Поиграем со смертью?..
Шрифт:
Я поднялась с прозекторского ложа и направилась исследовать катакомбы, которые вывели меня на первый этаж старинного особняка. Там обнаружились Динка с Гробовщиком, бухавшие чай на кухне, точнее, чаи гонял жнец, а моя подруга лепила пироги, но это уже были детали. Меня пригласили к столу, и Легендарный долго и упорно пытал меня расспросами об ощущениях и чувствах, из чего я сделала вывод, что он ещё и эксперимент на мне ставил, чтоб побольше данных о таких вот заменах Плёнки собрать.
На мой вопрос, помогли ему мои воспоминая или нет, жнец ответил уклончиво, заявив, что надо разбираться более детально, но Плёнку он изучил, заодно сделав её дубликат, и завтра вернёт оригинал на Родину. Я же поинтересовалась, почему он с самого начала не извлёк Плёнку, если уж те три причины для операции, что он мне вчера привёл, были правдой. Но на это был дан интересный ответ: «Я не был уверен в результатах операции, а ошибка в твоём случае могла привести к непоправимым последствиям — кармический баланс нарушился бы окончательно, окажись твоя душа привязана к мёртвому телу».
Динка озадаченно спросила, не ради ли изъятия моей Плёнки он ставил на ней эксперимент, и, что любопытно, жнецу этот вопрос крайне не понравился —
Короче, мне их заморочек не понять, да и вообще, чужая душа — потёмки, а мне и на свету хорошо… Так что я не стала интересоваться причинами такого поведения и лишь уточнила, стал бы жнец искать подопытного, чтоб потом меня прооперировать, или нет, если бы Динка отказалась от эксперимента. И что самое обидное, мне ответили, что нет, на других смертных он бы пока такой опыт проводить не стал. Я подумала, что он Динку в грош не ставит, раз подверг такой опасности, а она почему-то разулыбалась и поблагодарила жнеца. Он тихо рассмеялся, а на мой вопрос, за что она его благодарит, Динка ответила: «За доверие». Вот и пойми их, право слово… Она что, жить не хочет? Наверное, нет. Но если мне такое положение вещей кажется странным, для готессы это — норма жизни, так что, как говорил жнец, на ситуацию можно с разных точек зрения смотреть, и она всегда будет казаться другой…
Дни потекли размеренно и неторопливо. Легендарный вернул мою Плёнку на Родину, и после этого я обрела воспоминания о своём рождении. Он же продолжил исследовать дубликат, припахав Грелля и Нокса к поиску того, кому я обещала выжить, а демоны искали его по своим каналам. Я же не надеялась найти этого таинственного спасителя, однако решила отыскать медиков, работавших в роддоме, где я появилась на свет, чтобы выяснить, не заметили ли они чего-то странного. А потому первым делом позвонила старому знакомому отца с просьбой о помощи, благодаря чему получила через некоторое время список нужных мне имён. А ещё я попыталась поднять архивы и выяснила, что этот день был «богат на смерти», и умерли сразу две роженицы, да ещё и две беременных женщины, попавшие в аварию. Из детей спаслись только я и недоношенный младенец, потерявший мать из-за дорожно-транспортного происшествия. Но это всё никак не объясняло, почему же бессмертие обрела только я.
Что интересно, я прекрасно понимала каждую деталь произошедшего при моём рождении, но интерпретировать их не могла, в отличие от паранормальных гавриков — Себастьян пояснил мне довольно доходчиво, что же тогда произошло, но даже он не понимал, как это вообще могло случиться. Оказывается, при родах меня должна была задушить пуповина, но я очень хотела жить. Безумно. Вот только нерождённый ребёнок не может призвать демона, даже если его чувств и решимости на это хватит. «Сигнал» в виде энергетического потока от меня шёл, но демоны не могли ответить — нерождённым они не помогают. Однако кто-то всё же ответил, хотя ни один из демонов не может говорить с плодом во чреве — он ещё не рождён, а значит, считается, что его не существует. А ведь он есть, и даже если не живет, то существует точно. Вот только состояние ребёнка в утробе ближе к смерти, чем к жизни, и потому демонам с ним не связаться — они-то живы. А вот то существо до меня-таки добралось, и из этого наши мифические существа сделали вывод, что это был демон на грани смерти или же только что умерший, но ещё не совсем потерявший связь с миром живых — энергетические контуры.
