Поиграем со смертью?..

Я кивнула Михаэлису и направилась к прилавку, за которым две психически травмированные продавщицы пытались высказать Фаустусу всё, что они о нём и «его дружке-психопате» думают. Собственно, удавалось им это плохо, потому как Клод любую словесную атаку сводил к вопросу: «Так вы хотите получить компенсацию или нет?» Надо сказать, что, когда я подошла к демону, он уже отсчитывал купюры, а девушка за прилавком бурчала нечто нелицеприятное в адрес «ненормальных ряженых».

— Как успехи? — шёпотом поинтересовалась я, зная, что демон меня услышит, а люди — вряд ли.

— Все идёт как надо, — флегматично ответил дворецкий и передал истеричной кукле деньги.

— Надеюсь, вопрос того, что на нас не подадут заявление в полицию, ты тоже уладил? — уточнила я, глядя как продавщица, вырвав из рук Клода деньги, трясущимися пальцами пыталась их пересчитать. Получалось плохо.

— Безусловно, — отрапортовал Фаустус. Вот! Профессионал! Хвалю!

— Молодец, — кивнула я и поспешила на поиски Алексея. Он обнаружился неподалеку от всё ещё находившегося в беспамятстве охранника, к которому почему-то никто не спешил подходить, причём рядом с моим братом ожидаемо кучковались два жнеца. Грелль восторженно верещал о том, какой Себастьянчик молодец, картинно заламывая руки и не забывая также хвалить себя, любимого. Из высказываний нашей свеклоголовой аномалии было ясно, что столь яркая вспышка, ослепившая и людей, и камеры, была вызвана одновременным перемещением троих жнецов «туда — обратно», которое привело к эффекту светопреставления. Нокс сэмпая не слушал и копался в шмотках, висевших рядом, Лёшка же сосредоточенно хмурился и кусал губы.

— Молодец, Лёш, — громко сказала я, подходя к брату. Тот обернулся, кивнул и пробормотал:

— Тот мужик ведь не?..

Да уж, заканчивать мысль братцу-паникеру явно не стоило. Вот теперь мне ясна причина того, что к охраннику никто не подходил. Страх. Это скользкое, серое, иррациональное чувство пробиралось в души и шептало всего одно слово, которое не позволяло пальцам коснуться шеи потерпевшего в поисках пульса. Люди боятся смерти. Как своей, так и чужой. Потому оказывать помощь умирающему кинутся не все. А жаль.

Я фыркнула и, одарив братца раздраженным взглядом, подошла к телу на полу. Короткие чёрные волосы мужчины плотной паутинкой касались серого кафеля. Глаза были закрыты. Грудь едва заметно вздымалась. Я быстро села рядом с охранником на корточки и проверила пульс, нащупав сонную артерию. Ровный, уверенный, он отлично прощупывался и не оставлял сомнений в том, что человек жив. Похлопав мужчину по щекам, я попыталась привести его в чувство, однако, как только он открыл глаза, пожалела о принятом решении. Он резко дёрнулся, чуть не заехав рукой мне в глаз, и я едва успела уклониться. Далее последовала непередаваемая игра слов, вперемешку со стонами, ахами и вздохами, а также кряхтением и попытками ощупать собственный затылок и шею одновременно. Я хмыкнула и, понимая, что помощь тут не требуется, по крайней мере — скорая, пошла обратно к прилавку.

На полдороги меня вдруг оглушила внезапно обрушившаяся, непонятная и удивительно лишняя сейчас тишина. Сирена смолкла. Я поморщилась, тряхнула головой, пытаясь развеять звон в ушах, и продолжила свой путь. Фаустус, как оказалось, уже оплатил ущерб и теперь ждал, пока продавщица постарше запихнёт разорванное платье в какой-то странный чёрный мешок на «молнии», похоже, являвшийся чехлом. У китайского ширпотреба и такое есть? Вау. Прогрессирует рынок очумелых ручек!

Получив платье, демон, под аккомпанемент ругательств девушки-куклы, развернулся и зашагал ко мне.

— Проблем не будет? — хмуро спросила я у него, когда мы поравнялись.

— Нет, госпожа, всё улажено, — покачал головой Фаустус, и я скомандовала:

— На выход. Все на выход.

Уверена, мой зов донесся до каждого паранормального существа в магазине, на то они и не люди. Сама же я поспешила к двери, стараясь не поскользнуться на сером глянце, и вскоре уже вдыхала грязный, пропитанный ароматами выхлопов и гниющего мусора, воздух. Но, по крайней мере, здесь не было ни скользкого пола, ни злющих продавцов, а потому я наконец смогла вздохнуть свободно.

