопытство.

— А почему тогда ты меня спасаешь? Почему вообще пообещал не предавать?

Михаэлис снова усмехнулся, но глаза вдруг стали словно стеклянными, и я поняла, что сейчас услышу ложь. Потому что именно с таким взглядом Клод всегда говорил о своём подчиненном положении, и только когда в недострое он показал настоящие чувства, взгляд его стал живым.

— Вероятно, это тоже одно из развлечений, да и потерять такой интересный экземпляр не хотелось бы. Простите мою грубость, госпожа.

Демон слегка поклонился, впрочем, не вставая, а я невесело усмехнулась и ответила:

— Прощаю, всё равно меня обидеть сложно. Тем более фальшивкой.

Себастьян чуть помрачнел, но промолчал, а я задала очередной вопрос:

— И ты собираешься так «развлекаться» до самого конца? Пока аномалия не будет устранена?

— Полагаю, да.

Я подумала, что хочу ему верить. Никогда никому не верила, а ему хочу попытаться довериться… Бред. Вот только бабушка когда-то сказала, что если человек всю жизнь проводит в одиночестве, глядя на снующую вокруг толпу, его душа плачет. И ищет в этой толпе хоть кого-то, кто разделит её одиночество. Наверное, поэтому я и хотела поверить в демона — уж он-то точно мог бы это одиночество разделить. Потому что принимал и сам придерживался тех самых, «жестоких» принципов. Потому что он умел так мне нахамить, что и не обвинишь в неуважении, а препираться с умными людьми я всегда любила, как любила выслушивать мнение людей, способных настоять на своём, а Михаэлис это умел, причём так по-разному — то ненавязчиво, то с ехидством, то не оставляя выбора — что это неизменно вызывало уважение. А ещё потому, что он был живым. В отличие от тех, кто фальшиво улыбался и кланялся, выдавая ложь за правду. Он просто начал казаться мне настоящим, и я хотела верить, что иллюзией он уже не станет. Поэтому я хотела верить в него.