Спросите, почему они решили, что это именно демон был? Да потому что, когда Михаэлис с Клодом просмотрели мою Плёнку, они сказали, что эмоции, которыми меня наполнили после моего согласия «жить за двоих», были исконно присущи демонам, и только они испытывают при рождении именно удовлетворение, а не радость, а при виде людей — пренебрежение. Другим расам это несвойственно. Я спросила, неужели со мной заключили контракт, но демоны дружно ответили, что это не так, поскольку нет ни печатей договора, ни следов чужого покровительства, ни даже присущих всем контрактам энергетических связей с демоном-покровителем.
На вопрос: «Тогда какого фига это было?» — ответил жнец. Он пояснил, что, скорее всего, где-то умирал демон, но так как у них очень сильна жажда жизни, он решил продолжить жить во мне. Нет, не слившись со мной или что-то подобное — просто он отдал мне свою духовную энергию, силу, демоническую защиту… Обычно демонам выживать помогает мгновенная регенерация и прочие телесные фокусы, однако их энергетика безумно сильна, и когда в мою душу влили посторонние энергетические потоки, я стала чем-то средним между человеком и демоном. С одной стороны, моя душа была человеческой, с другой — энергетические контуры, карма, аура и даже удача стали демоническими. И всё это перемешалось, слилось воедино, породив некий удивительный баланс: ощущая всё как человек, я относилась к жизни как демон, эмоциональный фон был смешанным, а демоническая составляющая, жаждавшая встречи с человеческой болью и энергией их душ, гнала меня к опасностям, влияя на мою Судьбу. Но при этом демоническая удача и жажда жизни каким-то неведомым образом не давали мне погибнуть. И вот это-то как раз и настораживало — почему я не умирала? Ведь демоны тоже смертны. Их тела сложно разрушить, но возможно, и души могут от них отделяться. Их не спасают превратности судьбы. Одно было ясно — жизнь пыталась меня уничтожить, загоняя в катастрофы, и в то же время меня тянула в них демоническая жизненная энергия, давно ставшая моей и, скорее всего, лишь укреплявшаяся в подобных ситуациях.
А ещё демоны заявили, что, судя по их впечатлениям, моя энергетика хоть и очень сильна, всё же не является ни человеческой, ни демонической. Из этого наш гениальный учёный-прозектор сделал вывод о том, что в момент рождения две энергетики слились, став чем-то третьим, но так как тело у меня было человеческое, духовная энергия «настроилась» на него и развивалась дальше как у всех людей, разве что становилась слишком сильной. А вот сейчас, общаясь с демонами, во мне становилось всё меньше человеческого, потому как энергия чуяла «своих» и просыпалась.
Меняла меня, а точнее, моё мировоззрение, пробуждая то, что привнесла изначально, но что было подавлено общественной моралью и нежеланием моей человеческой половины быть слишком «странной». Впрочем, расследование было ещё не завершено и что-то здесь не сходилось — почему я выживала? И почему всё же оставалась человеком, если мне отдали именно энергетику? Может, мне дали не её, а что-то иное?.. Почему-то мне казалось, что в чём-то наши исследователи ошибаются, но вот в чём — понять не могла. Да и сами они явно этими объяснениями не удовлетворились, а потому поимка и допрос того самого демона стали у паранормальных существ приоритетом.Короче говоря, вопросов по поводу аномалии стало только больше, и мои мучители ломанулись на поиски моего же спасителя с утроенным энтузиазмом. И только Михаэлис не забыл о том, что вообще-то я всё ещё жива, и поиски «врага» — это хорошо, но и о друзьях надо позаботиться. Он менял мне повязки, готовил еду, общался со мной, когда я грустила… И, что интересно, после известия о том, что я таки на самом деле не совсем человек, его отношение ко мне не изменилось. Клод смотрел на меня теперь иначе — подозрительно и словно не понимая, как вообще такое может быть, а вот Себастьян как ехидничал, так и продолжал ехидничать, как помогал советами, так и не отменил душеспасительные беседы с ворохом полезной информации… И только одно в нём изменилось — взгляд. Если раньше я всё же чувствовала, что я скорее еда, чем интересный собеседник, то теперь в его взгляде сквозил неподдельный интерес в те минуты, что я рассказывала о своей жизненной позиции или принципах. Я и раньше его интересовала, но стена пищевой цепочки не давала ему увидеть во мне личность, а вот теперь эта стена рухнула, потому как демоны таки не каннибалы, и демоническая энергия им силёнок не прибавит. Поэтому в глазах Михаэлиса читался неподдельный интерес, и я поняла, что он всё же разглядел меня — увидел, что я не просто пачка чипсов, и заинтересовался на самом деле, а не от скуки или из спортивного интереса.