Спустившись по ступенькам с небольшого крыльца и почувствовав под ногами твёрдую землю, я вдруг осознала, что руки начали мелко дрожать. Сердце закололо. Накатила та самая пресловутая паника, от которой я сумела абстрагироваться в магазине. Взгляд заволокло алым. К горлу подступила тошнота. Руки непроизвольно сжались, впиваясь ногтями в недавно оставленные ими же раны. Злость, ненависть, ярость и желание разорвать на клочки идиотов, устроивших весь этот цирк, захлёстывали сознание багровыми волнами. Хотелось кричать. Выть. Ударить кого-нибудь. Но я молчала.

Где-то вдалеке, словно в иной реальности, переговаривались пешеходы, сигналили автомобили, шумел ветер. А в моих ушах буйным цветом разрастался комок ваты, стиравший звуки и превращавший окружающую реальность в иллюзорную дымку. Колени подогнулись. Я прикусила губу. Боль отрезвила. Этого всего просто нет и не было, слышишь, Инна? А в следующую секунду за спиной раздался голос Клода, тихо поинтересовавшегося:

— Госпожа, Вы в порядке?

Чего? В порядке?.. Да, блин! Я охренеть в каком порядке! Идиот непуганный!

Я резко развернулась и зашипела, не хуже кобры, на всю толпу аномалий, вывалившуюся на грязное крыльцо:

— Ага! Я в норме! В такой норме, что прям вообще! Чего вы приперлись, уроды долбанные?! Какого чёрта вам в вашем Аду веселья не хватало?! Идиоты! Вам плевать на жизни людей — вы убиваете, не моргнув! А знаете, что такое видеть, как вокруг умирают люди, и не иметь возможности помочь?! Вам же на всех плевать! Кроме себя! Лишь бы поржать, лишь бы душу сожрать! Ненавижу! Уроды моральные! Чтоб вас всех!..

По ладоням скользнуло что-то теплое и сорвалось вниз. Я стиснула зубы. Грелль начал было возмущаться, но коснувшееся его подбородка лезвие секатора заставило жнеца прикусить язык.

— Ненавижу, — четко сказала я. А в следующую минуту ноги уже сами собой несли меня прочь от всей этой безразличной толпы.

Видеть никого не хотелось, слышать — тоже, а потому я бежала, не разбирая дороги, туда, где всегда можно было расслабиться в одиночестве и привести нервы в порядок. Тело двигалось на автомате, разум затопляли алые сполохи, а ладоням было дико жарко. Завернув за школу из грязно-жёлтого облицовочного кирпича, я оказалась в небольшом зелёном насаждении. Парком назвать это место язык не поворачивался, но пара десятков деревьев давали неплохую тень, а горы мусора и дурная слава этого места — тишину и одиночество. Завидев вдалеке упавший ещё весной, но так и не убранный ствол берёзы, я подбежала к нему и с разбега пнула сухую ветку. Ветка откололась и с тихим всхлипом рухнула на землю. Хотелось крушить, ломать, громить всё, что попадется под руку, но я лишь сшибла ногой ещё одну ветку, а затем без сил рухнула на ствол. Сидя почти у самой земли на засохшем дереве, касаясь пальцами бело-чёрной потрескавшейся коры, я вдруг почувствовала острое безразличие. Ко всему. Ведь ничего этого на самом деле просто нет, не так ли? Накатили апатия и сонливость. Захотелось лечь прямо на землю и спать, спать, спать… Лет двести. Пока не выветрятся из головы все лишние, ненужные, бесполезные воспоминания. Но вместо этого я смотрела на серое безоблачное небо, проплешинами видневшееся между усыпанными сочной листвой ветвями, и думала о том, что смерть — это не страшно. Страшно твоё бессилие перед ней.

Вздохнув, я перевела взгляд на землю, усыпанную всевозможным мусором, а затем и на собственные ноги. Дрожь в коленях улеглась, дыхание выровнялось, сердце начало биться в нормальном ритме. Ну вот, другое дело! Я снова человек, а не истероидная субстанция! Аве мне, да. И чего я психанула? Спокойнее надо быть. Хотя, у меня после таких ситуаций почти всегда отходняк в виде истерики случается... А зря — паника никому не поможет, да и бессмысленно паниковать из-за того, что не меняет реальность. Я усмехнулась и покосилась на ствол берёзы, оккупированный моими хилыми останками. Белая кора была красной. Нет, не вся, а только там, где я на нее опиралась кулаками. Блииин! Вот ведь! Подняв кулаки, я обнаружила, что они залиты кровью. Вот пропасть… Разжав их наконец, я поморщилась от резко нахлынувшей боли. Вот вечно у меня так — сначала не чувствую ничего, а потом двойной дозой организм реакцию выдаёт! Обидно! Мысленно чертыхнувшись и стараясь не запачкать костюм, я извлекла из кармана пиджака носовой платок. Беленький, чистенький… Сейчас будет грязненький. Ну да ничего, я знаю, кто потом будет его стирать, а может, даже кипятить, так что не жаль и загрязнить!