Поиграем со смертью?..

— Себастьян, а ты хочешь, чтобы я тебе верила? — тихо спросила я, подумав, что это, пожалуй, самый главный вопрос.

— Нет, это мне ни к чему, — безразлично ответил демон и добавил, хитро сверкнув глазами: — Однако доверие — это разрушительная вещь, которая в первую очередь бьёт по наивному смертному.

— Потому я никогда, наверное, до конца тебе не поверю, — озвучила я очевидное. — Как и никому вообще. Я даже себе не верю.

— Верная позиция, — одобрил демон, и я прошептала:

— Спасибо.

— Полагаю, не за что. Это ведь мой эксперимент, — протянул демон ехидно, и я засмеялась. Рёбра тут же заныли ещё больше, и я поморщилась, резко замолчав. Забавно, я отлично понимаю, когда он шутит, а когда серьёзен — научилась различать интонации за долгие недели постоянных препирательств, колкостей и словесных баталий.

— Осмелюсь добавить, что Вам необходимо отдохнуть, — внезапно внёс конструктивное предложение Михаэлис. — Или хотите дождаться обезболивающего?

— Хотела бы дождаться, аспирин бы выпила, — фыркнула я, и демон понимающе усмехнулся. Я же отдала последнее распоряжение: — Всё, теперь тебе снова нельзя лгать. Договорились?

— Вы интересуетесь моим мнением? — изящно так вскинул бровь дворецкий, напоминавший аристократа.

— Вот ещё! — фыркнула я и беззвучно рассмеялась. Демонюка противная встала, отвесила поклон и с едва слышным сарказмом в голосе произнесла:

— Как прикажете, госпожа.

— Как прикажу? Вежливо, потому как над шуточками сил смеяться нет, — выпендрилась я, а Михаэлис, ни слова не сказав, но бросив на меня эпичный взгляд, сказавший больше любых слов и даже конфеты «Рафаэлло», слинял в туман.

Он не презирал меня и не видел во мне еду — он просто наблюдал за развитием интересного индивидуума, который всё больше напоминал ему его самого, и который не собирался изменять самому себе. А это, похоже, вызывало у демона толику уважения, ведь именно это чувство промелькнуло в его прощальном взгляде, вкупе со снисходительностью, насмешкой и сообщением: «Чем бы дитя не тешилось, когда-нибудь его настигнет „а-та-та” от взрослого, вот только дитятко пока не в курсе». И мне почему-то его уважение было важно. Наверное, потому что у нас всё же было куда больше общего, чем казалось сначала. Уверена, он бы на моём месте в этот момент тоже отказался от обезболивающего. Потому что боль напоминала о жизни и смерти. А ещё потому, что она была доказательством моей победы — настоящей, не являвшейся сном. Вырвавшей меня из кошмара. И поэтому лишаться её я не хотела. Всего на одну ночь, всего лишь сразу после победы. Ведь у неё всегда безумно горький, но удивительно приятный вкус. И смаковать его — наслаждение и пытка одновременно, а я хоть и люблю комфорт, уют и беспечность, точно знаю: без несчастья счастья не бывает. А значит, чтобы почувствовать весь вкус победы, нельзя отказываться от боли. Ведь таких побед, значимых, бывает слишком мало. Другие не стоят подобных мучений, но если ты нашёл что-то ценное, ты хочешь обладать им полностью, узнать о нём всё и не упустить ни единого оттенка. Потому что слишком мало в серой рутине бытия чего-то на самом деле интересного, ценного или важного. Всё вокруг — иллюзия, и лишь изредка показывается реальность. А значит, я не могу её упустить. Так же, как не хочет упустить что-то на самом деле заинтересовавшее его демон, погрязший в рутине скуки, обыденности и повторения пройденного, которое почти никогда не меняется. Я интересна ему, он важен мне, потому что не является фальшивкой. И это странное ощущение покоя и безразличия к окружающим, которое я испытываю рядом с ним, наверное, всё же имеет довольно простое объяснение. Я всего лишь нашла кого-то, с кем научилась мыслить «на одной волне», а значит, моя душа перестала плакать от одиночества…

На следующее утро Михаэлис притворился благочестивым рыцарем и отвёл отнюдь не прекрасную ныне даму в больницу. Точнее, он вызвал такси и отвёз меня туда на сером жигулёнке вместо белого коня. Осовременились рыцари, что поделать.

Я же, сидя в коридоре травмпункта, стебала демона на чём свет стоит, припоминая ему его демоническую обувку на высоченной, чуть ли не десятисантиметровой шпильке. Меня троллили в ответ, заявляя, что ныне женщины подзабыли искусство ходьбы на высоких каблуках, приходится его возрождать мужчинам-демонам, которые не имеют предрассудков относительно того, кто о них что подумает, в отличие от всё тех же современных женщин (и не только). Причём никто ни на кого не обижался — у нас эти препирательства уже вошли в привычку и стали нормой жизни, потому что на самые нелюбимые мозоли Михаэлис наступать прекратил, остальное же было не обидно, а весело.