День за днём мы с Себастьяном болтали обо всякой ерунде и об очень важных вещах. То обсуждали устройство организма демонов, способных регенерировать за счёт того, что тьма, окутывавшая Михаэлиса на стройке, и являлась его «плотью», а потому не могла получить ранения обычным оружием; то пытались пояснить свои жизненные позиции и принципы. И именно за этот месяц я поняла, что мы с демоном во многом похожи. Да, у меня и раньше такие мысли мелькали, но как же жаль, что мы с ним раньше не говорили о подобном — точек соприкосновения у нас было очень много, хотя в некоторых вопросах мы занимали диаметрально противоположные позиции. Например, я считала, что делать что-то, что тебе противно до омерзения, не стоит даже ради исполнения своих желаний или достижения незначительных целей, а Михаэлис говорил, что стоит — неудобство можно потерпеть, особенно если потом причинишь не меньшие неудобства виновнику своих «страданий», тем более если это всё превращается в соревнование по принципу «кто кого быстрее доведёт». Кстати, демон оказался довольно азартным и не просто не любил проигрывать, как я, например, но и обожал «соревноваться», причём не важно, в чём, поясняя, что любит не только побеждать, но и добиваться побед, потому что любит испытывать чувство превосходства. А вот я была в этом отношении не азартна. Зато мы сошлись в том, что ради собственной жизни можно перешагнуть через других, на зло надо отвечать злом, ради главной цели можно перенести что угодно, а ложь, вежливость к тем, кого презираешь, и труды на благо неприятных личностей для достижения собственных целей — норма жизни. Однако собственные, выбранные нами самими, а не навязанные кем-то принципы мы не собирались нарушать ни в коем случае. И это лишь самые яркие примеры общих черт наших моральных устоев.
Короче говоря, мне было с ним очень комфортно и спокойно, а ещё я больше не чувствовала себя «какой-то не такой», когда думала, что отличаюсь от окружающих, не считала нужным подстраиваться под образ среднестатистического человека даже в своих мыслях, и это была заслуга демона. Он был всё так же предельно вежлив и безмерно язвителен, но отношения у нас сложились совсем не такие, как раньше — я ему поверила, на самом деле поверила, хоть это и глупо, даже при том, что знала — аномалию он попытается устранить любыми способами. А сам Себастьян стал более открытым и уже не прятался за маской идеального дворецкого, позволив себе не только фамильярности, но и вполне искренние проявления эмоций.
И почему-то к концу августа я всё чаще начала замечать, что как только Михаэлис исчезал из поля зрения, на меня накатывала жуткая тоска, а как только он в нём появлялся, мир снова играл всеми цветами радуги. И если он был чем-то недоволен, начинала раздражаться и я, а когда демону было весело, моё настроение ползло вверх. Без него мне было тяжело дышать. С ним я улыбалась искренне и от всей души. Дура я. Потому что влюбилась в демона, чья цель — моя смерть. А я хочу выжить. Любой ценой.
И я грустила, понимая, что скоро мне придётся столкнуться с жестокой реальностью в виде попытки устранения аномалии тем, кто был мне безумно дорог, но стоило лишь ему испечь мне кекс и со словами: «Грусть не красит девушек, особенно когда они и так похожи на мумию с гематомой под глазом», — вручить его мне, как тяжкие мысли испарялись, и я принимала решение жить настоящим, а не будущим. Зря, наверное, но влюблённые глупы, и от этой глупости лекарства ещё не придумали. Ведь «любовь травами не лечится», а «сердцу не прикажешь». Да и несмотря на это глупое чувство, которое, как я думала, уж меня-то с моим отношением к людям никогда по маковке не огреет, я ничего не ждала — я знала, что Михаэлис исполнит свой долг и попытается меня убить, и не питала иллюзий на его счёт. Но самое странное — я понимала, что он должен устранить аномалию и не может поступить иначе, ведь, ослушайся он приказа, Повелитель уничтожил бы его самого. И именно в этом мы с Себастьяном были похожи больше всего — ради собственной жизни мы могли перешагнуть через что угодно. Вот только почему-то, чем больше я об этом думала, тем яснее понимала, что не хочу, чтобы он делал выбор. Не хочу, чтобы ему пришлось принимать решение — спасти себя или меня. Не потому, что он, ясное дело, выбрал бы свою жизнь, а потому, что всё же это причинило бы демону хоть и небольшую, но боль. А этого я ему не желала… Он был мне слишком дорог.