Рентген показал, что у меня перелом трёх рёбер и четырёх пальцев левой руки, причём мизинец сломали аж в двух местах. Врач подивился искусно вправленной демоном кости, а я мысленно похихикала и, обретя больничный, со спокойной совестью отзвонилась кадровику. Ей была втюхана история о моих выдуманных злоключениях, а точнее о том, что по дороге на работу меня отловили гопники, затащили в «перелесок», оккупированный позавчера демонами и жнецами, и избили до полусмерти, после чего бросили помирать, но «решивший проведать меня на работе» знакомый наткнулся на мою тушку и отвёз домой, после чего с утра отволок в больницу и скоро приедет показать мой больничный. Конечно, кадровичку такое положение вещей не обрадовало, но и сделать она ничего не могла, а потому пожелала скорейшего выздоровления и разрешила не приносить больничный, сказав, что верит на слово. Я мысленно возрадовалась, вслух поблагодарила опечалившееся начальство, и вскоре мы с Михаэлисом уже ехали домой на очередном старом рыдване, носящем гордое звание современного такси.

Всю дорогу до дома Себастьян, заигравшись в Шерлока Холмса, пытался ненавязчиво вызнать, какую роль сыграл Клод в моём похищении. Я отмазывалась от ответа, как могла, но в конце концов мне это надоело, и, выйдя из машины, я уселась на лавочку под окном, спросив Михаэлиса:

— Тебе что, так хочется, чтобы я Фаустуса с потрохами сдала?

— Нет, я всего лишь хочу знать, чего от него стоит ожидать, — озадачил меня демон и самолично, без приглашения уселся рядом.

Я призадумалась, но, решив, что Михаэлис скорее мой союзник, чем наоборот, и припомнив, что к разборкам по собственной инициативе он не склонен, а с Клодом не ладил с самого начала, кивнула и шёпотом вкратце пересказала наш с Фаустусом диалог. Себастьян нахмурился и нехотя сообщил, что вообще-то шанс на мою смерть был, но не очень явный, и можно было истолковать эту ситуацию двояко: он сам решил смотреть на это как на опасность травмирования и помочь, а Клод — как на смертельную опасность, в результате чего помогать не стал. И вот тут-то я поняла, что имел ввиду Гробовщик, говоря, что любую ситуацию можно истолковать по-разному, с различных точек зрения. Это и впрямь удобно — выбирать из сотен вариантов тот, который тебе наиболее выгоден…

Но, что интересно, Себастьян также сообщил, что, когда он прибыл на место происшествия, Клода уже не было, хотя остаточная демоническая аура ощущалась. Он выдвинул предположение, что Клод уловил мой Зов, ведь это не совсем обычный вызов был, а самый настоящий призыв из преисподней, а потому он не услышал имя, которое я произнесла мысленно, но наверняка почувствовал мощную энергетику — ведь когда демона призывают, этот энергетический посыл ощущают все демоны, не связанные контрактами, и тот, кто прибывает к смертному первым, заключает контракт. Потому, по словам Себастьяна, Клод и ушёл — почувствовал энергию призыва, понял, что я звала его врага, и решил не светиться.

А вообще, странно, что Фаустус ушёл, учитывая, что говорил, будто никто из его «коллег» мне не поможет, оказавшись на его месте. Значит, знал, что Михаэлис меня не бросит в беде? Тогда понятна часть их взаимной неприязни — Михаэлис для Клода «слишком честный», а сам Фаустус для врага «слишком подлый», если можно так выразиться по отношению к демонам. Вот только я убедилась, что так говорить как раз можно, и демоны, являясь исчадиями Ада и олицетворением зла, всё же абсолютно разные, и в одних зла гораздо больше, чем в других. Забавно, но я в это верила. Наверное, мозги на стройке последние отшибли…

Я попросила Себастьяна сделать вид, что он не в курсе выходки напарника, по крайней мере, при мне, потому как их общение без моего участия меня не волновало. На это демон чуть удивлённо спросил, почему я не злюсь на Клода. С чего, интересно, он решил, что я не злюсь? Я просто не считаю это чем-то из ряда вон выходящим, а скандалы и истерики будут неуместны. Зачем обострять отношения, если нет возможности перестать общаться с раздражителем? Ни к чему. Потому я как презирала Фаустуса, так и буду презирать, вот только скандалить с ним или выяснять отношения не собираюсь. Это было ожидаемо, как и его поступок в древней Японии, а потому ничего сверхъестественного не произошло. Да и вообще, я ждала от него подляны и дождалась. Собственно, именно это всё я Михаэлису и поведала, после чего он хитро так, но завуалированно-почтительно спросил:

— От меня Вы тоже ожидали «подляны», не так ли?

— И продолжаю ожидать, — фыркнула я, но добавила: — Только ты, в отличие от Клода, всегда был честен в своих эмоциях. Издевался, когда хотелось, язвил, говорил гадости… А он вёл себя как робот, и от таких гадость ожидается раза в два сильнее, потому что они вообще ни капли своих настоящих эмоций не показывают.

— То есть, Вам нравится, когда над Вами издеваются, — с коварной улыбочкой закосил под дурачка многотысячелетний демон.